маленький трактат о живом журнале - 2 (как я понимаю свой журнал: апология трансгрессии - 1.2.1)
Начнём, я думаю, с трансгрессии как основной фигуры любого письма. Преувеличение, акцентуация и через эти два действия выделение и встраивание, утяжка предмета в другой, возможно, свой мир или систему выражения, создания отличия - основа любого выражения, письма, которое всегда существует для создания тождеств и различий. Как вам давно уже известно, в этом журнале преобладает трансгрессия по схеме утягивания разнородных элементов в обычно несвойственные им плоскости, темы. Я в предыдущем фрагменте этого трактата уже говорил об одной натяжке-утяжке: ребёнок отволакивается в бесчеловечный мир взрослого по ходу того, как пишется запись-издевательство, замаскированное под дневниковую речь и поступательную (тем живую) наррацию в реальном времени, размышление о детском сознании и техномузыке (запись, которой не вынесли сердца четерых через час после её опубликования и ещё восемь через десять часов, благополучно отфрендили меня), описаны практически два суицида. Большая часть этой трансгрессии, развёртывающейся воронкообразно с раздваивающимся центром нарративизации, конечно же, сделана для того, чтобы передать бессмысленность некоторой "чистой витальности", указать на переизбытки "означаемых", не попадающих в означающее. Удивительно, что как этого как раз, указания на чистую витальность сквозь шурующие по предметам и времени рационализированные, но от того не ставшие менее условными, воронки наррации взрослого и ребёнка, никто почти не увидел: прекрасного, большого, нетронутого, истинно детсткого, нетронутого и трансгрессивной логикой. Письмо всегда "подсыпает навоза" и излишка, иногй раз исподтишка, иначе это не письмо, а теорема: когда мы видим лишь хорошо слепленное означаемое - означающее - денотат, этот классический знак, то, что как раз работает в классич. выражении и является литературой - мы этому верить так, как дневнику, не может. Мы можем это выслушать. Но без некоего переизбытка, не усосанного и не взятого в оборот нарративными воронками, мы всё же не немлем повествованию как соотносимому с реальным. С нами-ближними, я бы сказал, вне опосредования взгляда на нас через Абсолют. Мы, конечно, хотим быть увидены литературно, платонически, через Абсолют; но, блин, простите, мы так часто от этого устали-уже-давно-и-заранее, что хотели бы и без этого интерфейса полюбить друг друга, и вот тогда появляется и дневник. Кстати, вот о витальности и том, что она не полне уживается с разумом, хорошая лекция в аудиоформате проф. Перцева из УрГУ, всего пять мегабайт и масса удовольствия и советов девочкам тоже :)) Скачать здесь: http://kosilova.livejournal.com/365205.html .
ЖЖ изначально был криклив и трансгрессивен. Лет пять назад я о нём только и слышал: все отморозки там, все пишут истерично, как в последний раз, разгоняясь на всю катушку. Но литература и сама по себе такова: фиксировать эксклюзивное, а не обычное, а через это и указывать на норму. Так что я не виню френдов за то, что они идиоты :) Я эту кухню искреннего идиотизма хорошо знаю, да и сам, так сказать, чего скромничать, старинный законодатель моды. Но ЖЖ, предлагающий дополнить структуру знака, уходящий и от литературы, ещё более криклив и эксклюзивен. И основной здесь эксклюзив и сюжет: я шла-шла и не поняла, почему упала. Упала потому, что запнулась. Запнулась не о камень, как в классич. лит-ре, и не упала с большим повествовательным смыслом в яму, глядя на небо, - нет. В ЖЖ споткнулась непременно об говно или же об собственного лежащего мужа. Или о вибратор. О вещь, которой здесь не бывает, и тем она реальна и эксклюзивна, и попадает в орбиту, ей несвойственную. Подчёркнут так именно контанкт с реальностью, а не с миром Универсума, Сравнения, Абсолюта, Умозрения: дневник выпадает из этого уютного мира. Куда выпадает - позже.
Момент трансгрессии напрямую связан с тем, что я хотел бы назвать "референциальным шоком": реальность так велика, что мы не можем её высказать, подмять в наши описательные сетки, поставить её в стойла. Как понятно, как раз референциальный шок, дополнительный эффект трансгрессии - то, что отметает классич. литература и вовсю пользует дневник. Чтобы было понятно: скорее всего, именно о референциальном шоке идёт речь в "Тошноте" Сартра. Но там он не явлен, не выписан, о нём лишь сказано; Сартр остался в пределах классического выражения, предупредив о силе трансгрессии.
