МОГИЛЬНИК (2)
Оригинал взят у haile_rastafari в МОГИЛЬНИК (2)
Начало текста (1): http://haile-rastafari.livejournal.com/104262.html
- «Седьмой» сообщил, что в «зелёнке» снайпер. Вы там аккуратно, на бруствер не вылезайте.
- Плюс.
Вешаю рацию обратно. Мы-то не вылезем. Мы уже учёные. Но тут кроме нас потенциальных «рябчиков» достаточно. Выглядываю во двор и вижу Варяга. Тот стоит возле машины и о чём-то весело трепется с Кузей и Сержантом. Видать, последними донецкими новостями делится. А ведь он сейчас назад поедет. Дольше, чем на полчаса он здесь не задерживается.
- Антоха, прими рацию. Я сейчас.
Подхожу к Варягу, отвожу его в сторону и тихо сообщаю:
- Саня, на дороге снайпер. Обратно ехай осторожно.
Варяг смотрит на меня тем неповторимым взглядом, который бывает у интеллигентного ученика музыкальной школы по классу скрипки в тот неловкий момент, когда из переулка на него внезапно выкатывается толпа нетрезвых представителей пролетариата. Ничего не отвечает, но смысл сказанного он явно осознал.
Возвращаюсь на пост. Антоха сидит у стены и как-то странно сосредоточенно листает засаленную общую тетрадь. На вид очень старую. Её, вероятно, принёс Ефрейтор сегодня утром вместе с дровами для буржуйки. Предназначалась она, явно, на растопку этой самой буржуйки и других вариантов здесь не предвиделось. Но Антоху она, от чего-то, заинтересовала. Причём, до крайней степени.
Антоха ловит мой взгляд и передаёт тетрадь мне.
- Ты посмотри на это, Шекспир.
Принимаю тетрадь и читаю на обложке практически полностью выцветший заголовок: «Журнал охраны объекта 901». А ниже большими жирными буквами выведено: «ДСП». Для служебного пользования, значит. Открываю тетрадь и читаю: «Смену принял: замечаний нет. За время дежурства происшествий не было. Могильник осмотрен: замечаний нет, выбросов нет. Уровень загрязнения в норме».
- Чего?
- Ага. Представляешь? А теперь вот это почитай. Здесь вообще угар.
Протягивает мне вторую тетрадь. Выглядящую раза в три старше. Ещё один журнал, заголовок которого перестал читаться, судя по виду, не меньше десятилетия назад. Открываю с конца и смотрю на последнюю дату: 1989 год. Запись состоит наполовину из непонятных мне цифровых индексов: «08.03.1989… Боеприпасы на утилизацию: <индекс>… Доставка: <индекс>… Токсичность: <индекс>… Режим хранения: <индекс>… Закладка в саркофаг: <индекс>…».
Смотрю на Антоху тем же взглядом, каким за десять минут до этого на меня смотрел Варяг.
- Антоха, на чём мы тут стоим?
- Да тут вариантов два: или химия, или радиация. Как-то больше ничего в голову не приходит.
- Хм… А что из этого лучше, интересно?
Вопрос повисает в воздухе. Не сговариваясь, оба молча закуриваем.
- Вот отрастут у нас хвосты после того, как вернёмся, тогда и поймём, что лучше.
Антоха задумчиво почесал активно зарастающую скулу.
- Слушай… Здесь ведь до войны охраны было больше, чем в Кремле. Я тут погулял, посмотрел. Территория тут не маленькая, но на ней деревья, огороды, каналы всякие искусственного происхождения. И ничего. Только забор бетонный. Ну, не огороды же они здесь так охраняли? В общем, на поверхности здесь, похоже, только заводоуправление и какие-то вспомогательные цеха. Ну, мастерские, лаборатории, прочая чушь. А что под землёй… Есть пара входов куда-то вниз, но они залиты бетоном. Причём, капитально. Что под нами - это только Богу ведомо. По ходу, это место ещё веселее, чем наш старый, добрый «7-й утёс».
- Мило.
Сбиваю пепел и снова пролистываю второй журнал. Индексы, индексы, индексы. Ничего, кроме них.
- Мне вот интересно. А если сюда прилетит что-нибудь серьёзное? Та же «Точка У». Ведь они здесь падали, было дело. Причём, не далеко. Нам Лёша Русский кратер показывал. Так вот если оно по этому саркофагу впечатает - что будет?
- А это, смотря, куда ветер подует, после того, как оно прилетит. Надеюсь, что по укропам.
Снаружи хлопают ворота и слышится отчаянный визг покрышек. Варяг уезжает обратно в Донецк и делает это по ускоренной программе, выжимая из машины всё, что можно из неё выжать. Ну, да. Чем быстрее ты едешь, тем труднее по тебе прицелиться.
- У тех зданий, что на поверхности, даже подвалов нет. То есть укрыться здесь негде. Это я тоже посмотрел. - Антоха выбрасывает сигарету вслед уезжающему автомобилю.
- Слушай, ну так это полный капец, если вдруг начнётся по-серьёзному. Один нормальный миномётный залп и всё. В заводоуправлении стены тонкие. Хрен от чего спасут, разве что от ветра.
- Так и я тебе о том же. Позиции у нас - просто блеск. Увидеть бы того штабного гения, который их выбирал. Небось, тупо пальцем в карту ткнул и привет. Я тебе больше того скажу: поговаривают, что у Серёги Сфинкса проблемы начались из-за того, что он против был, чтоб нас сюда ставили. Он же у нас тут единственный боевой офицер в подразделении остался. Тот, который старой школы. Так вот, против он был. Причём, довольно круто.
- Настолько круто, чтоб попасть на подвал.
- По ходу.
В «зелёнке» вдруг начинает работать пулемёт. Мы оба мгновенно приседаем и, под прикрытием мешков, выдвигаемся на бруствер. Снайпер снайпером, а боевая позиция у нас здесь.
- Они что, охренели? Час дня.
Снимаю автомат с предохранителя. Мало ли, что им сейчас в голову взбрести может. Звучит новая очередь. В метре над нашими головами мерзко свистят пули. Для того чтобы через мгновение с хрустом отколоть несколько кусков бетонного забора слева. ПК. На излёте. Однако их пулемётная команда бьёт во все стороны. Интересно, зачем.
«7-й утёс» оживляется и бьёт по стреляющему сектору длинной душевной очередью. Укропский пулемёт смолкает. Вряд ли, конечно, в них вот так, с первого раза попали (такие чудеса, разумеется, случаются, но редко). Скорее всего, они просто смылись. Хотя, кто его знает. Может нашему братишке, стоящему за гашеткой «Утёса», и довелось сейчас добавить себе ещё одну звёздочку на фюзеляже.
***
Третья ночь была на удивление спокойной. В том смысле, что началось всё как обычно, но закончилось в несколько раз быстрее. «Звезда смерти» появилась снова. Увидев её, мы даже начали тихо напевать марш имперских штурмовиков из «Звёздных воин»: «Пам пам пам пам-па-бам пам-пабам! Пам пам пам пам-па-бам пам-пабам!». Наших ожиданий боевой дрон не обманул и, повторив вчерашнее светопреставление с точностью до миллиметра, чинно и важно удалился восвояси.
- А расслабляться всё-таки не стоит. Пока на «7-й утёс» накат идёт, они к нам могут подобраться.
Антоха поднимается и, пригнувшись, уходит на бруствер. Обзор оттуда лучше, чем с основного наблюдательного пункта. По крайней мере, на тот сектор, что интересует нас. Потому мы периодически выходим туда по очереди. Потом возвращаемся, чтобы отогреться. Мартовские ночи далеко не летние.
