временность актуальных представлений
Совсем уже я не успеваю вникать в психологические проблемы, которые проходит мой ребёнок, что совпадает со сменой от мальчика к мальчику: мальчики стали меняться всё интенсивнее, но пока ещё, что странно, не слились в некоего роевого "мальчика" (что было бы, наверное, на какое-то время тоже неплохо, так прибегает домой уроки сделала, и побежала "я к мальчикам!").
То одному девятнадцать лет, и три месяца надо к нему приехать за семьсот километров, но почему-то не ему к ней, сраный инфантил. То другой накуривается травой в свои четырнадцать безбожно до блевотины, и надо как-то к этому научиться относиться. Третий всем хорош, но зациклен на писании стихов и учит английский словарь, кажется, в последовательности алфавита. Я уже научился слушать о мальчиках просто как о ней самой. Действительно это ведь просто истории про неё, она привыкает думать о себе в форме мальчиков, неплохо тоже. Но иногда ещё попадаюсь на то, чтобы броситься помочь решить проблему "реально", например, как ей так далеко съездить, или отговорить ехать чёрт знает куда. Потом это оказывается ненужным ни ехать, ни отговаривать, ни уговаривать.
О, бедные мои любимые, - думаю я, взирая на такую свободу. Их было в силу моей бисексуальности так мало в этом возрасте, когда нужно так много! на вес золота они были - девочек всего четверо с семи до шестнадцати лет - потому что они меня меньше интересовали и потому что секс с ними было найти сложнее, отношения с девочками были очень перегружены гендерно, ментально... не знаю, личная ли это проблема или общекультурная межполовая, что надо обязательно переспать только там на какой-то раз, но не на первый... и обязательно с планами далекоидущими, с фантазиями про дом и семью и т.п. нас приучили любить друг друга, а это тогда чувствовалось мной как сбоку припёкой ложь,
и мальчиков было всего-то четверо - потому что не так-то просто было в моём детстве и юности, скажем, находить мальчиков, что для секса (хотя для секса проще - моя первая групповуха с парнями, осознанная и спланированная и устроенная мной же, была когда мне было тринадцать), что для отношений и потому всё это были очень глубокие любови и чувства, с писанием дневников и так далее, и уж моим партнёрам приходилось всю вот эту вот личность выносить, поделив на четверых. Нет, вернее, на восьмерых. Нет, и не поделив, но передавая эстафету. И уж до роевого партнёра было и вовсе далеко (например, поддерживать отношения просто с целым сайтом, не помня ни имён, ни ников, ни лиц даже, ни часто даже и тел и глаз не помня, хотя всё, что это вообще всё, что я от других людей помню, оно как каркас для остального, телесная консистенция и два-три взгляда, а часто и этого не помню, а помня так, общее приятное впечатление и темы разговоров и эмоций).
Всё же хорошо, что сейчас произошло то, что уже раньше было понятно как необходимое: дети стали свободнее, то есть ещё менее принадлежащие своим родителям.
Хотя могло быть и по-другому, и это тоже было бы неплохо, если бы существовало как договор, как данность. Вот чего Кант пишет:
Вообще было бы лучше, если бы вначале меньше пользовались разными приспособлениями и заставляли детей больше учиться самостоятельно,- тогда они многому научились бы гораздо основательнее. Так, например, было бы вполне возможно, чтобы ребенок сам учился писать. Ведь кто-нибудь да придумал это, и открытие-то не так уж велико? Можно было бы, например, когда ребенок просит хлеба, сказать: «А можешь ты нарисовать хлеб?» Ребенок тогда нарисует овальную фигуру. Затем ему можно будет сказать, например, что ведь все-таки еще неизвестно, что она изображает: хлеб или камень, и он после этого попробует начертить букву «В» и т. д.; таким путем со временем ребенок изобретет свой собственный алфавит, который потом ему придется только переменить на другие знаки.
http://mikeura.livejournal.com/355903.html
Его бы сейчас, во время ценности иных мотиваций и уже большей секулярности человеческой коммуникации (важный выигрышный фактор, продолжение установки на разницу) он бы такое написал, его бы вздёрнула публично или кастрировала бы ювенальная юстиция - и была бы права.
Мой папа, например, читать меня вообще учил охренительно, в соответствии с ценностями и мотивационными паттернами своего времени, наверное, даже не догадывался, что это уже противоречит детской психике того времени, каким-то новым представлениям детей о самих себе (наверное, детская психика является часто локальностью всё же даже довольно рано некоего очень общего, но уже нового социального опыта? - иначе почему я уже и тогда думал, что происходящее со мной ненормально и так нельзя? других детей дубасили и мучили не меньше, не меньше призывали к свершениям всяким): он брал большой нож, и говорил мне, что если я не прекращу запинаться при чтении вслух, он меня зарежет и разрежет на мелкие кусочки, и иногда ещё и приносил скальпель, у нас было их дома навалом, он был хирургом, и вообще классным многопрофильным врачом.
