Спутники и попутчики.
Библейская символика из Книги Товита в воспоминаниях Берберовой
В январе 1922 года, когда жена Ходасевича, Анна Ивановна, была в санатории в Детском Селе, куда она была направлена на лечение по поводу обострения туберкулеза, у ее мужа начался роман с Ниной Берберовой.
Анна Ивановна Ходасевич. Жена Владислава Ходасевича с 1911 года.
Роман этот был бурным, "всему наперекор".
"Должно быть, это мой позор,
но что же, если вот -
душа, всему наперекор,
поёт, поёт, поёт?"
В письме от 3 февраля 1922 года Ходасевич писал жене в Детское Село: "Офелия гибла и пела" - кто не гибнет, тот не поет. Прямо скажу: я пою и гибну. И ты, и никто уже не вернет меня. Я зову с собой - погибать. Бедную девочку Берберову я не погублю, потому что мне жаль ее. Я только обещал ей показать дорожку, на которой гибнут. Но, доведя до дорожки, дам ей бутерброд на обратный путь, а по дорожке дальше пойду один. Она-то просится на дорожку, этого им всем хочется, человечкам. А потом не выдерживают. И еще я ей сказал: "Ты не для орла, ты - для павлина". Все вы, деточки, для павлинов. Ну, конечно, и я не орел, а все-таки что-то вроде: когти кривые".
Анна Ходасевич описывала возникший любовный треугольник так:
"Через месяц я вернулась из санатория днем. Влади не было дома, но на столе стояла бутылка вина и корзиночка из-под пирожных. Когда пришел Владя, я спросила: "С кем ты пил вчера вино?" Он сказал: "С Берберовой".
С тех пор наша жизнь перевернулась. Владя то плакал, то кричал, то молился и просил прощения, а я тоже плакала. У него были такие истерики, что соседи рекомендовали поместить его в нервную лечебницу. Я позвала невропатолога, который признал его нервнобольным и сказал, что ему нельзя ни в чем противоречить, иначе может кончиться плохо. Временами он проклинал Берберову и смеялся над ней. Но если он не видел ее дня два-три, то кричал и плакал, и я сама отправлялась к Берберовой, чтобы привести ее к нам для его успокоения".
Какие же замечательные рекомендации дают иногда доктора: ни в чем не противоречить!
7 мая 1922 года Ходасевич, а затем и Берберова уехали в Москву для получения разрешения на выезд за границу. Своей жене Ходасевич сказал, что уехал один. 22 июня 1922 года Ходасевич и Берберова поехали в Берлин по временной, как предполагалось, командировке Наркомпроса: он лечиться, а она - учиться. Но в Россию они уже не вернулись. Его отъезд был тайным: жене он прислал телеграмму, что скоро будет, чтобы та не верила сплетням и пекла к его приезду его любимый яблочный пирог. Она ждала, но напрасно - сообщая о приезде, он уже отправлялся в Берлин, а когда она пекла пирог, он ехал, но совсем не к ней. Ходасевич уехал навсегда, не простившись, не объяснившись, не попросив прощения за своё предательство.
Анна Ивановна писала: "... он получил командировку от Наркомпроса и вместе с ним получила визу на выезд за границу его "секретарша" Берберова. Помог им в этом деле М.Горький.
Для меня наступило очень тяжелое время: была больна туберкулезом, без работы, без денег и с ужасными душевными страданиями".
Берберова тоже была удивлена поведением возлюбленного: "Меня поразило, что он сматывается втихаря от женщины, с которой провёл все тяжёлые годы и которую называл женой".
Брак с Ходасевичем для Анны был жертвенным. Она была для него женой, сестрой, другом, ангелом-хранителем. Тяжелые годы голода, разрухи, болезней, революций Ходасевич прошел вместе с Анной, под ее вниманием, заботой, опекой и трудом:
"Ты показала мне без слов,
Как вышел хорошо и чисто
Тобою проведённый шов
По краю белого батиста.
А я подумал: жизнь моя,
Как нить, за Божьими перстами
По лёгкой ткани бытия
Бежит такими же стежками".