Я тоже поднимаюсь и иду в соседнюю комнату. Пацаны спят. Я открываю дверь - помещение надо проветрить. Наша самопальная буржуйка хороша всем, кроме одного: дым из неё чаще идёт внутрь, чем наружу. И мы периодически проветриваем комнату, чтоб отдыхающие парни не угорели. Они тоже так делают, когда спим мы. Завтра утром Ефрейтор собирается загерметизировать её асбестовым полотном, найденным где-то в местных закромах. Говорят, от асбеста бывает рак. Ну, может, у американцев он и бывает. А в нашей крови, по слухам, даже вирусы СПИДа дохнут.
Буржуйка почти погасла. Подбрасываю дров, а потом, подумав, накидываю сверху несколько «макаронин» снарядного пороха. Непонятно почему, но он разбросан здесь горами. Его серо-коричневые «хворостины» - основное средство растопки печей. Работающее гораздо лучше, чем мятая бумага. Разумеется, делать это нам запрещают. Но в армии, как и на гражданке - виновен не тот, кто виновен, а тот, кто попался.
Ставлю на печку алюминиевую чашку с водой. Пусть подогреется. Чаю попьём, а то как-то совсем холодно, да ещё и сыро - дождь оказался упорным, как ополченец. Отступать он не желал вообще.
- Шекспир.
Антоха шёпотом зовёт на бруствер.
- Движение в «зелёнке».
Разумеется, само движение в такой темноте увидеть практически нереально. Но имеются и иные побочные признаки, по которым можно определить, что оно есть. И я уже сам их вижу. В «зелёнке» в пятистах метрах от нас, то вспыхивает, то гаснет маленький, едва различимый красный огонёк. И мы уже прекрасно знаем, что это такое.
ПНВ. Прибор ночного видения. А в нашем просторечии - «ночник». Не смотря на все разговоры о нищете укропской армии, некоторые её подразделения оснащены были не хорошо, а очень хорошо. И в первую очередь касалось это бывшего «Правого сектора» и «тербатов» - так называемых «батальонов территориальной обороны». Добровольческих бандеровских банд, щедро спонсировавшихся местными олигархами, желавшими задавить Донбасс любой ценой. У них было всё: от качественной снаряги, до технологических изысков, например, оснащённых ПНВ прицелов для снайперских винтовок. Всё, кроме боевого духа. Их доблесть, в основном, распространялась на гражданское население и пленных. Хотя, в целом, они были, конечно, посмелее обычных украинских армейцев, которые вообще не понимали, что они здесь делают. Да и недолюбливали они друг друга. За три дня мы уже дважды слышали перестрелки между «правосеками» и ВСУ. Что они там между собой делили, нам было не ведомо, но мы от души желали успехов обеим сторонам со всей их артиллерией и приборами ночного видения… Вот только у нас самих таких приборов не было. И фиксировать движение в «зелёнке» приходилось по второстепенным признакам. Которые периодически, что называется, «вводили во грех». В первую ночь здесь мы испытали целый комплекс «приятных ощущений» после того, как буквально метрах в ста от нас, в непроглядно чёрном ночном поле вдруг вспыхнули два красных огонька. В первый момент мы уже решили, что какие-то неведомые супердиверсанты смогли незаметно подобраться так близко и теперь выцеливают нас из снайперских винтовок, оснащённых теми самыми ПНВ. Но когда огоньки буквально сразу начали перемещаться, до нас дошло, что перед нами лиса. Та самая, сказочная хулиганка и расхитительница курятников. И такие вот местные зверушки были большой проблемой, потому, что их глаза за ПНВ принимали далеко не мы одни. Из-за слишком большого сходства так ошибались даже очень опытные бойцы с несколькими войнами за плечами. А зверушкам всего лишь хотелось есть. Местные лисы по ночам очень любили пробираться к нам на базы, чтобы поорудовать на свалках. Остатки тушёнки они очень уважали.
Но на сей раз перед нами была не лиса.
- Что-то они оживились, Шекспир. Вторую ночь уже так шныряют. Не нравится мне это.
- Ага… - До боли в глазах всматриваюсь в темноту. - И, заметь, ничего не делают. Только ходят и высматривают.
- Внимательно высматривают. Сдаётся мне, тот пулемётчик не просто так по нам шмальнул. На зуб попробовать пытаются, гады. Реакции ждут. Прощупывают аккуратно.
- Тоже заметил. И с каждым днём всё активней.
Возвращаемся обратно на пост. Движение прекратилось. Ушли. Буржуйка в соседней комнате раскачегаривалась медленно и вода в кружке только закипела. Завариваем чашку на двоих. И сигарету тоже закуриваем на двоих. Вчера нам ничего не привезли и мы добиваем запасы. Делать это стараемся медленно, но всё равно, если утром ничего не придумаем - останемся без табака.
- Мне вот интересно, как мы всё это разруливать будем, если они не просто так здесь разведку ведут?
Антоха аккуратно отхлёбывает чай, стараясь не получить ожог. Армейская алюминиевая кружка - это, наверное, самое неоднозначное военное изобретение из всех. С одной стороны, незаменима. А с другой - изобретателя хочется убить. Он сам-то пытался с ней иметь дело, когда она горячая?
Я молчу. Антоха передаёт мне кружку и продолжает.
- Вот смотри. Нас здесь тридцать пять человек. У нас кроме автоматов и пары гранатомётов, один из которых одноразовый, нет вообще ни хрена. Ну, дали миномётчиков в усиление. Но это если пехота пойдёт. А если танки? Миномёты по танкам - это вообще цирк. Было б, хотя бы, укрепление нормальное, так нет. Они этого забора даже не заметят. И как их тормозить?
- Да не понимаю я, Антоха. Но я одно знаю - нам с этой позиции сходить нельзя. Как угодно, что угодно, но мы этих гадов удержать должны, если полезут. Или, хотя бы, задержать. На сколько сможем - на столько и должны.
Антоха мрачно кивает.
- Без вариантов, Шекс. Вез вариантов… Здесь такое место поганое - если сразу прорвутся, очень много бед наделают. А прорваться могут далеко. Может даже до Донецка. Хреново, что с настоящим боевым опытом здесь народу не так много. Если не я один.
- Слушай, давно хочу спросить: а где ты повоевать успел? Мы, вроде, ровесники с тобой. В Чечне, что ли?
- Нет, не в Чечне. Но тоже с год по горам лазал. В 90-е ещё.
- Так, а где?
Антоха говорит и где воевал, и чем там конкретно занимался. Присвистываю.
- От то ж. Только, Шекспир… Ты если будешь когда-нибудь писать об этом - подробностей не озвучивай.
- Не вопрос. А почему?
- Да ну его к лешему. Я ж туда по контракту ездил, завербовался официально, через военкомат. А потом, когда вернулся, и поинтересовался по поводу своих денег, в том самом военкомате мне сказали, мол, вали отсюда, а то за наёмничество привлечём. Представь. Вот, как-то, и не хочу этот вопрос поднимать.
- Ну, ничего себе. А как это, вообще, возможно?
- Да вот такая замечательная была страна Укропия.
Моя очередь выходить на бруствер. Возвращаюсь быстро - никакого движения в «зелёнке» нет. Антоха уже снова поставил греться опустевшую алюминиевую чашку. Буржуйка горит огнём, так что на этот рас разогреется вода быстро.
Через полчаса нам уже пора было меняться. А спать, отчего-то, вообще не хотелось.
- Жалко здесь музыку не послушаешь.
- Ну, Антоха, ты размечтался. Тут электричества уже почти год нет.
- Да я знаю. Всё равно без музыки воевать стрёмно.
- Согласен. Так а чего бы ты послушал к примеру?
- А ты знаешь… Розенбаума. Вот, почему-то, хочется.
- Да ладно! Тебе Розенбаум нравится? А какая песня?
- «Камикадзе», Шекспир… «Камикадзе».
Он замолкает, смотрит куда-то в сторону и вдруг начинает тихо петь.
- «Я по совести указу
Записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива до цели,
Ну, а цель, она в прицеле,
И я взять её сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе.
