Маленькие трагедии. Гоголь-Центр. 13.04.2019.
Без сомнения, одним из самых ярких моментов было появление на поклонах Кирилла Серебренникова. Если не ошибаюсь, он видел свою постановку (а в репертуаре она уже полтора года) «живьём» в первый раз. Я поинтересовалась отзывами критиков - все они больше внимания уделили идиотскому предпремьерному аресту режиссера, о спектакле говоря как-то «по касательной».
Фото с сайта Гоголь-Центра
Мне «Маленькие трагедии» понравились с одним «но»: спектакль слишком длинный. Он идет не обещанные 3.20, а все 4 часа (прибавляю сюда задержку начала, но все равно в зале уже сидишь). К концу немного устаешь, поэтому финальный «Пир во время чумы», которым хочется любоваться в подробностях, тем более, что в этой части постановки задействованы актеры старого театра им.Гоголя, прошел без должного моего внимания.
Осовременивание классики, против которой настойчиво борются люди, для многих из которых поход в театр так же част, как поездка в Париж, в этой постановке стопроцентное.
Начинается спектакль с некой интермедии.
Зал ожидания с неизменными персонажами и атрибутами: телевизор, показывающий новости, поедающий «Доширак» блюститель порядка, скучающая над подсохшими бутербродами буфетчица, музыкант...
Затем - появление некого даже не человека, но существа (на сайте он обозначен как «Воин»), который выхватывает одного из сидящих на жесткой вокзальной скамейке и начинает реально, до крови избивать и резать... Читая текст на экране, понимаешь, что это никакой не воин, а Шестикрылый Серафим, явившийся Поэту, у которого был вырван грешный язык , трепетное сердцеи который получил приказ глаголом жечь сердца людей... (Это ЖГИ остается долгой надписью на экране, частично изменяя свое значение: типа: «Жги и зажигай, guy! Почувствуй fresh и проблемы все уйдут. Ты актуален, и ты крут!»).
А у меня эта сцена пошла, скорее всего, в диагональ к задуманному и определила мое отношение к тому, что будет происходить на сцене.
Первая «маленькая трагедия» заключается в том, что на сцене остался человек окравовленный, истерзанный, страдающий от дикой боли... И никому из тех, кто был рядом, не было ни малейшего дела до чужих страданий... Да что там: на обнаженного гиганта никто и секундного внимания не обратил.
А дальше - «Моцарт и Сальери», где окончательно опустившийся Моцарт, в минуты просветления, пишет такие «песни райские», от которых люди сходят с ума, как от наркотиков. Но - именно такая музыка и нужна в «чумные» времена, именно такие люди и становятся кумирами на века. Не нужно проверять алгеброй гармонию, не нужно относиться к музыке, как к божеству. Достаточно «попасть в струю», и вот уже гарантирована слава на века - в виде плакатиков, футболок с портретом... шоколадных конфет, которыми станет обжираться Сальери (отличные конфеты, кстати)...Жги и зажигай, ты актуален, и ты крут! Это ж просто чума!
Чума - в так называемой «современной любви» - на скорую руку, по хамски, с презрением к окружающим людям и к ситуации.
Чума - в том, что сильный мира сего, призванный защитить, первый хватает ключи от сундуков и бежит громить... библиотеку.
Чума - когда человек забывает о живых отношениях с другими людьми, и лишь злится на бездушный автомат, который его «не понимает». А понимает ли он сам себя?
И наконец - когда пожилые люди собираются вместе, чтобы посидеть, повспоминать и хоть не надолго скинуть груз лет... Это тоже объявляется пиром во время чумы. Потому что сердце и душу другим открывать - нельзя, это болезнь. Стараться не выживать, а, по возможности жить достойно - не рекомендуется; всем должно быть плохо,кто не жалуется, тот «зажрался» и «заворовался».
Это не Дом ветеранов сцены. Это - психиатрическая больница. Где санитары, сами больные современной чумой, держат взаперти здоровых - тех, кто еще помнит, что такое настоящая жизнь, любовь, доброта и открытое сердце.
Самый забавный момент спектакля - когда Дон Гуан импровизирует при помощи строчек Пушкина, в которых присутствует личное местоимение «Я».
Это самое «Я», размножается, расползается... и затмевает даже слово «совесть»... а оно, это слово, всё горит - даже во время чумы.
В «Моцарте и Сальери» железную конструкцию удается удержать в равновесии при помощи различных, не присущих ей предметов.
В последней части она приходит в равновесие сама - висит, позвякивает...
Может, потому, что современная чума должна помаленьку пойти на спад.