Из воспоминаний Надежды Мандельштам о жизни Анны и Владислава Ходасевич:
"Жили они трудно. Без жены Ходасевич бы не вытянул. Анна добывала пайки, приносила их, рубила дровешки, топила печку, стирала, варила, мыла больного Владека... К тяжёлому труду она его не допускала".
После своего подлого побега в Берлин с Берберовой Ходасевич еще долго продолжал писать своей жене Анне Ивановне письма: "Владя часто присылал мне письма. Сперва письма были из Германии, потом из Италии, где он одно время жил у Горького в Сорренто, потом переехал в Париж. <...> Письма были разные: часто жалобы на скуку, на здоровье, на одиночество. Потом письма стали какие-то малоинтересные и ненужные. Я прекратила с ним переписку: пути наши разошлись".
С отъездом Ходасевича за границу начался общий путь его с Берберовой.
Фрагмент фотографии Владислав Ходасевич и Нина Берберова на вилле Максима Горького в Сорренто, 1925 год
Они пошли "по дорожке" вместе. Ей 21 год, ему 36. Он уже сделал себе имя как поэт и был дважды женат, она начинающая поэтесса. В приведенном фрагменте письма от 3 февраля 1922 года видно, что Ходасевич понимал существовавшую между ними разницу. Эта разница может быть уничтожена людьми в процессе отношений, но у них она осталась навсегда неодолимой преградой, да и Берберова не была такой самоотверженной, как Анна Ивановна Ходасевич.
У Берберовой в книге "Курсив мой" движение по жизни, по пути с попутчиком, который знает путь, знает будущее и оберегает ведомого, которого всезнающе ведет по неведомому, выражено в ее отсылках и аллюзиях на библейское путешествие Товии (Товия) с Архангелом Рафаилом, описанное в Книге Товита.
Товит жил в Ассирии, был праведником, но семья его бедствовала, в добавок ко всем бедствиям, он ослеп. В крайней нужде решено было пытаться вернуть старый долг у некоего Рагуила, жившего в Рагах Мидийских. Долг этот был значительный - две мины серебра. Поскольку сам Товит идти не может, решено, что в путь отправится его единственный юный сын Товия. Путь этот опасный и неблизкий. Товит ищет провожатого, попутчика для Товии. Проводить Товию вызвался молодой человек по имени Анания, который на самом деле был посланный Господом архангел Рафаил. Вместе с ними пойдет в пусть собака.
Прощание Товии с родителями. Автор Самюэл ван Хогстратен, современник Рембрандта, с аллюзиями на его картину Артаксеркс, Аман и Эсфирь. Из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург.
В Эрмитаже есть картина Карла Рутхарта "История Товии", на которой изображены одновременно два разновременных события. На крыльце дома отправляющийся в путь Товия прощается с отцом. В то же время Товия с женой Саррой, златокудрым Рафаилом, богатой поклажей, со стадами скота и птиц, с обезьянкой и попугаем возвращается домой. Кстати, собака на картине Руткарта уже несется за кошкой в верхней части картины.
Карл Андреас Рутхрат, "История Товии". Из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург. Картина сразу раскрывает благополучное окончание путешествия Товия, ибо не может быть неблагополучным путешествие под покровительством всезнающего и заботливого проводника.
На пути в Мидию Товия с Ананием остановились на берегу реки и огромная рыба напала на Товию, но Ананий велел вытащить ее, разделать, взять сердце, печень и желчь. Печень и сердце - действенное средство от демонов, а желчь исцеляет слепоту. Разумеется, все это пригодится Товии для достижения счастья и благополучия.
В живописи Ренессанса Товия с Рафаилом часто изображались идущими. Крылатый Архангел ведет Товию, несущего рыбу: порой совсем маленькую, но размер рыбы в данном случае значения не имеет, ибо Рыба, Ихтис - древний акроним имени Иисуса Христа. С ними бежит собака. Товия изображается мальчиком - чтобы подчеркнуть, что он юный. Это отнюдь не значит, что Товия ребенок.