Запугал народ, я бы сказал. Мы так и не поняли, зачем она вообще. Сейчас расскажу. В общем, скажу, наверное, сразу, что трансгрессия в жизни переживается крайне редко и состояние болезненное, называемое катастрофой (немного подробнее я написал здесь, особенно в ответе Елене Косиловой на вопрос "кто следующий?"). Но это не значит, что мы должны тупо чураться её выражения, обыгрывания. Более того, в ЖЖ часто слышны упрёки в литературности, т.е., народ литературы не хочет (и я попытался по этой ссылке сказать, как литература уделывает нашу наличность, оставляя мерзкий вкус проституции, а совсем не конкретной давней полюбленности). А чего хочет народ от дневника? От, кстати, публичного дневника, чужих и своего? Не от журнала, а именно от дненвника? Мы разберёмся с этим, тихо, спокойно, попытавшись оградить нашу деревню от жёстких логик "индустриализма", одновременно стараясь не утратить отдельных приватных свобод каждого поселенца.
Дело в том, что трансгрессия связана с агрессией, радикальностью, т.е., антиконсенсуальностью. И всё это перечисленное действительно убийственные вещи. В жизни, в действии. Но не в мысли! Если мы откажемся искать радикальное различие в поле лишь мысли, выражении, оно само найдёт нас в жизни, я вчера писал об этом (ещё девять отписок-отфрендений). Консенсуальность - третья часть гегелевской триады - это последний этап, это уже не мысль даже, это уже мысль-на-вынос-другим. Сама же мысль агрессивна и безрассудна изначально. Она в свой основной момент не обслуживает ничего и никого. В этом её наркотизм и даже бессовестное ужасное ощущение полной, если вдуматься, способности убивать окружающих, даже самых близких, в момент самой мысли, никого нет в этот момент обнаружения различия и поиска тождества. Конечно, покажется нам, это жесть - вводить радикальную мысль в нежноелюбимоеживое - в дневниковое повествование, в самый бархат и складки предметности, ежедневной плоти, а не только в дедукции и поверх-обобщения. Ну, кому как. Кто привык к тому, что выражение - это гнилой процесс постфактумного слива и ВДНХ - да пожалуйста, я рад за такие дневники, сделанные по типу мантр (так сделаны мои любимые многие). Мне не дано самому, да и не интересно. Я не очень хочу искать ответ на вопрос вообще, соотвествуют ли структуры мышления структурам социальной консенсуальности, родового строя :) - кроме картинки индейца, убившего Летающего Медведя, я ничего так и не придумал. Я считаю, что холодное должно быть холодным, горячее горячим, держи голову в холоде, а ноги в тепле. А уж тёпленькое мы и дома найдём, в постели с любимой женщиной. Уберите из мира поляризации - и он повалится, эта утрата оппозиций и есть энтропия. Хорошо об этом писал Кафка, анализируя ужас состояния онейричности, когда ни сон ни явь и все слова и вещи невероятно поливалентны и всё обваливается в гибридов и образуется полный недифференцированный беспорядочно предающийся совокуплению-тождествованию блядовник, одрадек-дансинг. Это, конечно, бывает классно, но я не буду сейчас рассказывать, чем не очень и классно, не входит в тему. Кратко выражаясь если: утрачивая различия, мы утрачиваем и возможность тождества. Само тождество существует благодаря различию и нашему желанию (которое есть не более, чем ещё одно различие), а самое иррациональьное и несказанное выражается крайне рационально, хотя и сложно, и удерживаемо оно только сложной системой фиксированного в тождествах различия.
Мы сами засираем ЖЖ излишней коммунальностью и консенсуальностью. Кстати, всякий СУП варится как раз на этом. Чего мы боимся? Зачем тащим наш вась-вась сюда, где и без васьвася каждая тварь найдёт себе пару без тошнотворности васьвася? Об этом позже, это ерунда, так что на постскриптум трактата. Одновременно важно не утратить при трансгрессивном центробежном письме и центростремительности, зачем убивать много дающие формы жизни. Вопрос о том, есть ли противоречие между коммунальной (интенсивный обмен в группе адаптивным опытом по отношению к среде - поля означаемого) и литературной практикой (интенсификация средств хранения и обработки этого опыта, передачи в группе - больше поля означающего), насколько успешно оно может быть включено в жанр публичного дневника - позже, в предпоследней части трактатика.