Погибать - так за идею.
И вхожу я в свой последний вираж.
А те, которые на цели,
Глядя в высь, оцепенели,
Знают, чем грозит им мой пилотаж!..».
Я вдруг понимаю, что вокруг абсолютная тишина. Здесь вообще тихо. Очень тихо. Всегда. Нет ни птиц, ни зверей. Даже лисы - и те отсюда уйдут после того, как мыши, которыми они питаются, доедят брошенный урожай на полях и тоже откочуют в поисках лучшей жизни. И в этой тишине песню, казалось, было слышно за многие километры. Или не в тишине дело? Не знаю…
- «…Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
И я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды жить осталось,
И не важно, что так мало,
Зацветут ещё мои деревья в саду!..».
Темнота вокруг продолжает сгущаться. Не понимаю, как такое вообще возможно - когда нет ни единого источника света на многие километры вокруг. Будь мы в тайге или в каких-нибудь тропических джунглях - всё было бы ясно. Но здесь ведь люди. И довольно много, если разобраться. Просто они взяли и сами погасили свет. И им, казалось, вторила сама природа, закрыв облаками звёзды и набросив тёмное покрывало на Луну. Ничто не нарушало этого спокойствия, кроме тихо звучавшей песни…
- «…Не добраться им до порта,
Вот и всё. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели,
Той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон.
Есть резон своим полетом
Вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели,
Той, которая в прицеле,
Да потому что остальным надо жить!..».
Я, как-то неожиданно сам для себя, вдруг представил цветущую сакуру, за которую полетел умирать этот парень из песни. И не одну. Большие сады, переполненные снежно-белыми цветами с едва заметным розовым отливом. Только, почему-то, не в Японии, а в Донецке. А ведь я никогда не видел, как она здесь цветёт. Просто ни разу не был здесь в это время года. Когда же это будет? Месяца через полтора, наверное. Весна окончательно возьмёт верх, ледяные дожди сперва станут тёплыми, а потом и вовсе прекратятся. Земля проснётся и выпустит на волю зелёные стрелы травы. Вот тогда это и произойдёт. Сакура… Что бы ни произошло здесь и сейчас, она, чёрт возьми, обязательно зацветёт. И плевать на то, увижу я это или нет, плевать, какую цену придётся за это заплатить - она будет цвести.
2. ЛИТОВСКАЯ БИАТЛОНИСТКА
Утро выдалось солнечным. Дождь, изводивший нас три дня, наконец прекратился и на улице стало даже жарко. Не иначе к вечеру всё просохнет.
Включаю телефон. Я делаю это раз в сутки. Заряжать его здесь негде, сигнал в основном отсутствует напрочь, а включённые трубки ещё и отлично пеленгуются. Но раз в день, на всякий случай, я всё же включаю мобильник: мало ли, вдруг сигнал появится. Это редко, но случалось. Практически сразу слышу сигнал sms-ки. Удивлённо смотрю на дисплей. Ну, надо же, аж два деления. Что-то в лесу скончалось. Вижу, от кого сообщение, и быстро его открываю: «Как ты? Напиши. Переживаю очень». На минуту задумываюсь. Потом всё-таки начинаю набирать ответ. Поздно - сигнал ушёл так же внезапно, как появился. Дисплей невозмутимо проинформировал меня, что сети нет. Отключаю устройство и выхожу наружу…
Мама родная! А это что за митинг? Метрах в пятнадцати от меня стоит толпа в пару десятков человек и что-то весело обсуждает. Причина оказывается и вправду жизнеутверждающей: на нашей базе торжественно открыли сортир. Произошло это торжественно, с перерезанием неизвестно откуда взявшейся красной ленточки. А тем, кто услышав об этом, замрёт в недоумении, могу сказать только одно: что вы понимаете в военно-полевом юморе? Новоявленный сортир в прошлой жизни был заводской авторемонтной мастерской, со всеми благами цивилизации в виде ремонтных ям. Вот как раз они сейчас и поменяли назначение. На самом деле, событие было действительно во всех отношениях радостным. Капитальное здание с толстыми кирпичными стенами практически гарантировало то, что боец, зашедший туда по насущной необходимости, не падёт смертью храбрых в самый негероический момент. И этот вопрос был в самом деле насущным. Он обсуждался, по нему шли горячие споры и эмоциональные дискуссии. А одной из самых популярных шуток было: «Пойти по нужде в лесополосу». С её помощью бойцы беззлобно подкалывали друг друга и жестоко стебали штабных лоботрясов, заезжавших в гости. Штабные (как и вся прочая тыловая живность) принимали это за чистую монету, но понять сию шутку мог только тот, кто действительно находился здесь на боевых. Только одному из нас под силу было оценить всю абсурдность этого предложения. Во-первых, лесополоса находилась за пределами периметра и ни один боец в здравом уме и трезвом рассудке никогда не пошёл бы осваивать её по любой причине, включая и эту тоже. Во-вторых, мин, растяжек и прочих радостей жизни там хватило бы на десять ротаций таких, как мы. А, в третьих, лесополоса являлась линией фронта. И всерьёз представить себе поход туда по столь незамысловатому поводу можно было только под воздействием веществ, расширяющих сознания и сокращающих бытие.
Во флигеле Суржик передаёт пост Антохе. Захожу в комнату за автоматом. В комнате Ефрейтор внимательно рассматривает себя в зеркало.
- Скажи мне, Шекспир, я на бомжа не сильно похож?
- Братское сердце, ты похож не на бомжа. Ты похож на сепара.
Ефрейтор удивлённо смотрит на меня, но потом до него доходит и настроение у него явно улучшается. После четырёх дней проживания в комнате с буржуйкой, коптящей вовнутрь, мы действительно медленно, но верно начинаем походить на «страшных сепаров» из украинских СМИ. Скоро для полноты картины нам будет не хватать только шапки-ушанки и злого медведя на цепи. Интересно, а я сам как выгляжу? Смотрю в зеркало. Твою дивизию. На меня смотрит какой-то арабский террорист, минимально знакомый и довольно угрожающий. Ну, прямо чеченский боевик. Что и говорить: печная сажа весьма ощутимо меняет цвет лица. Ещё и борода выросла. Самая натуральная. Оставить её, что ли? Потом, когда вернусь с боевых. Ладно, сначала вернёмся, потом посмотрим.
- А это для полноты образа!
Оборачиваюсь. Улыбающийся Ефрейтор держит в руках топор.
- Ну, я же «злой сепар», «ватник» и всё такое. Надо соответствовать ожиданиям. Страшный русский с топором!
- Ну, ты даёшь, Алоизич.
Смеюсь. «Алоизичем» мы называем Ефрейтора из-за его позывного. Ну, просто я как-то раз вспомнил про одного немецкого ефрейтора, который неплохо продвинулся в жизни. С тех пор к нему это и прилепилось. Он не обижался.
Заступаем. Минут через десять в гости заходит Пчёл.
- Ну, рассказывайте, как ночь прошла. Что там происходит, и что вы сами думаете, вообще.
Пчёл хмурый. Улыбчивостью он и до этого особо не отличался, а сейчас и вовсе мрачный, как туча. Говорит мало, в основном слушает. Очень внимательно.
- Пчёл, они наращивают активность. Каждую ночь по «зелёнке» шныряют, причём, всё гуще и гуще. Но ничего не предпринимают. Только смотрят. То с одного бока зайдут, то с другого. И ещё. - Антоха вздыхает. - Они как-то уж очень явно нас не трогают. Бьют везде: но «утёсу», по «православным». Но не здесь. Как бы так не получилось, что хотят они именно того, чтоб мы тут расслабились. Не очень это приятно. Холодок по загривку.
- Я о том же, пацаны. - Пчёл достаёт из кармана две пачки сигарет и отдаёт нам. - Вот ваше курево на сутки.
