Трубецкой. На Кавказе.
Уведомление. Данная статья является новой, исправленной и дополненной редакцией сведений о Сергее Васильевиче Трубецком, о котором я писала совсем недавно. Поэтому возможны повторения того, что мной уже было о нем написано.
Князь Сергей Васильевич Трубецкой начал служить в 1833 году корнетом. За году службы он участвовал в разных скандальных историях и не был "усерден и дисциплинирован по службе". Семь лет он испытывал терпение императора, который, как и его родители, все ждал, что с возрастом Серж образумится. Но и после женитьбы он оставался все таким же, семейная жизнь нисколько его не изменила.
Каким был Трубецкой в общении и уровень его интересов показывает запись Иосифа Виельгорского, сделанная им 20 января 1838 года, то есть за 10 дней до скандальной свадьбы в Царском Селе.
Видел Сережу Трубецкого. Первое его слово было: "Ты знаешь, что граф Лихтенштейн давал Талиони 60,000, чтоб она бы танцевала перед ним голая". Я взбесился".
"Танцевала голая" - вот что в действительности волновало Трубецкого в театре.
По свидетельству Александра Ивановича Тургенева, в августе 1839 года в семье Трубецких "при дворе и близко" не утихал семейный скандал.
Наконец 13 января 1840 года приказом императора Николая I Трубецкой "за шалости, крайнюю недисциплинированность и дерзкие выходки" переведен был в действующую армию, на Кавказ, где "назначен состоять при кавалерии с прикомандированием к Гребенскому казачьему полку".
Советские лермонтоведы не могли в своих работах показывать образ Трубецкого, который имел скверную репутацию, "фигуру типичного кавалергарда, сродни Дантесу". Ведь лермонтоведы произвели Трубецкого в близкие друзья Лермонтова, а по пословице "скажи, кто твой друг..." можно было сказать, каким человеком был воспеваемый ими поэт, и дружба с повесой из высшего света никак была не в пользу Лермонтова.
Эмма Герштейн в книге "Судьба Лермонтова" перечисляет характеристики современников, знавших Трубецкого:
В обществе Сергей Трубецкой оставил после себя славу "знаменитого и высокодаровитого проказника". Вспоминали, что он был "нелепым человеком" (Ф. Тютчев), "с умом, образованием, наружностью... прокутившим всю свою жизнь, как наиболее часто случается у нас с людьми счастливее других одаренными" (П. X. Граббе), "человеком необыкновенных дарований, погубившим их чересчур широкой жизнью". (П. И. Бартенев).
Но там же она пытается опровергнуть перечисленные мнения единственной характеристикой "опального генерала А. П. Ермолова". Главное для историка тут было то, что генерал был "опальным", а не то, что он характеризовал его, рекомендуя в письме от 9 февраля 1840 года своему бывшему адъютанту, командующему тогда войсками на кавказской военной линии, Павлу Христофоровичу Граббе, вовсе не будучи знаком с Трубецким. Она пишет: "Сергей Трубецкой был известен отставленному от дел полководцу, "по отзывам многих", как "молодец и весьма неглупый".
Следует отметить, что адъютантом Ермолова Граббе был еще в 1808 году, а дело происходило в 1840. Кстати, Граббе в 1820-е годы был членом "Союза Благоденствия", но был "легитимистом", то есть против насильственной смены власти. В восстании декабристов участия не принимал, судом осужден не был, провел четыре месяца в заключении при расследовании восстания. Граббе был одним из самых успешных командиров Кавказской войны.
Ф.А.Рубо "Штурм Ахульго", совершенный войсками под командованием П.Х.Граббе.
Стремясь внушить советскому читателю нужное для классовой литературы и классовой истории мнение, Эмма Герштейн противоречит не только исторической реальности, но и самой себе: сначала она приводит мнение самого Граббе о Трубецком, вынесенное из личного знакомства с ним, а потом, нарушая историческую последовательность, приводит написанную этому же Граббе "положительную" характеристику Трубецкого "опальным" генералом Ермоловым, который сам Трубецкого не знал.
