Праздник к нам приходит
Фильм "Праздник" о том, как и когда стыдно быть богатым, он о встрече Нового года в блокадном Ленинграде в семье повышенного уровня. Как фильм он очень хорош, актёры, психологизм, отличная динамика жгучей интриги, набирающий напряжение стыд за повышенный уровень жизни.
Запретить этот фильм нужно не за оскорбление памяти блокады Ленинграда, а за непристойную демонстрацию того, как материальные блага фетишизированы в современном российском обществе, за демонстрацию вопиющего имущественного расслоения, за показ стремления к нему именно что, за показ натужной, комичной имитации психологии классового различия (классов нет, а имущественное расслоение есть, а именно, есть разнокалиберные пайки), за высмеивание этой имитации. Фильм хочется запретить за высмеивание новизны и искусственности игры в хорошую добротную буржуазию.
Герои очень уместно манерничают, лгут, изворачиваются, переигрывают, что соответствует ситуации, в которую они попали, а также мне понравилось то, что высмеивается культовый теперь быт сталинских высоток, высмеивается культ старой советской интеллигенции, мем профессора Преображенского, миф о костяке русской жизни, общества, который якобы всегда был непрерывен, костяк этот, и жив и безгрешен.
Суровая действительность: имущественное расслоение состоялось так, что оно ужасающе, брутально разрушительно для общества. Но оно же и жгуче желанно. Особенно если нет устоявшейся классовой системы и других аттракционов помимо потребления и демонстративной траты.
Идеалы же противоречат суровой действительности, а потому надо поиграть в стеснительность, в выдумывание оправданий, откуда у нас столько еды, оправданий для тех гостей, которых привели наивные дети в дом по зову сердца и других органов, но не по пайковому ранжиру.
Разве что за признание непристойно огромного имущественного расслоения и за обнаружение жгучего стыда можно запрещать этот фильм. Это ж крамола!
Ну а верить или не верить в спецпайки и в такие семьи в блокадном Ленинграде дело вкуса, не принципиально, но глупо не верить, непозволительный романтизьм. Хотя тоже крамола, ведь согласно официальному мифу все были едины, в одной упряжке, бедны, чисты, просветлены нашим любимым русским страданием, голодом освящены.
Запретить этот фильм нужно не за оскорбление памяти блокады Ленинграда, а за непристойную демонстрацию того, как материальные блага фетишизированы в современном российском обществе, за демонстрацию вопиющего имущественного расслоения, за показ стремления к нему именно что, за показ натужной, комичной имитации психологии классового различия (классов нет, а имущественное расслоение есть, а именно, есть разнокалиберные пайки), за высмеивание этой имитации. Фильм хочется запретить за высмеивание новизны и искусственности игры в хорошую добротную буржуазию.
Герои очень уместно манерничают, лгут, изворачиваются, переигрывают, что соответствует ситуации, в которую они попали, а также мне понравилось то, что высмеивается культовый теперь быт сталинских высоток, высмеивается культ старой советской интеллигенции, мем профессора Преображенского, миф о костяке русской жизни, общества, который якобы всегда был непрерывен, костяк этот, и жив и безгрешен.
Суровая действительность: имущественное расслоение состоялось так, что оно ужасающе, брутально разрушительно для общества. Но оно же и жгуче желанно. Особенно если нет устоявшейся классовой системы и других аттракционов помимо потребления и демонстративной траты.
Идеалы же противоречат суровой действительности, а потому надо поиграть в стеснительность, в выдумывание оправданий, откуда у нас столько еды, оправданий для тех гостей, которых привели наивные дети в дом по зову сердца и других органов, но не по пайковому ранжиру.
Разве что за признание непристойно огромного имущественного расслоения и за обнаружение жгучего стыда можно запрещать этот фильм. Это ж крамола!
Ну а верить или не верить в спецпайки и в такие семьи в блокадном Ленинграде дело вкуса, не принципиально, но глупо не верить, непозволительный романтизьм. Хотя тоже крамола, ведь согласно официальному мифу все были едины, в одной упряжке, бедны, чисты, просветлены нашим любимым русским страданием, голодом освящены.