Сигареты «2222». Жуткая дрянь, у которой вместо фильтра пустой мундштук. Но здесь и она за счастье, так что принимаем с благодарностью.
- Ещё такое, Пчёл. - Смотрю на него в упор. - У этих гадов и ночники, и все понты. А у нас даже бинокля нет. Слушай, ну, хотя бы, бинокль нам выдай, что ли. А то совсем уже Средневековье какое-то.
- Ладно, выдам.
Оборачивается к Антохе.
- Пошли, покажешь, где они сегодня лазали.
Они выходят на бруствер, я остаюсь внутри. Кто-то должен оставаться на КПП всегда. Хоть сейчас у него значение и весьма символическое. А погода роскошная. Вернутся - тоже на бруствер выйду, покурю на свежем воздухе. Заодно и за «зелёнкой» присмотрю.
Возвращаются они быстро. Я подхватываю автомат и выхожу на укрепление. А сигареты-то я внутри оставил. Задумался, что-то. Резко оборачиваюсь назад…
Этот свист нельзя спутать ни с чем. Тихий, пронзительный визг трения заострённого куска металла о воздух. Он ни с чем не сравним. Особенно когда звучит всего в паре сантиметров от твоего уха. То, что происходит дальше, я даже не особо запоминаю. Словно это происходит независимо от меня на каком-то странном автопилоте. Видимо, в такие моменты мозг мгновенно переключается в режим «drive» и действует сам по себе, не особо интересуясь мнением сознания. Всё умещается в какие-то немыслимые доли секунды: я резко ныряю за бруствер, и одним ныряющим прыжком забрасываю себя внутрь КПП.
- Снайпер!
Пчёл и Антоха отскакивают от входа.
Он стрелял не из «зелёнки». Точнее, не из той её части, что была нашим сектором наблюдения. Он бил издалека. Оттуда, куда дальше уходила дорога, по которой мы приехали на армейском «Урале». Из-за «мёртвой зоны». С высокого и длинного бугра.
Или это был не «он»? Или это была «она»?
- Литовская биатлонистка, мать её! - Антоха громко и многоярусно матерится.
- Хорошо стреляет, зараза… - Перевожу дыхание. - Почти срубила. С такого-то расстояния. Там же не меньше километра, блин. Ещё и ветер.
Пчёл по рации приводит базу в боевую готовность.
- «Второй» всем. У нас «кукушка».
Этим словом в нашей армии обозначают вражеского снайпера со времён финской войны. Всем оно понятно без дополнительных пояснений.
В рации звучит голос Тумана.
- «Первый» всем. Ответный огонь не открывать. Соблюдаем режим маскировки. Повторяю: соблюдаем режим маскировки.
Выдыхаю. Туман абсолютно прав. Они снова пытаются пробовать нас на зуб. Наносить мелкие уколы и смотреть на реакцию. Они по-прежнему не знают, кто мы и сколько нас. И не открыть ответный огонь в такой ситуации - значит обескуражить врага. Оставить его ни с чем. И даже напугать. Потому, что такие крепкие нервы, чаще всего, бывают у очень серьёзных и очень профессиональных ребят.
Ну, что ж… Будем серьёзными и профессиональными ребятами, господа ополченцы.
***
После пересменки иду умываться. Воды здесь нет, она такой же дефицит, как сигареты, её привозят в пластиковых бутылях из Донецка вместе с продовольствием и на гигиенические цели её никто не тратит. Но я терпеть уже не могу: хотя глаза промою, а то печёт их уже немилосердно.
Возвращаюсь обратно и застаю странную картину: Антоха вышел за бруствер и разбрасывает по дороге битое стекло. И это ещё не всё. Посреди дороги стоит странная конструкция, бывшая когда-то большим стендом для стенгазет, а к ней в хаотическом порядке примотаны тряпки всех размеров, цветов и мастей.
- Эээ… Это чего, парни?
- А это, Шекспир, новейшая высокотехнологичная противоснайперская защита «Made in ДНР»! - Антоха собой явно доволен.
- Брат, ты гонишь?
- Ничего подобного! Смотри: стекло на дороге будет бликовать и слепить нашу белобрысую сучку. А вот эта хрень просто и элементарно осложняет ей обзор. С той точки теперь сюда хрен выстрелишь. А новую хорошую точку ей найти будет не так уж и просто. Это старая ботва, её ещё в Афгане придумали. Выглядит по-идиотски, но работает, ты будешь смеяться.
- Шекс.
Ко мне подходит Суржик. Что-то протягивает.
- Это, случайно, не твоё?
У него на ладони лежит пуля калибра 7,62. Ближе к основанию вижу чёрные диагональные насечки. Как чёткие отпечатки пальцев. СВД… Снайперская винтовка Драгунова. Лучший друг всех кукушек в этой части света.
- Да, похоже, что моё. Где взял?
- На дороге нашёл. Она на излёте была, недалеко улетела.
- Спасибо, братанчик.
Рассматриваю пулю. Ну, вот она какая, смерть моя. Пусть лучше в кармане лежит. Там ей самое место.
- Машина на дороге. - Ефрейтор сообщает по рации о гостях и идёт открывать ворота.
Через пару минут на территорию вкатывается «копейка», внутри которой народу явно больше, чем было предусмотрено конструкцией и правилами дорожного движения. Впрочем, последнего живого гаишника в этих местах видели почти уже год назад. Как и все другие атрибуты мирной жизни. Не важно, хорошие или плохие. Я улыбаюсь - это машина Гоги.
Друг мой уже пару месяцев как был переведён в штаб, где трудился в отделе картографии. Однако наличие личного транспорта, дармового бензина и неугомонного характера не давало ему спокойно там акклиматизироваться и войти в ритм жизни «тыловой крысы». Наоборот, Гоги периодически тянуло сюда, на Пески. Беззастенчиво пользуясь служебным положением, он всё время ездил то на «7-й утёс», в гости к Лёше Русскому, то к нам, на «Двадцатку». В последнее время он крепко подружился с нашими ДРГ-шниками (группой Хукера и Круза), которых и привёз сейчас из Донецка.
- Ааа, Шекспир, здравствуй, дорогой!
- Гагик, барев дзез! Инч эс?
- Ара, лавэм! Слушай. Говорят, у тебя второй день рождения сегодня?
- Ты откуда знаешь?
Вопрос был вполне риторический: Гоги знал всё и всегда. Как ему это удавалось - знали только сам Гоги и Всевышний Господь.
- Вот людям тоже интересно: откуда стреляли, как стреляли.
Пожимаю руку Крузу. В двух словах излагаю ситуацию.
- Понятно.
Круз (крупный парень лет тридцати) оглаживает модно подстриженную бороду.
- Ты хотел пойти с нами. Ну, вот тебе и повод. Завтра нанесём визит твоей подружке. Выйдем часов в одиннадцать.
- Плюс.
- Это ты правильно, брат Шекспир. Как я тебя понимаю. - Гоги за малым что не пританцовывает. Здесь ему нравится явно больше, чем в штабе. - Я сам хочу со штабной работы валить. Люблю, чтоб кровь играла. Живым себя чувствовать! А там тухляк один, в штабе этом. Вот с Хукером договорюсь и тоже в ДРГ подамся. Кстати, я завтра тоже с вами выйду. Не тебе же одному всё веселье!
Я ничего не отвечаю. Да, Гагик. У всех очень разные причины находиться здесь. И очень разные причины уходить туда, куда мы уходим завтра. Кто-то отправляется в это путешествие, чтобы почувствовать себя живым. А кто-то, чтобы поговорить с Богом. Он ведь здесь гораздо лучше слышит. Ну, что ж. Как говорится, Аминь.