Понятно же, что для Граббе характеристика "опального" генерала не имела ровным счетом никакого значения. Она важна была бы только при одном условии: если бы командующим войсками на кавказской военной линии вместо Граббе была сама товарищ Эмма Герштейн, или какой-то другой любой другой историк-большевик. Но в те времена большевики еще не родились.
Подобно тому, как утопающий цепляется за соломинку, так тонувшие в море фактов советские историки искали любой вымысел, чтобы хоть чем-то оправдать повесу и "нелепого человека" Сержа Трубецкого в глазах советского читателя. Делалось это по одной единственной причине: они Трубецкого назначили членом "оппозиционного кружка шестнадцати" и "другом Лермонтова".
У Сержа Трубецкого, как у гоголевского Ноздрева, в каждом городе таких "друзей" было немало: выпить, повеселиться, в карты поиграть, "попользоваться насчет клубнички", "на барьер поставить" кого-то и избежать за это последствий... С князем-то да еще особо приближенным к самому императору всякому было весьма лестно "дружить"!
Итак, князь Трубецкой в начале 1840 года получил назначение в Гребенский казачий полк. Лермонтов в марте 1840 года получил назначение в Тенгинский пехотный полк. Оба, нарушив волю императора, по месту назначения не прибыли. Вместо этого, они записались участвовать в военной экспедиции генерала А.В.Галафеева, в которой собралась целая компания знакомых между собой завсегдатаев великосветский петербургских балов и салонов.
С отрядом Галафеева они участвовали в в сражении на речке Валерик 11 июля 1840 года, в котором Трубецкой был ранен. Впоследствии они оба были представлены к наградам, но награждение не было одобрено императором. Нужно ли удивляться реакции императора, если оба офицера нарушили воинскую дисциплину и "при своём полку" не находились.
Однако для советских лермонтоведов это было еще одним проявлением личной вражды и ненависти со стороны "сатрапа Николая I" к Лермонтову и Трубецкому. Марксистко-ленинская идеология требовала классового подхода в оценке личности императора Николая I, и любые действия его оценивались так, что он априори признавался бесчеловечным.
С ранением Трубецкого не все ясно. То ли он был ранен два раза, то ли одни считают, что был ранен в грудь, а другие, что в шею, а возможно, ранение было там, где шея переходит в плечи и грудь...
Согласно военным источникам, Трубецкой 11 июля 1840 года получил ранение в грудь, а в работах лермонтоведов утверждается, что он был ранен то в грудь, то в шею. 15 октября 1840 года Трубецкой получил отпуск в столицу на 28 дней - это подтверждается сведениями из Центрального Военно-исторического архива.
Трубецкой был в середине октября 1840 года достаточно здоров, чтобы поехать в отпуск. Обычный офицер поехал бы в отпуск по отпускному аттестату в место назначения, в Петербург. По аттестату и подорожной на станциях давали лошадей. Так мог поступить кто угодно, но только не Трубецкой.
Ставрополь, из которого отправился в отпуск Трубецкой, был соединен с Москвой и Петербургом Большим Черкасским трактом - самым удобным путем сообщения со столицами. Получив отпуск, Трубецкой в нарушение отпускного аттестата поехал в Бахмут, где были владения Штеричей, а в уезде находилось неразделенное имение сестер Мусиных-Пушкиных, часть которого принадлежало его жене.
Возможно, он поехал к жене и дочери, а возможно, к какой-то другой даме. Дамы же везде водятся. В самом деле, ведь не каменный уголь же он поехал добывать на землях деда своей жены, Петра Штерича!
Чтобы попасть в Бахмут, нужно было съехать с проезжего тракта и направиться более длинным путем дорогами худшего качества, шедшими от Новочеркасска на запад, на Харьков.