Берберова перечисляет запомнившиеся ей живописные образы Товии: "Я люблю "Товия, несущего рыб" и у Пьетро да Козимо, и у Ботичини, и у Тициана, и у Чимы да Конельяно, и у Верроккио, и даже у Гварди, у которого и Товий, и Ангел еще не идут, а только собираются уходить и прощаются: Ангел впереди, Товий чуть следом за ним и под руку, не за руку (это - вторая картина в серии "История Товия" в церкви св. Рафаэля в Венеции). У Ботичини ангельский шаг - широк и воздушен, у Тициана Товий шагает не в ногу, очевидно, не может поспеть; чаще всего он, маленький и серьезный, шагает рядом с огромным, спешащим к определенной цели, а не просто так себе гуляющим Ангелом, босым, с мускулистыми ногами и отогнутым большим пальцем на ноге. Ангел крепко держит в своей "настоящей" руке детскую руку Товия. Собака неопределенной породы тихонько бежит за ними".
Из перечисленных ею я видела Товию в храме Санта-Мария-дей-Кармини в Венеции (Рождество со святыми или Поклонение пастухов со святыми Екатериной Александрийской, Еленой, архангелом Рафаилом и Товией), работы Чима да Ковельяно. Видела живопись Боттичини во Флоренции: Архангел Рафаил с Товией и юношей-донатором в церкви Санта Мария Новелла и Товию с тремя Архангелами в галерее Уффици.
Франческо Боттичини, Архангел Рафаил с Товией и юношей-донатором из церкви Санта Мария Новелла, Флоренция.
Франческо Боттинчини, Три Архангела и Товия, галерея Уффици, Флоренция.
В Академии в Венеции видела полотно Тициана, и это был первый Товия с Архангелом, на которого я обратила внимание.
Тициан, Товия с Архангелом Рафаилом, Академия, Венеция.
В Венеции есть храм имени святого Архангела Рафаила. В нем есть работы одного из братьев Гварди, Франческо, изображающие "Историю Товии". Над входом в храм помещена скульптурная группа Архангел, Товия с рыбой и собака.
Скульптурная группа с Товией над входом в храм Архангела Рафаила в Венеции
Не случайно Архангел Рафаил велел взять с собой Товии внутренности рыбы. Сердце и печень отгонят демона Асмодея, который умервшлял на брачном ложе мужей Сары, дочери Рагуила - уже семерых мужей, так и не достигших блаженства, убил злой демон. Но когда Товия, женившись на Саре, пошел с ней на брачное ложе, то брошенные в курильню сердце и печень рыбы избавили молодоженов от злых козней демона.
Благополучно дошел Товия до дома Рагуила, получил долг и вернулся к родителям с молодой женой Сарой. Помазал он отцу незрячие глаза его желчью рыбы и Товит прозрел.
Бернардо Строцци, Исцеление Товита, из собрания государственного Эрмитажа, Петербург.
Миссия выполнена. Настало время Архангелу Рафаилу покинуть своего подопечного.
Джованни Биливерти, Прощание Товии с Архангелом, из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург
Знали ли Ходасевич с Берберовой, что их расставание неминуемо? Никто не думает о будущем окончании любви, когда влюблен. Их общий путь, их "дорожка" закончилась весной 1932 года и каждый пошел своим путем, но можно ли было забыть пройденное: Товий - это все, что во мне боится и неуверенно, не смеет, не знает, все, что ошибается, сомневается, все, что надеется, все, что болеет и тоскует. А Ангел, в полтора раза больше человеческого роста, это все остальное, куда входит и восторг жизни, и чувство физического здоровья, и равновесие, и моя несокрушимость, и отрицание усталости, слабости, старости.
Кто-то может считать, что она им воспользовалась, кто-то может думать, что он воспользовался ею... Думать и считать можно все, что ему заблагорассудится - мы все свободны в мыслях. Суждения третьих лиц в их отношениях уже значения не имеют. Мы все пользуемся даром и каждый из нас платит собой. Важно, что сердцем и печенью можно изгнать демонов, а желчью - исцелить или исцелиться от слепоты. Только не рыбьими потрохами, а своими собственными - сердцем, печенью, желчью...