Продолжение текста (3): http://haile-rastafari.livejournal.com/103716.html
Группа "В контакте" - http://vk.com/russkoe_gosudarstvo
Группа на "facebook" - http://www.facebook.com/groups/RussRevo/
Инстаграм - https://instagram.com/shakespeare1976/
Начало текста (1): http://haile-rastafari.livejournal.com/104262.html
- «Седьмой» сообщил, что в «зелёнке» снайпер. Вы там аккуратно, на бруствер не вылезайте.
- Плюс.
Вешаю рацию обратно. Мы-то не вылезем. Мы уже учёные. Но тут кроме нас потенциальных «рябчиков» достаточно. Выглядываю во двор и вижу Варяга. Тот стоит возле машины и о чём-то весело трепется с Кузей и Сержантом. Видать, последними донецкими новостями делится. А ведь он сейчас назад поедет. Дольше, чем на полчаса он здесь не задерживается.
- Антоха, прими рацию. Я сейчас.
Подхожу к Варягу, отвожу его в сторону и тихо сообщаю:
- Саня, на дороге снайпер. Обратно ехай осторожно.
Варяг смотрит на меня тем неповторимым взглядом, который бывает у интеллигентного ученика музыкальной школы по классу скрипки в тот неловкий момент, когда из переулка на него внезапно выкатывается толпа нетрезвых представителей пролетариата. Ничего не отвечает, но смысл сказанного он явно осознал.
Возвращаюсь на пост. Антоха сидит у стены и как-то странно сосредоточенно листает засаленную общую тетрадь. На вид очень старую. Её, вероятно, принёс Ефрейтор сегодня утром вместе с дровами для буржуйки. Предназначалась она, явно, на растопку этой самой буржуйки и других вариантов здесь не предвиделось. Но Антоху она, от чего-то, заинтересовала. Причём, до крайней степени.
Антоха ловит мой взгляд и передаёт тетрадь мне.
- Ты посмотри на это, Шекспир.
Принимаю тетрадь и читаю на обложке практически полностью выцветший заголовок: «Журнал охраны объекта 901». А ниже большими жирными буквами выведено: «ДСП». Для служебного пользования, значит. Открываю тетрадь и читаю: «Смену принял: замечаний нет. За время дежурства происшествий не было. Могильник осмотрен: замечаний нет, выбросов нет. Уровень загрязнения в норме».
- Чего?
- Ага. Представляешь? А теперь вот это почитай. Здесь вообще угар.
Протягивает мне вторую тетрадь. Выглядящую раза в три старше. Ещё один журнал, заголовок которого перестал читаться, судя по виду, не меньше десятилетия назад. Открываю с конца и смотрю на последнюю дату: 1989 год. Запись состоит наполовину из непонятных мне цифровых индексов: «08.03.1989… Боеприпасы на утилизацию: <индекс>… Доставка: <индекс>… Токсичность: <индекс>… Режим хранения: <индекс>… Закладка в саркофаг: <индекс>…».
Смотрю на Антоху тем же взглядом, каким за десять минут до этого на меня смотрел Варяг.
- Антоха, на чём мы тут стоим?
- Да тут вариантов два: или химия, или радиация. Как-то больше ничего в голову не приходит.
- Хм… А что из этого лучше, интересно?
Вопрос повисает в воздухе. Не сговариваясь, оба молча закуриваем.
- Вот отрастут у нас хвосты после того, как вернёмся, тогда и поймём, что лучше.
Антоха задумчиво почесал активно зарастающую скулу.
- Слушай… Здесь ведь до войны охраны было больше, чем в Кремле. Я тут погулял, посмотрел. Территория тут не маленькая, но на ней деревья, огороды, каналы всякие искусственного происхождения. И ничего. Только забор бетонный. Ну, не огороды же они здесь так охраняли? В общем, на поверхности здесь, похоже, только заводоуправление и какие-то вспомогательные цеха. Ну, мастерские, лаборатории, прочая чушь. А что под землёй… Есть пара входов куда-то вниз, но они залиты бетоном. Причём, капитально. Что под нами - это только Богу ведомо. По ходу, это место ещё веселее, чем наш старый, добрый «7-й утёс».
- Мило.
Сбиваю пепел и снова пролистываю второй журнал. Индексы, индексы, индексы. Ничего, кроме них.
- Мне вот интересно. А если сюда прилетит что-нибудь серьёзное? Та же «Точка У». Ведь они здесь падали, было дело. Причём, не далеко. Нам Лёша Русский кратер показывал. Так вот если оно по этому саркофагу впечатает - что будет?
- А это, смотря, куда ветер подует, после того, как оно прилетит. Надеюсь, что по укропам.
Снаружи хлопают ворота и слышится отчаянный визг покрышек. Варяг уезжает обратно в Донецк и делает это по ускоренной программе, выжимая из машины всё, что можно из неё выжать. Ну, да. Чем быстрее ты едешь, тем труднее по тебе прицелиться.
- У тех зданий, что на поверхности, даже подвалов нет. То есть укрыться здесь негде. Это я тоже посмотрел. - Антоха выбрасывает сигарету вслед уезжающему автомобилю.
- Слушай, ну так это полный капец, если вдруг начнётся по-серьёзному. Один нормальный миномётный залп и всё. В заводоуправлении стены тонкие. Хрен от чего спасут, разве что от ветра.
- Так и я тебе о том же. Позиции у нас - просто блеск. Увидеть бы того штабного гения, который их выбирал. Небось, тупо пальцем в карту ткнул и привет. Я тебе больше того скажу: поговаривают, что у Серёги Сфинкса проблемы начались из-за того, что он против был, чтоб нас сюда ставили. Он же у нас тут единственный боевой офицер в подразделении остался. Тот, который старой школы. Так вот, против он был. Причём, довольно круто.
- Настолько круто, чтоб попасть на подвал.
- По ходу.
В «зелёнке» вдруг начинает работать пулемёт. Мы оба мгновенно приседаем и, под прикрытием мешков, выдвигаемся на бруствер. Снайпер снайпером, а боевая позиция у нас здесь.
- Они что, охренели? Час дня.
Снимаю автомат с предохранителя. Мало ли, что им сейчас в голову взбрести может. Звучит новая очередь. В метре над нашими головами мерзко свистят пули. Для того чтобы через мгновение с хрустом отколоть несколько кусков бетонного забора слева. ПК. На излёте. Однако их пулемётная команда бьёт во все стороны. Интересно, зачем.
«7-й утёс» оживляется и бьёт по стреляющему сектору длинной душевной очередью. Укропский пулемёт смолкает. Вряд ли, конечно, в них вот так, с первого раза попали (такие чудеса, разумеется, случаются, но редко). Скорее всего, они просто смылись. Хотя, кто его знает. Может нашему братишке, стоящему за гашеткой «Утёса», и довелось сейчас добавить себе ещё одну звёздочку на фюзеляже.
***
Третья ночь была на удивление спокойной. В том смысле, что началось всё как обычно, но закончилось в несколько раз быстрее. «Звезда смерти» появилась снова. Увидев её, мы даже начали тихо напевать марш имперских штурмовиков из «Звёздных воин»: «Пам пам пам пам-па-бам пам-пабам! Пам пам пам пам-па-бам пам-пабам!». Наших ожиданий боевой дрон не обманул и, повторив вчерашнее светопреставление с точностью до миллиметра, чинно и важно удалился восвояси.
- А расслабляться всё-таки не стоит. Пока на «7-й утёс» накат идёт, они к нам могут подобраться.
Антоха поднимается и, пригнувшись, уходит на бруствер. Обзор оттуда лучше, чем с основного наблюдательного пункта. По крайней мере, на тот сектор, что интересует нас. Потому мы периодически выходим туда по очереди. Потом возвращаемся, чтобы отогреться. Мартовские ночи далеко не летние.
