Критика одинокого человеческого голоса
О речи Светланы Александровны (хочется только так, как школьную учительницу литературы из кино СССР именовать, как "Дорогая Елена Васильевна" или как там было) мне хочется сказать потому, что эти все жесты жертвенности, культ страдания до сих пор живы в русской голове, отравляют жизнь. О самой себе Светлана Александровна сама всё сказала: "Флобер говорил о себе, что он человек - перо, я могу сказать о себе, что я человек - ухо".
А теперь присмотримся к тому, что такое быть ухом, так ли уж это пассивно, как то представляется в представлении "человек-ухо":
"Есть та часть человеческой жизни - разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы. Мы ее еще не оценили, не удивлены и не восхищены ею. Меня же она заворожила и сделала своей пленницей. Я люблю, как говорит человек ... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть".
Во-первых, давно уже разговорность представлена в литературе и в более широком модусе, чем рассказ журналистке о тяготах жизни. Я, например, предпочитаю слушать пранк, если уж речь об ограниченных страстях или ситуации поведывания о чём-то. Наяривать бабкам и дедам и доводить их до белого каления - это отличная русская литература и живые страсти. Они гораздо разнообразнее, чем страдание, которое сливали Светлане Александровне. Да если и не брать такие продвинутые жанры, как пранк, разговорность - штука условная, это всегда запись разговора кем-то, писателем, чаще всего подаётся как речь от первого лица, и вот этого очень много, когда человек прикидывается ухом.
Во-вторых, как раз одинокий человеческий голос - уже условность, искусственная ситуация, ситуация намеренной трагедизации. Мало когда бывает одинокий человеческий голос. Я устал от одиноких человеческих голосов, от всех этих шизоидов по большей части. Я так хочу иногда хорошего здорового гула, болтовни, ахов, охов и вскриков счастливой человеческой групповухи за дверью, а не одиноких человеческих голосов, этой рутины страдания напрямую безбашенными дозами из СССР.
И я почитал её речь и до конца. Страдание, смерть там возведены во что-то очень уж неразменное. Я уже говорил о риторике жертвы, в случае материнского дискурса, и в частности, в сочинениях Светланы Александровны страдание возводится в абсолют, и так становится уже инстанцией не вины, а обвинения, следствие начинает погонять причиной, причина страдания потому становится уже неинтересна перед лицом боли и развёрзстых ран, расчёсывание и насаливание ран увлекает. Все эти советские мамаши-клуши - они такие тупые! Кудахчут как куры, не в состоянии защитить ни себя, ни своих детей.
Да, грустно, куда всё это катится, если матерям-плакальщицам начинать давать премии, если эта фигура становится снова краеугольно священной, хотя уже сколько раз она показала себя тупой пустышкой. Мир нуждается в сострадании? Но почему оно всегда повязано со скукой, с тупостью, с обеднением проблематики? Да ебать в жопу всех этих цинковых мальчиков, да так, чтобы они в гробу вертелись! Затрахали со своим страданием уже все.
В свое время у меня был сборник нобелевских лекций, я их все прочитал до 90-х годов включительно. Были среди них блеклые...
Posted by Sasha Corbyn on Montag, 7. Dezember 2015
А теперь присмотримся к тому, что такое быть ухом, так ли уж это пассивно, как то представляется в представлении "человек-ухо":
"Есть та часть человеческой жизни - разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы. Мы ее еще не оценили, не удивлены и не восхищены ею. Меня же она заворожила и сделала своей пленницей. Я люблю, как говорит человек ... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть".
Во-первых, давно уже разговорность представлена в литературе и в более широком модусе, чем рассказ журналистке о тяготах жизни. Я, например, предпочитаю слушать пранк, если уж речь об ограниченных страстях или ситуации поведывания о чём-то. Наяривать бабкам и дедам и доводить их до белого каления - это отличная русская литература и живые страсти. Они гораздо разнообразнее, чем страдание, которое сливали Светлане Александровне. Да если и не брать такие продвинутые жанры, как пранк, разговорность - штука условная, это всегда запись разговора кем-то, писателем, чаще всего подаётся как речь от первого лица, и вот этого очень много, когда человек прикидывается ухом.
Во-вторых, как раз одинокий человеческий голос - уже условность, искусственная ситуация, ситуация намеренной трагедизации. Мало когда бывает одинокий человеческий голос. Я устал от одиноких человеческих голосов, от всех этих шизоидов по большей части. Я так хочу иногда хорошего здорового гула, болтовни, ахов, охов и вскриков счастливой человеческой групповухи за дверью, а не одиноких человеческих голосов, этой рутины страдания напрямую безбашенными дозами из СССР.
И я почитал её речь и до конца. Страдание, смерть там возведены во что-то очень уж неразменное. Я уже говорил о риторике жертвы, в случае материнского дискурса, и в частности, в сочинениях Светланы Александровны страдание возводится в абсолют, и так становится уже инстанцией не вины, а обвинения, следствие начинает погонять причиной, причина страдания потому становится уже неинтересна перед лицом боли и развёрзстых ран, расчёсывание и насаливание ран увлекает. Все эти советские мамаши-клуши - они такие тупые! Кудахчут как куры, не в состоянии защитить ни себя, ни своих детей.
Да, грустно, куда всё это катится, если матерям-плакальщицам начинать давать премии, если эта фигура становится снова краеугольно священной, хотя уже сколько раз она показала себя тупой пустышкой. Мир нуждается в сострадании? Но почему оно всегда повязано со скукой, с тупостью, с обеднением проблематики? Да ебать в жопу всех этих цинковых мальчиков, да так, чтобы они в гробу вертелись! Затрахали со своим страданием уже все.
В свое время у меня был сборник нобелевских лекций, я их все прочитал до 90-х годов включительно. Были среди них блеклые...
Posted by Sasha Corbyn on Montag, 7. Dezember 2015