В январе 1922 года, когда жена Ходасевича, Анна Ивановна, была в санатории в Детском Селе, куда она была направлена на лечение по поводу обострения туберкулеза, у ее мужа начался роман с Ниной Берберовой.
Анна Ивановна Ходасевич. Жена Владислава Ходасевича с 1911 года.
Роман этот был бурным, "всему наперекор".
"Должно быть, это мой позор,
но что же, если вот -
душа, всему наперекор,
поёт, поёт, поёт?"
В письме от 3 февраля 1922 года Ходасевич писал жене в Детское Село: "Офелия гибла и пела" - кто не гибнет, тот не поет. Прямо скажу: я пою и гибну. И ты, и никто уже не вернет меня. Я зову с собой - погибать. Бедную девочку Берберову я не погублю, потому что мне жаль ее. Я только обещал ей показать дорожку, на которой гибнут. Но, доведя до дорожки, дам ей бутерброд на обратный путь, а по дорожке дальше пойду один. Она-то просится на дорожку, этого им всем хочется, человечкам. А потом не выдерживают. И еще я ей сказал: "Ты не для орла, ты - для павлина". Все вы, деточки, для павлинов. Ну, конечно, и я не орел, а все-таки что-то вроде: когти кривые".
Анна Ходасевич описывала возникший любовный треугольник так:
"Через месяц я вернулась из санатория днем. Влади не было дома, но на столе стояла бутылка вина и корзиночка из-под пирожных. Когда пришел Владя, я спросила: "С кем ты пил вчера вино?" Он сказал: "С Берберовой".
С тех пор наша жизнь перевернулась. Владя то плакал, то кричал, то молился и просил прощения, а я тоже плакала. У него были такие истерики, что соседи рекомендовали поместить его в нервную лечебницу. Я позвала невропатолога, который признал его нервнобольным и сказал, что ему нельзя ни в чем противоречить, иначе может кончиться плохо. Временами он проклинал Берберову и смеялся над ней. Но если он не видел ее дня два-три, то кричал и плакал, и я сама отправлялась к Берберовой, чтобы привести ее к нам для его успокоения".
Какие же замечательные рекомендации дают иногда доктора: ни в чем не противоречить!
7 мая 1922 года Ходасевич, а затем и Берберова уехали в Москву для получения разрешения на выезд за границу. Своей жене Ходасевич сказал, что уехал один. 22 июня 1922 года Ходасевич и Берберова поехали в Берлин по временной, как предполагалось, командировке Наркомпроса: он лечиться, а она - учиться. Но в Россию они уже не вернулись. Его отъезд был тайным: жене он прислал телеграмму, что скоро будет, чтобы та не верила сплетням и пекла к его приезду его любимый яблочный пирог. Она ждала, но напрасно - сообщая о приезде, он уже отправлялся в Берлин, а когда она пекла пирог, он ехал, но совсем не к ней. Ходасевич уехал навсегда, не простившись, не объяснившись, не попросив прощения за своё предательство.
Анна Ивановна писала: "... он получил командировку от Наркомпроса и вместе с ним получила визу на выезд за границу его "секретарша" Берберова. Помог им в этом деле М.Горький.
Для меня наступило очень тяжелое время: была больна туберкулезом, без работы, без денег и с ужасными душевными страданиями".
Берберова тоже была удивлена поведением возлюбленного: "Меня поразило, что он сматывается втихаря от женщины, с которой провёл все тяжёлые годы и которую называл женой".
Брак с Ходасевичем для Анны был жертвенным. Она была для него женой, сестрой, другом, ангелом-хранителем. Тяжелые годы голода, разрухи, болезней, революций Ходасевич прошел вместе с Анной, под ее вниманием, заботой, опекой и трудом:
"Ты показала мне без слов,
Как вышел хорошо и чисто
Тобою проведённый шов
По краю белого батиста.
А я подумал: жизнь моя,
Как нить, за Божьими перстами
По лёгкой ткани бытия
Бежит такими же стежками".