Я тоже поднимаюсь и иду в соседнюю комнату. Пацаны спят. Я открываю дверь - помещение надо проветрить. Наша самопальная буржуйка хороша всем, кроме одного: дым из неё чаще идёт внутрь, чем наружу. И мы периодически проветриваем комнату, чтоб отдыхающие парни не угорели. Они тоже так делают, когда спим мы. Завтра утром Ефрейтор собирается загерметизировать её асбестовым полотном, найденным где-то в местных закромах. Говорят, от асбеста бывает рак. Ну, может, у американцев он и бывает. А в нашей крови, по слухам, даже вирусы СПИДа дохнут.
Буржуйка почти погасла. Подбрасываю дров, а потом, подумав, накидываю сверху несколько «макаронин» снарядного пороха. Непонятно почему, но он разбросан здесь горами. Его серо-коричневые «хворостины» - основное средство растопки печей. Работающее гораздо лучше, чем мятая бумага. Разумеется, делать это нам запрещают. Но в армии, как и на гражданке - виновен не тот, кто виновен, а тот, кто попался.
Ставлю на печку алюминиевую чашку с водой. Пусть подогреется. Чаю попьём, а то как-то совсем холодно, да ещё и сыро - дождь оказался упорным, как ополченец. Отступать он не желал вообще.
- Шекспир.
Антоха шёпотом зовёт на бруствер.
- Движение в «зелёнке».
Разумеется, само движение в такой темноте увидеть практически нереально. Но имеются и иные побочные признаки, по которым можно определить, что оно есть. И я уже сам их вижу. В «зелёнке» в пятистах метрах от нас, то вспыхивает, то гаснет маленький, едва различимый красный огонёк. И мы уже прекрасно знаем, что это такое.
ПНВ. Прибор ночного видения. А в нашем просторечии - «ночник». Не смотря на все разговоры о нищете укропской армии, некоторые её подразделения оснащены были не хорошо, а очень хорошо. И в первую очередь касалось это бывшего «Правого сектора» и «тербатов» - так называемых «батальонов территориальной обороны». Добровольческих бандеровских банд, щедро спонсировавшихся местными олигархами, желавшими задавить Донбасс любой ценой. У них было всё: от качественной снаряги, до технологических изысков, например, оснащённых ПНВ прицелов для снайперских винтовок. Всё, кроме боевого духа. Их доблесть, в основном, распространялась на гражданское население и пленных. Хотя, в целом, они были, конечно, посмелее обычных украинских армейцев, которые вообще не понимали, что они здесь делают. Да и недолюбливали они друг друга. За три дня мы уже дважды слышали перестрелки между «правосеками» и ВСУ. Что они там между собой делили, нам было не ведомо, но мы от души желали успехов обеим сторонам со всей их артиллерией и приборами ночного видения… Вот только у нас самих таких приборов не было. И фиксировать движение в «зелёнке» приходилось по второстепенным признакам. Которые периодически, что называется, «вводили во грех». В первую ночь здесь мы испытали целый комплекс «приятных ощущений» после того, как буквально метрах в ста от нас, в непроглядно чёрном ночном поле вдруг вспыхнули два красных огонька. В первый момент мы уже решили, что какие-то неведомые супердиверсанты смогли незаметно подобраться так близко и теперь выцеливают нас из снайперских винтовок, оснащённых теми самыми ПНВ. Но когда огоньки буквально сразу начали перемещаться, до нас дошло, что перед нами лиса. Та самая, сказочная хулиганка и расхитительница курятников. И такие вот местные зверушки были большой проблемой, потому, что их глаза за ПНВ принимали далеко не мы одни. Из-за слишком большого сходства так ошибались даже очень опытные бойцы с несколькими войнами за плечами. А зверушкам всего лишь хотелось есть. Местные лисы по ночам очень любили пробираться к нам на базы, чтобы поорудовать на свалках. Остатки тушёнки они очень уважали.
Но на сей раз перед нами была не лиса.
- Что-то они оживились, Шекспир. Вторую ночь уже так шныряют. Не нравится мне это.
- Ага… - До боли в глазах всматриваюсь в темноту. - И, заметь, ничего не делают. Только ходят и высматривают.
- Внимательно высматривают. Сдаётся мне, тот пулемётчик не просто так по нам шмальнул. На зуб попробовать пытаются, гады. Реакции ждут. Прощупывают аккуратно.
- Тоже заметил. И с каждым днём всё активней.
Возвращаемся обратно на пост. Движение прекратилось. Ушли. Буржуйка в соседней комнате раскачегаривалась медленно и вода в кружке только закипела. Завариваем чашку на двоих. И сигарету тоже закуриваем на двоих. Вчера нам ничего не привезли и мы добиваем запасы. Делать это стараемся медленно, но всё равно, если утром ничего не придумаем - останемся без табака.
- Мне вот интересно, как мы всё это разруливать будем, если они не просто так здесь разведку ведут?
Антоха аккуратно отхлёбывает чай, стараясь не получить ожог. Армейская алюминиевая кружка - это, наверное, самое неоднозначное военное изобретение из всех. С одной стороны, незаменима. А с другой - изобретателя хочется убить. Он сам-то пытался с ней иметь дело, когда она горячая?
Я молчу. Антоха передаёт мне кружку и продолжает.
- Вот смотри. Нас здесь тридцать пять человек. У нас кроме автоматов и пары гранатомётов, один из которых одноразовый, нет вообще ни хрена. Ну, дали миномётчиков в усиление. Но это если пехота пойдёт. А если танки? Миномёты по танкам - это вообще цирк. Было б, хотя бы, укрепление нормальное, так нет. Они этого забора даже не заметят. И как их тормозить?
- Да не понимаю я, Антоха. Но я одно знаю - нам с этой позиции сходить нельзя. Как угодно, что угодно, но мы этих гадов удержать должны, если полезут. Или, хотя бы, задержать. На сколько сможем - на столько и должны.
Антоха мрачно кивает.
- Без вариантов, Шекс. Вез вариантов… Здесь такое место поганое - если сразу прорвутся, очень много бед наделают. А прорваться могут далеко. Может даже до Донецка. Хреново, что с настоящим боевым опытом здесь народу не так много. Если не я один.
- Слушай, давно хочу спросить: а где ты повоевать успел? Мы, вроде, ровесники с тобой. В Чечне, что ли?
- Нет, не в Чечне. Но тоже с год по горам лазал. В 90-е ещё.
- Так, а где?
Антоха говорит и где воевал, и чем там конкретно занимался. Присвистываю.
- От то ж. Только, Шекспир… Ты если будешь когда-нибудь писать об этом - подробностей не озвучивай.
- Не вопрос. А почему?
- Да ну его к лешему. Я ж туда по контракту ездил, завербовался официально, через военкомат. А потом, когда вернулся, и поинтересовался по поводу своих денег, в том самом военкомате мне сказали, мол, вали отсюда, а то за наёмничество привлечём. Представь. Вот, как-то, и не хочу этот вопрос поднимать.
- Ну, ничего себе. А как это, вообще, возможно?
- Да вот такая замечательная была страна Укропия.
Моя очередь выходить на бруствер. Возвращаюсь быстро - никакого движения в «зелёнке» нет. Антоха уже снова поставил греться опустевшую алюминиевую чашку. Буржуйка горит огнём, так что на этот рас разогреется вода быстро.
Через полчаса нам уже пора было меняться. А спать, отчего-то, вообще не хотелось.
- Жалко здесь музыку не послушаешь.
- Ну, Антоха, ты размечтался. Тут электричества уже почти год нет.
- Да я знаю. Всё равно без музыки воевать стрёмно.
- Согласен. Так а чего бы ты послушал к примеру?
- А ты знаешь… Розенбаума. Вот, почему-то, хочется.
- Да ладно! Тебе Розенбаум нравится? А какая песня?
- «Камикадзе», Шекспир… «Камикадзе».
Он замолкает, смотрит куда-то в сторону и вдруг начинает тихо петь.
- «Я по совести указу
Записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива до цели,
Ну, а цель, она в прицеле,
И я взять её сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе.
Погибать - так за идею.