Вместо отпущенных для отпуска 28 дней Трубецкой провел в имении Мусиных-Пушкиных три месяца якобы из-за болезни. Оттуда он послал командованию прошение о продлении отпуска. Туда же ему было прислано из Петербурга извещение о плохом состоянии здоровья отца, получив которое Трубецкой, не взирая на свою болезнь и отсутствие отпуска, выехал в Петербург, но отца в живых уже не застал. Возможно, что он выехал, уже получив известие о смерти отца. Наследство-то получать надо!
Князь Василий Сергеевич Трубецкой, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, скончался 10 февраля 1841 года, и был 12 февраля погребен в Духовской церкви Александро-Невской лавры Санкт-Петербурга. Император Николай I лично почтил память усопшего, был при выносе, потом провожал тело верхом, во главе кавалергардского полка до Литейного.
Его сын, Серж Трубецкой, приехал в Петербург 20 февраля и был сразу посажен под арест, поскольку находился в самовольной отлучке из полка. Объяснив свое отсутствие ранением, полученным в июле 1840 года, Трубецкой просил императора продлить ему отпуск для лечения и устройства своих дел после смерти отца.
Император повелел лейб-медику Вилье освидетельствовать Трубецкого. Медиком было принято решение оперировать Трубецкого, чтобы удалить пулю. После этого император передал через Клейнмихеля свою монаршую волю:
"Государь император по всеподданнейшему докладу отзыва главного инспектора медицинской части по армии о сделанной вам операции высочайше повелеть соизволил: дозволить вам оставаться здесь для пользования до возможности отправиться к полку в экипаже, но предписать вам, чтобы вы ни под каким предлогом во время вашего лечения из квартиры вашей не отлучались, так как вы прибыли сюда без разрешения начальства".
Император требовал, как только Трубецкой оправится после операции, отправить его к месту службы. 25 апреля 1841 года Трубецкой был отправлен на Кавказ по месту службы в Гребенский казачий полк. Но на службу он опять не прибыл - он отправился в Пятигорск.
Туда же в начале лета 1841 года из Петербурга приехали и сестры Мусины-Пушкины - Поликсения и Еротеида вместе со старшей сестрой, генеральшей Орловой. Сестры были свояченицами Трубецкого. Вот как их приезд отметил в своем дневнике соученик Лермонтова по пансиону Н.Ф.Туровский, бывший летом 1841 года в Пятигорске:
"Дам мало, да и те... Только в последний месяц явление хорошенькой генеральши Ор(ловой) с хорошенькими сестрами М. -П. (Мусиными-Пушкиними) наделало шуму; в честь их кавалеры дали роскошный сельский бал в боковой аллее бульвара”.
Прибыв в Пятигорск, Трубецкой четвертым поселился в доме, который до него снимали втроем: одну половину дома - Лермонтов, Столыпин, а другую - Васильчиков, уступивший часть снимаемой им площади Трубецкому.
После гибели Лермонтова было решено не упоминать имя Трубецкого и не сообщать об его присутствии в Пятигорске, чтобы не вызвать гнев императора, который не замедлит обрушиться на всех за попустительство высокородному повесе, не желавшему служить и нарушавшему царскую волю.
Местные власти понять можно, поскольку они оказывались между двух огней: с одной стороны князь имел самые высокие личные связи, а с другой - на него гневался император. Пользуясь тем, что армейское командование боится за свои служебные места, Трубецкой и на дуэли развлекся, оказавшись в центре событий, и вышел. как гусь, сухим из воды.
Кое-как удалось Трубецкому дослужить до отставки в 1843. За 10 лет службы он выслужил чин штабс-капитана - это выше поручика, но ниже капитана. В прошении об отставке он указывал, что холост, и о дочери ничего не упоминал - забыл, наверное. Вероятно, к тому времени его жена, княгиня Екатерина Трубецкая, вместе с дочерью, княжной Софьей Трубецкой, уехала в Париж, где, по слухам, вела свободный образ жизни.