Из воспоминаний Надежды Мандельштам о жизни Анны и Владислава Ходасевич:
"Жили они трудно. Без жены Ходасевич бы не вытянул. Анна добывала пайки, приносила их, рубила дровешки, топила печку, стирала, варила, мыла больного Владека... К тяжёлому труду она его не допускала".
После своего подлого побега в Берлин с Берберовой Ходасевич еще долго продолжал писать своей жене Анне Ивановне письма: "Владя часто присылал мне письма. Сперва письма были из Германии, потом из Италии, где он одно время жил у Горького в Сорренто, потом переехал в Париж. <...> Письма были разные: часто жалобы на скуку, на здоровье, на одиночество. Потом письма стали какие-то малоинтересные и ненужные. Я прекратила с ним переписку: пути наши разошлись".
С отъездом Ходасевича за границу начался общий путь его с Берберовой.
Фрагмент фотографии Владислав Ходасевич и Нина Берберова на вилле Максима Горького в Сорренто, 1925 год
Они пошли "по дорожке" вместе. Ей 21 год, ему 36. Он уже сделал себе имя как поэт и был дважды женат, она начинающая поэтесса. В приведенном фрагменте письма от 3 февраля 1922 года видно, что Ходасевич понимал существовавшую между ними разницу. Эта разница может быть уничтожена людьми в процессе отношений, но у них она осталась навсегда неодолимой преградой, да и Берберова не была такой самоотверженной, как Анна Ивановна Ходасевич.
У Берберовой в книге "Курсив мой" движение по жизни, по пути с попутчиком, который знает путь, знает будущее и оберегает ведомого, которого всезнающе ведет по неведомому, выражено в ее отсылках и аллюзиях на библейское путешествие Товии (Товия) с Архангелом Рафаилом, описанное в Книге Товита.
Товит жил в Ассирии, был праведником, но семья его бедствовала, в добавок ко всем бедствиям, он ослеп. В крайней нужде решено было пытаться вернуть старый долг у некоего Рагуила, жившего в Рагах Мидийских. Долг этот был значительный - две мины серебра. Поскольку сам Товит идти не может, решено, что в путь отправится его единственный юный сын Товия. Путь этот опасный и неблизкий. Товит ищет провожатого, попутчика для Товии. Проводить Товию вызвался молодой человек по имени Анания, который на самом деле был посланный Господом архангел Рафаил. Вместе с ними пойдет в пусть собака.
Прощание Товии с родителями. Автор Самюэл ван Хогстратен, современник Рембрандта, с аллюзиями на его картину Артаксеркс, Аман и Эсфирь. Из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург.
В Эрмитаже есть картина Карла Рутхарта "История Товии", на которой изображены одновременно два разновременных события. На крыльце дома отправляющийся в путь Товия прощается с отцом. В то же время Товия с женой Саррой, златокудрым Рафаилом, богатой поклажей, со стадами скота и птиц, с обезьянкой и попугаем возвращается домой. Кстати, собака на картине Руткарта уже несется за кошкой в верхней части картины.
Карл Андреас Рутхрат, "История Товии". Из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург. Картина сразу раскрывает благополучное окончание путешествия Товия, ибо не может быть неблагополучным путешествие под покровительством всезнающего и заботливого проводника.
На пути в Мидию Товия с Ананием остановились на берегу реки и огромная рыба напала на Товию, но Ананий велел вытащить ее, разделать, взять сердце, печень и желчь. Печень и сердце - действенное средство от демонов, а желчь исцеляет слепоту. Разумеется, все это пригодится Товии для достижения счастья и благополучия.
В живописи Ренессанса Товия с Рафаилом часто изображались идущими. Крылатый Архангел ведет Товию, несущего рыбу: порой совсем маленькую, но размер рыбы в данном случае значения не имеет, ибо Рыба, Ихтис - древний акроним имени Иисуса Христа. С ними бежит собака. Товия изображается мальчиком - чтобы подчеркнуть, что он юный. Это отнюдь не значит, что Товия ребенок.