И вхожу я в свой последний вираж.
А те, которые на цели,
Глядя в высь, оцепенели,
Знают, чем грозит им мой пилотаж!..».
Я вдруг понимаю, что вокруг абсолютная тишина. Здесь вообще тихо. Очень тихо. Всегда. Нет ни птиц, ни зверей. Даже лисы - и те отсюда уйдут после того, как мыши, которыми они питаются, доедят брошенный урожай на полях и тоже откочуют в поисках лучшей жизни. И в этой тишине песню, казалось, было слышно за многие километры. Или не в тишине дело? Не знаю…
- «…Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
И я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды жить осталось,
И не важно, что так мало,
Зацветут ещё мои деревья в саду!..».
Темнота вокруг продолжает сгущаться. Не понимаю, как такое вообще возможно - когда нет ни единого источника света на многие километры вокруг. Будь мы в тайге или в каких-нибудь тропических джунглях - всё было бы ясно. Но здесь ведь люди. И довольно много, если разобраться. Просто они взяли и сами погасили свет. И им, казалось, вторила сама природа, закрыв облаками звёзды и набросив тёмное покрывало на Луну. Ничто не нарушало этого спокойствия, кроме тихо звучавшей песни…
- «…Не добраться им до порта,
Вот и всё. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели,
Той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон.
Есть резон своим полетом
Вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели,
Той, которая в прицеле,
Да потому что остальным надо жить!..».
Я, как-то неожиданно сам для себя, вдруг представил цветущую сакуру, за которую полетел умирать этот парень из песни. И не одну. Большие сады, переполненные снежно-белыми цветами с едва заметным розовым отливом. Только, почему-то, не в Японии, а в Донецке. А ведь я никогда не видел, как она здесь цветёт. Просто ни разу не был здесь в это время года. Когда же это будет? Месяца через полтора, наверное. Весна окончательно возьмёт верх, ледяные дожди сперва станут тёплыми, а потом и вовсе прекратятся. Земля проснётся и выпустит на волю зелёные стрелы травы. Вот тогда это и произойдёт. Сакура… Что бы ни произошло здесь и сейчас, она, чёрт возьми, обязательно зацветёт. И плевать на то, увижу я это или нет, плевать, какую цену придётся за это заплатить - она будет цвести.
2. ЛИТОВСКАЯ БИАТЛОНИСТКА
Утро выдалось солнечным. Дождь, изводивший нас три дня, наконец прекратился и на улице стало даже жарко. Не иначе к вечеру всё просохнет.
Включаю телефон. Я делаю это раз в сутки. Заряжать его здесь негде, сигнал в основном отсутствует напрочь, а включённые трубки ещё и отлично пеленгуются. Но раз в день, на всякий случай, я всё же включаю мобильник: мало ли, вдруг сигнал появится. Это редко, но случалось. Практически сразу слышу сигнал sms-ки. Удивлённо смотрю на дисплей. Ну, надо же, аж два деления. Что-то в лесу скончалось. Вижу, от кого сообщение, и быстро его открываю: «Как ты? Напиши. Переживаю очень». На минуту задумываюсь. Потом всё-таки начинаю набирать ответ. Поздно - сигнал ушёл так же внезапно, как появился. Дисплей невозмутимо проинформировал меня, что сети нет. Отключаю устройство и выхожу наружу…
Мама родная! А это что за митинг? Метрах в пятнадцати от меня стоит толпа в пару десятков человек и что-то весело обсуждает. Причина оказывается и вправду жизнеутверждающей: на нашей базе торжественно открыли сортир. Произошло это торжественно, с перерезанием неизвестно откуда взявшейся красной ленточки. А тем, кто услышав об этом, замрёт в недоумении, могу сказать только одно: что вы понимаете в военно-полевом юморе? Новоявленный сортир в прошлой жизни был заводской авторемонтной мастерской, со всеми благами цивилизации в виде ремонтных ям. Вот как раз они сейчас и поменяли назначение. На самом деле, событие было действительно во всех отношениях радостным. Капитальное здание с толстыми кирпичными стенами практически гарантировало то, что боец, зашедший туда по насущной необходимости, не падёт смертью храбрых в самый негероический момент. И этот вопрос был в самом деле насущным. Он обсуждался, по нему шли горячие споры и эмоциональные дискуссии. А одной из самых популярных шуток было: «Пойти по нужде в лесополосу». С её помощью бойцы беззлобно подкалывали друг друга и жестоко стебали штабных лоботрясов, заезжавших в гости. Штабные (как и вся прочая тыловая живность) принимали это за чистую монету, но понять сию шутку мог только тот, кто действительно находился здесь на боевых. Только одному из нас под силу было оценить всю абсурдность этого предложения. Во-первых, лесополоса находилась за пределами периметра и ни один боец в здравом уме и трезвом рассудке никогда не пошёл бы осваивать её по любой причине, включая и эту тоже. Во-вторых, мин, растяжек и прочих радостей жизни там хватило бы на десять ротаций таких, как мы. А, в третьих, лесополоса являлась линией фронта. И всерьёз представить себе поход туда по столь незамысловатому поводу можно было только под воздействием веществ, расширяющих сознания и сокращающих бытие.
Во флигеле Суржик передаёт пост Антохе. Захожу в комнату за автоматом. В комнате Ефрейтор внимательно рассматривает себя в зеркало.
- Скажи мне, Шекспир, я на бомжа не сильно похож?
- Братское сердце, ты похож не на бомжа. Ты похож на сепара.
Ефрейтор удивлённо смотрит на меня, но потом до него доходит и настроение у него явно улучшается. После четырёх дней проживания в комнате с буржуйкой, коптящей вовнутрь, мы действительно медленно, но верно начинаем походить на «страшных сепаров» из украинских СМИ. Скоро для полноты картины нам будет не хватать только шапки-ушанки и злого медведя на цепи. Интересно, а я сам как выгляжу? Смотрю в зеркало. Твою дивизию. На меня смотрит какой-то арабский террорист, минимально знакомый и довольно угрожающий. Ну, прямо чеченский боевик. Что и говорить: печная сажа весьма ощутимо меняет цвет лица. Ещё и борода выросла. Самая натуральная. Оставить её, что ли? Потом, когда вернусь с боевых. Ладно, сначала вернёмся, потом посмотрим.
- А это для полноты образа!
Оборачиваюсь. Улыбающийся Ефрейтор держит в руках топор.
- Ну, я же «злой сепар», «ватник» и всё такое. Надо соответствовать ожиданиям. Страшный русский с топором!
- Ну, ты даёшь, Алоизич.
Смеюсь. «Алоизичем» мы называем Ефрейтора из-за его позывного. Ну, просто я как-то раз вспомнил про одного немецкого ефрейтора, который неплохо продвинулся в жизни. С тех пор к нему это и прилепилось. Он не обижался.
Заступаем. Минут через десять в гости заходит Пчёл.
- Ну, рассказывайте, как ночь прошла. Что там происходит, и что вы сами думаете, вообще.
Пчёл хмурый. Улыбчивостью он и до этого особо не отличался, а сейчас и вовсе мрачный, как туча. Говорит мало, в основном слушает. Очень внимательно.
- Пчёл, они наращивают активность. Каждую ночь по «зелёнке» шныряют, причём, всё гуще и гуще. Но ничего не предпринимают. Только смотрят. То с одного бока зайдут, то с другого. И ещё. - Антоха вздыхает. - Они как-то уж очень явно нас не трогают. Бьют везде: но «утёсу», по «православным». Но не здесь. Как бы так не получилось, что хотят они именно того, чтоб мы тут расслабились. Не очень это приятно. Холодок по загривку.
- Я о том же, пацаны. - Пчёл достаёт из кармана две пачки сигарет и отдаёт нам. - Вот ваше курево на сутки.
Сигареты «2222». Жуткая дрянь, у которой вместо фильтра пустой мундштук. Но здесь и она за счастье, так что принимаем с благодарностью.
