Пересу-Реверте шестьдесят
Сегодня antoin посвятил шестидесятилетию Артура Переса-Реверте пост http://antoin.livejournal.com/870971.html со ссылкой на очень приятную статью самого Переса-Реверте о его друге-художнике http://ferrerdalmaunoticias.blogspot.com/2011/10/el-perro-de-rocroi.html
Жизнь дарит нам определенные привилегии, и иметь верных друзей, твердых как камень, - одна из моих. В их числе и лучший из ныне живущих испанский художник-баталист: его зовут Аугусто Феррер-Далмау. Я пришел к дружбе с ним самым коротким путем, через восторг, который вызывало у меня его творчество. Однажды я отправился на его выставку и сказал ему об этом. Я рассказал ему как, по моему мнению, его живопись продолжает и развивает классическую традицию, которая в Испании, за редкими исключениями, терпела неудачи. Мало кто из наших художников занимался жанром, который во Франции представляли Месонье (Jean-Luis-Ernest Meissonier) и Детайль (Edouard Detaille), а в Англии, например, Кейтон Вудвиль (Caton Woodville).
Сейчас Феррер-Далмау закончил восхитительную картину, которую в эти дни можно увидеть на выставке художника и его соотечественника Кусачса (Cusachs), проходящую в основном (возможно, красивом, величественном или каком-то еще) здании Капитании (наверняка есть более русский термин) Мадрида, на углу Майор и Байлен (две мадридские улицы). Она называется "Рокруа. Последняя терция" и повествует - талантливо писать картины есть один из способов повествования, ничем не хуже любого другого - о ситуации, сложившейся в битве при Рокруа около десяти часов утра 19 мая 1643 года, когда ветераны разгромленной испанской инфантерии построились последним каре, бесстрастно ожидая последней атаки французской артиллерии и кавалерии. Последняя атака, та, которой так и не последовало. Герцог Энгиенский (el duque de Enghien), восхищенный сопротивлением испанцев, - человеческой крепостной стеной, как назвал это Боссюэ - разрешил выжившим с честью капитулировать, на условиях, которые предоставлялись гарнизонам, занимавшим сильные позиции.
Картина Рокруа представляет для меня особую ценность, родившаяся из беседы с художником за употреблением барашка с кускусом в одном мадридском ресторане. Сумрачное (в словаре crepuscular - сумеречный) полотно, это была идея, выражавшая одиночество и упадок, гордое поражение, невозмутимый символический финал верной инфантерии, которая на протяжении двух веков, со времен Католических Королей (Фердинанда и Изабеллы) до Филиппа IV, заставляли содрогаться Европу. Суровый портрет (да, не по-русски, зато про войну) солдат, которых толкал в бой голод, амбиции или жажда приключений, которые дрались со всем миром (здесь у Переса-Реверте очень красивый речевой оборот, который я не в силах перевести), выступая под старыми знаменами, от американских джунглей до окраин Средиземноморья, от берегов Ирландии и Англии до дамб Фландрии и равнин центральной Европы: людей жестких, жестоких, мужественных, непокорных и грубых, соблюдающих дисциплину только под огнем, которые все перенесут в бою или в осаде, но которые никому - даже своему королю - не позволят повысить на них голос.
Поместить собаку на картину, пришло мне в голову гораздо позже, когда художник показал мне первые эскизы, существо, которое, как и ее хозяева, держится прямо в ожидании конца. Испанский пёс тощий, блохастый, ублюдочный (дворовый), следующий за солдатами по местам сражений и прибившийся к этому последнему каре, покинутый своей родиной, без всякого убежища, кроме собственных клыков, собственной отваги и старых товарищей, покорно ждущий финала. И попробуйте-ка написать всех их такими разочарованными и усталыми.
Ферреру-Далмау понравилась эта идея. И теперь я увидел картину, работа над которой завершена, и собака там, на ней, в центре, между седобородым ветераном и молодым барабанщиком тринадцати-четырнадцати лет, которого художник сделал блондином потому, что вообще-то он сын голландки и половины терции (подразделения). На полотне не указано имя собаки, но Феррер-Далмау и я знаем, что ее зовут Канело и это помесь легавой и испанской борзой с большой меланхоличной мордой, твердо стоящая на своих четырех лапах рядом с хозяевами и глядящая на вражеский строй, приближающийся в клубах порохового дыма, готовый к последней атаке. Развернувшись к французам, как будто говоря себе: вот до чего мы дошли, приятель. Пришел час дорого продать, ругаясь (лая) и кусаясь, свою залатанную шкуру. Эта картина превосходна, говорю вам. По крайней мере, мне так кажется.
Она описывает бедную Испанию всех времен: слепой солдат со шпагой в руке, которого товарищ поддерживает на ногах и направляет в сторону врага; те, кто беспощадно добивают умирающих французов; спокойный аркебузир, раздувающий фитиль для последнего выстрела; торчащие во все стороны пики, которые ощетинил строй, такие непохожие на победоносные копья с картин Веласкеса. И особенно, выражение лиц солдат, глядящих на врага-зрителя с убийственной злобой. Кажется, говорят, ну подойди же! Если у тебя есть яйца. Посмотрим, из какого ты теста, когда вместе отправимся в ад. Действительно страшно приближаться к этим людям; и каждый бы понял, что лучше дать им капитулировать с честью, чем так дорого заплатить за возможность уничтожить одного за другим. Они такие же настоящие, как и наш Канело: отчаявшиеся испанцы, мечущиеся как собаки, забытые Богом и своим королем. И кроме всего, остающиеся до самого конца верными своей репутации, внушающие ужас до полного поражения. Опасные и смертоносные как мать (родина), которая произвела нас на свет.