И ещё, понимаю, что разговор о "новом жанре" вообще можно прекратить, если вспомнить, для чего создана такая форма, как LJ, и во что превратили его пришедшие сюда русские интеллектуалы, имевшие проблемы с публикацией, прессой и рыхлостью коммуникативного пространства, но, собственно и сделавшие ЖЖ. Мне более интересна середина: не средство связи с дифчонками и пацанами как в первоначальном, обслуживающем закрытую группу варианте, и не публичные дома, тенденция именно "ЖЖ", которая ярко выразилась в журналах тысячников (жанр дневника там утрачен, это просто СМИ и издательстькие домики и станки). Мне интересен жанр, замешенный на такой коммуникативной цели, как интенсивный обмен разннообразным опытом. Тысячникового жанра в преобладании этой тенденции уже не родится (скорее это просто уже реликт: всё реже я встречаю в лентах соих друзей тысячников и цитаты оттуда и отсылки туда), но и закрытые от магистральности муравейночки американск. студентов, сетевые отражения кампусов, он тоже уже не вполне предполагает.
За иллюстрации спасибо piony, встретил у неё, а больше здесь: http://www.nuribilgeceylan.com/gallery.php?mid=3 .
ЖЖ изначально был криклив и трансгрессивен. Лет пять назад я о нём только и слышал: все отморозки там, все пишут истерично, как в последний раз, разгоняясь на всю катушку. Но литература и сама по себе такова: фиксировать эксклюзивное, а не обычное, а через это и указывать на норму. Так что я не виню френдов за то, что они идиоты :) Я эту кухню искреннего идиотизма хорошо знаю, да и сам, так сказать, чего скромничать, старинный законодатель моды. Но ЖЖ, предлагающий дополнить структуру знака, уходящий и от литературы, ещё более криклив и эксклюзивен. И основной здесь эксклюзив и сюжет: я шла-шла и не поняла, почему упала. Упала потому, что запнулась. Запнулась не о камень, как в классич. лит-ре, и не упала с большим повествовательным смыслом в яму, глядя на небо, - нет. В ЖЖ споткнулась непременно об говно или же об собственного лежащего мужа. Или о вибратор. О вещь, которой здесь не бывает, и тем она реальна и эксклюзивна, и попадает в орбиту, ей несвойственную. Подчёркнут так именно контанкт с реальностью, а не с миром Универсума, Сравнения, Абсолюта, Умозрения: дневник выпадает из этого уютного мира. Куда выпадает - позже.
Момент трансгрессии напрямую связан с тем, что я хотел бы назвать "референциальным шоком": реальность так велика, что мы не можем её высказать, подмять в наши описательные сетки, поставить её в стойла. Как понятно, как раз референциальный шок, дополнительный эффект трансгрессии - то, что отметает классич. литература и вовсю пользует дневник. Чтобы было понятно: скорее всего, именно о референциальном шоке идёт речь в "Тошноте" Сартра. Но там он не явлен, не выписан, о нём лишь сказано; Сартр остался в пределах классического выражения, предупредив о силе трансгрессии.
Запугал народ, я бы сказал. Мы так и не поняли, зачем она вообще. Сейчас расскажу. В общем, скажу, наверное, сразу, что трансгрессия в жизни переживается крайне редко и состояние болезненное, называемое катастрофой (немного подробнее я написал здесь, особенно в ответе Елене Косиловой на вопрос "кто следующий?"). Но это не значит, что мы должны тупо чураться её выражения, обыгрывания. Более того, в ЖЖ часто слышны упрёки в литературности, т.е., народ литературы не хочет (и я попытался по этой ссылке сказать, как литература уделывает нашу наличность, оставляя мерзкий вкус проституции, а совсем не конкретной давней полюбленности). А чего хочет народ от дневника? От, кстати, публичного дневника, чужих и своего? Не от журнала, а именно от дненвника? Мы разберёмся с этим, тихо, спокойно, попытавшись оградить нашу деревню от жёстких логик "индустриализма", одновременно стараясь не утратить отдельных приватных свобод каждого поселенца.