- Ещё такое, Пчёл. - Смотрю на него в упор. - У этих гадов и ночники, и все понты. А у нас даже бинокля нет. Слушай, ну, хотя бы, бинокль нам выдай, что ли. А то совсем уже Средневековье какое-то.
- Ладно, выдам.
Оборачивается к Антохе.
- Пошли, покажешь, где они сегодня лазали.
Они выходят на бруствер, я остаюсь внутри. Кто-то должен оставаться на КПП всегда. Хоть сейчас у него значение и весьма символическое. А погода роскошная. Вернутся - тоже на бруствер выйду, покурю на свежем воздухе. Заодно и за «зелёнкой» присмотрю.
Возвращаются они быстро. Я подхватываю автомат и выхожу на укрепление. А сигареты-то я внутри оставил. Задумался, что-то. Резко оборачиваюсь назад…
Этот свист нельзя спутать ни с чем. Тихий, пронзительный визг трения заострённого куска металла о воздух. Он ни с чем не сравним. Особенно когда звучит всего в паре сантиметров от твоего уха. То, что происходит дальше, я даже не особо запоминаю. Словно это происходит независимо от меня на каком-то странном автопилоте. Видимо, в такие моменты мозг мгновенно переключается в режим «drive» и действует сам по себе, не особо интересуясь мнением сознания. Всё умещается в какие-то немыслимые доли секунды: я резко ныряю за бруствер, и одним ныряющим прыжком забрасываю себя внутрь КПП.
- Снайпер!
Пчёл и Антоха отскакивают от входа.
Он стрелял не из «зелёнки». Точнее, не из той её части, что была нашим сектором наблюдения. Он бил издалека. Оттуда, куда дальше уходила дорога, по которой мы приехали на армейском «Урале». Из-за «мёртвой зоны». С высокого и длинного бугра.
Или это был не «он»? Или это была «она»?
- Литовская биатлонистка, мать её! - Антоха громко и многоярусно матерится.
- Хорошо стреляет, зараза… - Перевожу дыхание. - Почти срубила. С такого-то расстояния. Там же не меньше километра, блин. Ещё и ветер.
Пчёл по рации приводит базу в боевую готовность.
- «Второй» всем. У нас «кукушка».
Этим словом в нашей армии обозначают вражеского снайпера со времён финской войны. Всем оно понятно без дополнительных пояснений.
В рации звучит голос Тумана.
- «Первый» всем. Ответный огонь не открывать. Соблюдаем режим маскировки. Повторяю: соблюдаем режим маскировки.
Выдыхаю. Туман абсолютно прав. Они снова пытаются пробовать нас на зуб. Наносить мелкие уколы и смотреть на реакцию. Они по-прежнему не знают, кто мы и сколько нас. И не открыть ответный огонь в такой ситуации - значит обескуражить врага. Оставить его ни с чем. И даже напугать. Потому, что такие крепкие нервы, чаще всего, бывают у очень серьёзных и очень профессиональных ребят.
Ну, что ж… Будем серьёзными и профессиональными ребятами, господа ополченцы.
***
После пересменки иду умываться. Воды здесь нет, она такой же дефицит, как сигареты, её привозят в пластиковых бутылях из Донецка вместе с продовольствием и на гигиенические цели её никто не тратит. Но я терпеть уже не могу: хотя глаза промою, а то печёт их уже немилосердно.
Возвращаюсь обратно и застаю странную картину: Антоха вышел за бруствер и разбрасывает по дороге битое стекло. И это ещё не всё. Посреди дороги стоит странная конструкция, бывшая когда-то большим стендом для стенгазет, а к ней в хаотическом порядке примотаны тряпки всех размеров, цветов и мастей.
- Эээ… Это чего, парни?
- А это, Шекспир, новейшая высокотехнологичная противоснайперская защита «Made in ДНР»! - Антоха собой явно доволен.
- Брат, ты гонишь?
- Ничего подобного! Смотри: стекло на дороге будет бликовать и слепить нашу белобрысую сучку. А вот эта хрень просто и элементарно осложняет ей обзор. С той точки теперь сюда хрен выстрелишь. А новую хорошую точку ей найти будет не так уж и просто. Это старая ботва, её ещё в Афгане придумали. Выглядит по-идиотски, но работает, ты будешь смеяться.
- Шекс.
Ко мне подходит Суржик. Что-то протягивает.
- Это, случайно, не твоё?
У него на ладони лежит пуля калибра 7,62. Ближе к основанию вижу чёрные диагональные насечки. Как чёткие отпечатки пальцев. СВД… Снайперская винтовка Драгунова. Лучший друг всех кукушек в этой части света.
- Да, похоже, что моё. Где взял?
- На дороге нашёл. Она на излёте была, недалеко улетела.
- Спасибо, братанчик.
Рассматриваю пулю. Ну, вот она какая, смерть моя. Пусть лучше в кармане лежит. Там ей самое место.
- Машина на дороге. - Ефрейтор сообщает по рации о гостях и идёт открывать ворота.
Через пару минут на территорию вкатывается «копейка», внутри которой народу явно больше, чем было предусмотрено конструкцией и правилами дорожного движения. Впрочем, последнего живого гаишника в этих местах видели почти уже год назад. Как и все другие атрибуты мирной жизни. Не важно, хорошие или плохие. Я улыбаюсь - это машина Гоги.
Друг мой уже пару месяцев как был переведён в штаб, где трудился в отделе картографии. Однако наличие личного транспорта, дармового бензина и неугомонного характера не давало ему спокойно там акклиматизироваться и войти в ритм жизни «тыловой крысы». Наоборот, Гоги периодически тянуло сюда, на Пески. Беззастенчиво пользуясь служебным положением, он всё время ездил то на «7-й утёс», в гости к Лёше Русскому, то к нам, на «Двадцатку». В последнее время он крепко подружился с нашими ДРГ-шниками (группой Хукера и Круза), которых и привёз сейчас из Донецка.
- Ааа, Шекспир, здравствуй, дорогой!
- Гагик, барев дзез! Инч эс?
- Ара, лавэм! Слушай. Говорят, у тебя второй день рождения сегодня?
- Ты откуда знаешь?
Вопрос был вполне риторический: Гоги знал всё и всегда. Как ему это удавалось - знали только сам Гоги и Всевышний Господь.
- Вот людям тоже интересно: откуда стреляли, как стреляли.
Пожимаю руку Крузу. В двух словах излагаю ситуацию.
- Понятно.
Круз (крупный парень лет тридцати) оглаживает модно подстриженную бороду.
- Ты хотел пойти с нами. Ну, вот тебе и повод. Завтра нанесём визит твоей подружке. Выйдем часов в одиннадцать.
- Плюс.
- Это ты правильно, брат Шекспир. Как я тебя понимаю. - Гоги за малым что не пританцовывает. Здесь ему нравится явно больше, чем в штабе. - Я сам хочу со штабной работы валить. Люблю, чтоб кровь играла. Живым себя чувствовать! А там тухляк один, в штабе этом. Вот с Хукером договорюсь и тоже в ДРГ подамся. Кстати, я завтра тоже с вами выйду. Не тебе же одному всё веселье!
Я ничего не отвечаю. Да, Гагик. У всех очень разные причины находиться здесь. И очень разные причины уходить туда, куда мы уходим завтра. Кто-то отправляется в это путешествие, чтобы почувствовать себя живым. А кто-то, чтобы поговорить с Богом. Он ведь здесь гораздо лучше слышит. Ну, что ж. Как говорится, Аминь.
Продолжение текста (3): http://haile-rastafari.livejournal.com/103716.html
Группа "В контакте" - http://vk.com/russkoe_gosudarstvo
Группа на "facebook" - http://www.facebook.com/groups/RussRevo/
Инстаграм - https://instagram.com/shakespeare1976/