Вон - уже освобожденный из неволи режиссер на поклоны выходит.
Глядишь, какой-нибудь Воланд даст отмашку, и прозвучит долгожданный крик: «НЕВИНОВНЫ!».
Фото с сайта Гоголь-Центра
Мне «Маленькие трагедии» понравились с одним «но»: спектакль слишком длинный. Он идет не обещанные 3.20, а все 4 часа (прибавляю сюда задержку начала, но все равно в зале уже сидишь). К концу немного устаешь, поэтому финальный «Пир во время чумы», которым хочется любоваться в подробностях, тем более, что в этой части постановки задействованы актеры старого театра им.Гоголя, прошел без должного моего внимания.
Осовременивание классики, против которой настойчиво борются люди, для многих из которых поход в театр так же част, как поездка в Париж, в этой постановке стопроцентное.
Начинается спектакль с некой интермедии.
Зал ожидания с неизменными персонажами и атрибутами: телевизор, показывающий новости, поедающий «Доширак» блюститель порядка, скучающая над подсохшими бутербродами буфетчица, музыкант...
Затем - появление некого даже не человека, но существа (на сайте он обозначен как «Воин»), который выхватывает одного из сидящих на жесткой вокзальной скамейке и начинает реально, до крови избивать и резать... Читая текст на экране, понимаешь, что это никакой не воин, а Шестикрылый Серафим, явившийся Поэту, у которого был вырван грешный язык , трепетное сердцеи который получил приказ глаголом жечь сердца людей... (Это ЖГИ остается долгой надписью на экране, частично изменяя свое значение: типа: «Жги и зажигай, guy! Почувствуй fresh и проблемы все уйдут. Ты актуален, и ты крут!»).
А у меня эта сцена пошла, скорее всего, в диагональ к задуманному и определила мое отношение к тому, что будет происходить на сцене.
Первая «маленькая трагедия» заключается в том, что на сцене остался человек окравовленный, истерзанный, страдающий от дикой боли... И никому из тех, кто был рядом, не было ни малейшего дела до чужих страданий... Да что там: на обнаженного гиганта никто и секундного внимания не обратил.
А дальше - «Моцарт и Сальери», где окончательно опустившийся Моцарт, в минуты просветления, пишет такие «песни райские», от которых люди сходят с ума, как от наркотиков. Но - именно такая музыка и нужна в «чумные» времена, именно такие люди и становятся кумирами на века. Не нужно проверять алгеброй гармонию, не нужно относиться к музыке, как к божеству. Достаточно «попасть в струю», и вот уже гарантирована слава на века - в виде плакатиков, футболок с портретом... шоколадных конфет, которыми станет обжираться Сальери (отличные конфеты, кстати)...Жги и зажигай, ты актуален, и ты крут! Это ж просто чума!
Чума - в так называемой «современной любви» - на скорую руку, по хамски, с презрением к окружающим людям и к ситуации.
Чума - в том, что сильный мира сего, призванный защитить, первый хватает ключи от сундуков и бежит громить... библиотеку.
Чума - когда человек забывает о живых отношениях с другими людьми, и лишь злится на бездушный автомат, который его «не понимает». А понимает ли он сам себя?
И наконец - когда пожилые люди собираются вместе, чтобы посидеть, повспоминать и хоть не надолго скинуть груз лет... Это тоже объявляется пиром во время чумы. Потому что сердце и душу другим открывать - нельзя, это болезнь. Стараться не выживать, а, по возможности жить достойно - не рекомендуется; всем должно быть плохо,кто не жалуется, тот «зажрался» и «заворовался».
Это не Дом ветеранов сцены. Это - психиатрическая больница. Где санитары, сами больные современной чумой, держат взаперти здоровых - тех, кто еще помнит, что такое настоящая жизнь, любовь, доброта и открытое сердце.
Самый забавный момент спектакля - когда Дон Гуан импровизирует при помощи строчек Пушкина, в которых присутствует личное местоимение «Я».
Это самое «Я», размножается, расползается... и затмевает даже слово «совесть»... а оно, это слово, всё горит - даже во время чумы.
В «Моцарте и Сальери» железную конструкцию удается удержать в равновесии при помощи различных, не присущих ей предметов.
В последней части она приходит в равновесие сама - висит, позвякивает...
Может, потому, что современная чума должна помаленьку пойти на спад.
Вон - уже освобожденный из неволи режиссер на поклоны выходит.
Глядишь, какой-нибудь Воланд даст отмашку, и прозвучит долгожданный крик: «НЕВИНОВНЫ!».