Дело в том, что трансгрессия связана с агрессией, радикальностью, т.е., антиконсенсуальностью. И всё это перечисленное действительно убийственные вещи. В жизни, в действии. Но не в мысли! Если мы откажемся искать радикальное различие в поле лишь мысли, выражении, оно само найдёт нас в жизни, я вчера писал об этом (ещё девять отписок-отфрендений). Консенсуальность - третья часть гегелевской триады - это последний этап, это уже не мысль даже, это уже мысль-на-вынос-другим. Сама же мысль агрессивна и безрассудна изначально. Она в свой основной момент не обслуживает ничего и никого. В этом её наркотизм и даже бессовестное ужасное ощущение полной, если вдуматься, способности убивать окружающих, даже самых близких, в момент самой мысли, никого нет в этот момент обнаружения различия и поиска тождества. Конечно, покажется нам, это жесть - вводить радикальную мысль в нежноелюбимоеживое - в дневниковое повествование, в самый бархат и складки предметности, ежедневной плоти, а не только в дедукции и поверх-обобщения. Ну, кому как. Кто привык к тому, что выражение - это гнилой процесс постфактумного слива и ВДНХ - да пожалуйста, я рад за такие дневники, сделанные по типу мантр (так сделаны мои любимые многие). Мне не дано самому, да и не интересно. Я не очень хочу искать ответ на вопрос вообще, соотвествуют ли структуры мышления структурам социальной консенсуальности, родового строя :) - кроме картинки индейца, убившего Летающего Медведя, я ничего так и не придумал. Я считаю, что холодное должно быть холодным, горячее горячим, держи голову в холоде, а ноги в тепле. А уж тёпленькое мы и дома найдём, в постели с любимой женщиной. Уберите из мира поляризации - и он повалится, эта утрата оппозиций и есть энтропия. Хорошо об этом писал Кафка, анализируя ужас состояния онейричности, когда ни сон ни явь и все слова и вещи невероятно поливалентны и всё обваливается в гибридов и образуется полный недифференцированный беспорядочно предающийся совокуплению-тождествованию блядовник, одрадек-дансинг. Это, конечно, бывает классно, но я не буду сейчас рассказывать, чем не очень и классно, не входит в тему. Кратко выражаясь если: утрачивая различия, мы утрачиваем и возможность тождества. Само тождество существует благодаря различию и нашему желанию (которое есть не более, чем ещё одно различие), а самое иррациональьное и несказанное выражается крайне рационально, хотя и сложно, и удерживаемо оно только сложной системой фиксированного в тождествах различия.
Мы сами засираем ЖЖ излишней коммунальностью и консенсуальностью. Кстати, всякий СУП варится как раз на этом. Чего мы боимся? Зачем тащим наш вась-вась сюда, где и без васьвася каждая тварь найдёт себе пару без тошнотворности васьвася? Об этом позже, это ерунда, так что на постскриптум трактата. Одновременно важно не утратить при трансгрессивном центробежном письме и центростремительности, зачем убивать много дающие формы жизни. Вопрос о том, есть ли противоречие между коммунальной (интенсивный обмен в группе адаптивным опытом по отношению к среде - поля означаемого) и литературной практикой (интенсификация средств хранения и обработки этого опыта, передачи в группе - больше поля означающего), насколько успешно оно может быть включено в жанр публичного дневника - позже, в предпоследней части трактатика.
И ещё, понимаю, что разговор о "новом жанре" вообще можно прекратить, если вспомнить, для чего создана такая форма, как LJ, и во что превратили его пришедшие сюда русские интеллектуалы, имевшие проблемы с публикацией, прессой и рыхлостью коммуникативного пространства, но, собственно и сделавшие ЖЖ. Мне более интересна середина: не средство связи с дифчонками и пацанами как в первоначальном, обслуживающем закрытую группу варианте, и не публичные дома, тенденция именно "ЖЖ", которая ярко выразилась в журналах тысячников (жанр дневника там утрачен, это просто СМИ и издательстькие домики и станки). Мне интересен жанр, замешенный на такой коммуникативной цели, как интенсивный обмен разннообразным опытом. Тысячникового жанра в преобладании этой тенденции уже не родится (скорее это просто уже реликт: всё реже я встречаю в лентах соих друзей тысячников и цитаты оттуда и отсылки туда), но и закрытые от магистральности муравейночки американск. студентов, сетевые отражения кампусов, он тоже уже не вполне предполагает.
За иллюстрации спасибо piony, встретил у неё, а больше здесь: http://www.nuribilgeceylan.com/gallery.php?mid=3 .