Берберова перечисляет запомнившиеся ей живописные образы Товии: "Я люблю "Товия, несущего рыб" и у Пьетро да Козимо, и у Ботичини, и у Тициана, и у Чимы да Конельяно, и у Верроккио, и даже у Гварди, у которого и Товий, и Ангел еще не идут, а только собираются уходить и прощаются: Ангел впереди, Товий чуть следом за ним и под руку, не за руку (это - вторая картина в серии "История Товия" в церкви св. Рафаэля в Венеции). У Ботичини ангельский шаг - широк и воздушен, у Тициана Товий шагает не в ногу, очевидно, не может поспеть; чаще всего он, маленький и серьезный, шагает рядом с огромным, спешащим к определенной цели, а не просто так себе гуляющим Ангелом, босым, с мускулистыми ногами и отогнутым большим пальцем на ноге. Ангел крепко держит в своей "настоящей" руке детскую руку Товия. Собака неопределенной породы тихонько бежит за ними".
Из перечисленных ею я видела Товию в храме Санта-Мария-дей-Кармини в Венеции (Рождество со святыми или Поклонение пастухов со святыми Екатериной Александрийской, Еленой, архангелом Рафаилом и Товией), работы Чима да Ковельяно. Видела живопись Боттичини во Флоренции: Архангел Рафаил с Товией и юношей-донатором в церкви Санта Мария Новелла и Товию с тремя Архангелами в галерее Уффици.
Франческо Боттичини, Архангел Рафаил с Товией и юношей-донатором из церкви Санта Мария Новелла, Флоренция.
Франческо Боттинчини, Три Архангела и Товия, галерея Уффици, Флоренция.
В Академии в Венеции видела полотно Тициана, и это был первый Товия с Архангелом, на которого я обратила внимание.
Тициан, Товия с Архангелом Рафаилом, Академия, Венеция.
В Венеции есть храм имени святого Архангела Рафаила. В нем есть работы одного из братьев Гварди, Франческо, изображающие "Историю Товии". Над входом в храм помещена скульптурная группа Архангел, Товия с рыбой и собака.
Скульптурная группа с Товией над входом в храм Архангела Рафаила в Венеции
Не случайно Архангел Рафаил велел взять с собой Товии внутренности рыбы. Сердце и печень отгонят демона Асмодея, который умервшлял на брачном ложе мужей Сары, дочери Рагуила - уже семерых мужей, так и не достигших блаженства, убил злой демон. Но когда Товия, женившись на Саре, пошел с ней на брачное ложе, то брошенные в курильню сердце и печень рыбы избавили молодоженов от злых козней демона.
Благополучно дошел Товия до дома Рагуила, получил долг и вернулся к родителям с молодой женой Сарой. Помазал он отцу незрячие глаза его желчью рыбы и Товит прозрел.
Бернардо Строцци, Исцеление Товита, из собрания государственного Эрмитажа, Петербург.
Миссия выполнена. Настало время Архангелу Рафаилу покинуть своего подопечного.
Джованни Биливерти, Прощание Товии с Архангелом, из собрания Государственного Эрмитажа, Петербург
Знали ли Ходасевич с Берберовой, что их расставание неминуемо? Никто не думает о будущем окончании любви, когда влюблен. Их общий путь, их "дорожка" закончилась весной 1932 года и каждый пошел своим путем, но можно ли было забыть пройденное: Товий - это все, что во мне боится и неуверенно, не смеет, не знает, все, что ошибается, сомневается, все, что надеется, все, что болеет и тоскует. А Ангел, в полтора раза больше человеческого роста, это все остальное, куда входит и восторг жизни, и чувство физического здоровья, и равновесие, и моя несокрушимость, и отрицание усталости, слабости, старости.
Кто-то может считать, что она им воспользовалась, кто-то может думать, что он воспользовался ею... Думать и считать можно все, что ему заблагорассудится - мы все свободны в мыслях. Суждения третьих лиц в их отношениях уже значения не имеют. Мы все пользуемся даром и каждый из нас платит собой. Важно, что сердцем и печенью можно изгнать демонов, а желчью - исцелить или исцелиться от слепоты. Только не рыбьими потрохами, а своими собственными - сердцем, печенью, желчью...