Артуро Перес-Реверте
*все комментарии в скобках мои!
Жизнь дарит нам определенные привилегии, и иметь верных друзей, твердых как камень, - одна из моих. В их числе и лучший из ныне живущих испанский художник-баталист: его зовут Аугусто Феррер-Далмау. Я пришел к дружбе с ним самым коротким путем, через восторг, который вызывало у меня его творчество. Однажды я отправился на его выставку и сказал ему об этом. Я рассказал ему как, по моему мнению, его живопись продолжает и развивает классическую традицию, которая в Испании, за редкими исключениями, терпела неудачи. Мало кто из наших художников занимался жанром, который во Франции представляли Месонье (Jean-Luis-Ernest Meissonier) и Детайль (Edouard Detaille), а в Англии, например, Кейтон Вудвиль (Caton Woodville).
Сейчас Феррер-Далмау закончил восхитительную картину, которую в эти дни можно увидеть на выставке художника и его соотечественника Кусачса (Cusachs), проходящую в основном (возможно, красивом, величественном или каком-то еще) здании Капитании (наверняка есть более русский термин) Мадрида, на углу Майор и Байлен (две мадридские улицы). Она называется "Рокруа. Последняя терция" и повествует - талантливо писать картины есть один из способов повествования, ничем не хуже любого другого - о ситуации, сложившейся в битве при Рокруа около десяти часов утра 19 мая 1643 года, когда ветераны разгромленной испанской инфантерии построились последним каре, бесстрастно ожидая последней атаки французской артиллерии и кавалерии. Последняя атака, та, которой так и не последовало. Герцог Энгиенский (el duque de Enghien), восхищенный сопротивлением испанцев, - человеческой крепостной стеной, как назвал это Боссюэ - разрешил выжившим с честью капитулировать, на условиях, которые предоставлялись гарнизонам, занимавшим сильные позиции.
Картина Рокруа представляет для меня особую ценность, родившаяся из беседы с художником за употреблением барашка с кускусом в одном мадридском ресторане. Сумрачное (в словаре crepuscular - сумеречный) полотно, это была идея, выражавшая одиночество и упадок, гордое поражение, невозмутимый символический финал верной инфантерии, которая на протяжении двух веков, со времен Католических Королей (Фердинанда и Изабеллы) до Филиппа IV, заставляли содрогаться Европу. Суровый портрет (да, не по-русски, зато про войну) солдат, которых толкал в бой голод, амбиции или жажда приключений, которые дрались со всем миром (здесь у Переса-Реверте очень красивый речевой оборот, который я не в силах перевести), выступая под старыми знаменами, от американских джунглей до окраин Средиземноморья, от берегов Ирландии и Англии до дамб Фландрии и равнин центральной Европы: людей жестких, жестоких, мужественных, непокорных и грубых, соблюдающих дисциплину только под огнем, которые все перенесут в бою или в осаде, но которые никому - даже своему королю - не позволят повысить на них голос.
Поместить собаку на картину, пришло мне в голову гораздо позже, когда художник показал мне первые эскизы, существо, которое, как и ее хозяева, держится прямо в ожидании конца. Испанский пёс тощий, блохастый, ублюдочный (дворовый), следующий за солдатами по местам сражений и прибившийся к этому последнему каре, покинутый своей родиной, без всякого убежища, кроме собственных клыков, собственной отваги и старых товарищей, покорно ждущий финала. И попробуйте-ка написать всех их такими разочарованными и усталыми.
Ферреру-Далмау понравилась эта идея. И теперь я увидел картину, работа над которой завершена, и собака там, на ней, в центре, между седобородым ветераном и молодым барабанщиком тринадцати-четырнадцати лет, которого художник сделал блондином потому, что вообще-то он сын голландки и половины терции (подразделения). На полотне не указано имя собаки, но Феррер-Далмау и я знаем, что ее зовут Канело и это помесь легавой и испанской борзой с большой меланхоличной мордой, твердо стоящая на своих четырех лапах рядом с хозяевами и глядящая на вражеский строй, приближающийся в клубах порохового дыма, готовый к последней атаке. Развернувшись к французам, как будто говоря себе: вот до чего мы дошли, приятель. Пришел час дорого продать, ругаясь (лая) и кусаясь, свою залатанную шкуру. Эта картина превосходна, говорю вам. По крайней мере, мне так кажется.
Она описывает бедную Испанию всех времен: слепой солдат со шпагой в руке, которого товарищ поддерживает на ногах и направляет в сторону врага; те, кто беспощадно добивают умирающих французов; спокойный аркебузир, раздувающий фитиль для последнего выстрела; торчащие во все стороны пики, которые ощетинил строй, такие непохожие на победоносные копья с картин Веласкеса. И особенно, выражение лиц солдат, глядящих на врага-зрителя с убийственной злобой. Кажется, говорят, ну подойди же! Если у тебя есть яйца. Посмотрим, из какого ты теста, когда вместе отправимся в ад. Действительно страшно приближаться к этим людям; и каждый бы понял, что лучше дать им капитулировать с честью, чем так дорого заплатить за возможность уничтожить одного за другим. Они такие же настоящие, как и наш Канело: отчаявшиеся испанцы, мечущиеся как собаки, забытые Богом и своим королем. И кроме всего, остающиеся до самого конца верными своей репутации, внушающие ужас до полного поражения. Опасные и смертоносные как мать (родина), которая произвела нас на свет.
Артуро Перес-Реверте
*все комментарии в скобках мои!