Мне было пять лет, я умирал от страха, захлёбывался слезами и соплями, но читал без запинок быстрее всех в классе. И считал тоже. И что там ещё. Всякие олимпиады тоже. Да мне и самому теперь ясно, что уж читать и думать я умею так хорошо, что читать и думать и контролировать себя я могу в любой ситуации, наверное, даже в эпицентре атомного взрыва после таких-то опытов. И не только читать и думать, но и делать. Воля не поломанная после таких экспериментов, что интересно.
Важно отметить то, что люди вроде моего папы и Канта, органично живущие смыслом своего времени, честно погрязающие в нём, однако, быстро становятся нелепы и смешны.
Чего же они не увидели?
Мало того, что мой отец был мне смешон уже лет в двенадцать, осознанно, а не просто защитно-отторжительно смешон, а прочитав несколько десятков страниц Канта, я подумал о Канте, что это редкостный придурок, хотя и выразил в своих идеях неплохо способ мышления своего времени - эти люди были смешны как-то уже и своим современникам - вот что мне интересно.
То есть не только в детстве я думал, что так себя вести, как мой отец, нельзя (он ещё любил мне без наркоза нарывы из-под ногтей маникюрными ножницами вырезать, что забавно, это было нормой, это делали и соседи и его коллеги по работе), но ведь и современники Канта очень уже смеялись над его закидонами и по поводу этого куска, да и с метафизики его умные люди залупались не меньше.
Я вот что думаю: так упорно жить только ограничивась "смыслом своего времени", актуальной ситуации - нельзя. Как-то это брутально тупо так верить в неизменность своих представлений.
Это и есть смешно и непродуктивно. То есть, рад ли мой отец сейчас? Нет, он не рад тому, что я забыл о нём в семнадцать лет и потом видел только один раз и пару раз переговорил с ним. Ему плохо, он недоумевает, он был то свирепо зол, то искал просительно путей поговорить и встретиться, он не понимает, как он столько усилий в меня вложил и я послал его после этого.
А ведь он смешно недоумевает, что ему бы лучше помолчать, приткнуть жопу совсем тихо, пока я ему не вкатил иск за всякие издевательства уже не от ювенальной юстиции, а от взрослой, что хотя и трудно, но можно. В общем-то он и молчит, он в последние десять лет моего окончательного и уже ненарушаемого ничем и давно забытого молчания в его сторону, уверен, что я моральный урод, таки обрушивший все его ожидания, вложения и чаяния, да даже обокравший его можно сказать, так как не дал ему насладиться плодами его трудов, воспитания, Сыном, да и чудесной внучкой, убежавший с этим долгом за рубеж и вообще куда-то вовне морального круга и т.п. лажу недавно я словил в эфире родственников. Я не топтал их. Я сам по себе. Вот как раз этого он понять и не хочет. Живёт упёрто в своём предствлении, где я принадлежу семье.
В общем, и ему и Канту следовало бы разуть глаза и видеть бы что-то помимо насущно нащупанной и осёдланной ими востребованной логики (я часто употребляю то слово представление, то логика, так вот конечно, никогда о логике не думаю как о формальной - думать о логике как о формальной из курса универа - это идиотство и детсад).
То одному девятнадцать лет, и три месяца надо к нему приехать за семьсот километров, но почему-то не ему к ней, сраный инфантил. То другой накуривается травой в свои четырнадцать безбожно до блевотины, и надо как-то к этому научиться относиться. Третий всем хорош, но зациклен на писании стихов и учит английский словарь, кажется, в последовательности алфавита. Я уже научился слушать о мальчиках просто как о ней самой. Действительно это ведь просто истории про неё, она привыкает думать о себе в форме мальчиков, неплохо тоже. Но иногда ещё попадаюсь на то, чтобы броситься помочь решить проблему "реально", например, как ей так далеко съездить, или отговорить ехать чёрт знает куда. Потом это оказывается ненужным ни ехать, ни отговаривать, ни уговаривать.
О, бедные мои любимые, - думаю я, взирая на такую свободу. Их было в силу моей бисексуальности так мало в этом возрасте, когда нужно так много! на вес золота они были - девочек всего четверо с семи до шестнадцати лет - потому что они меня меньше интересовали и потому что секс с ними было найти сложнее, отношения с девочками были очень перегружены гендерно, ментально... не знаю, личная ли это проблема или общекультурная межполовая, что надо обязательно переспать только там на какой-то раз, но не на первый... и обязательно с планами далекоидущими, с фантазиями про дом и семью и т.п. нас приучили любить друг друга, а это тогда чувствовалось мной как сбоку припёкой ложь,
и мальчиков было всего-то четверо - потому что не так-то просто было в моём детстве и юности, скажем, находить мальчиков, что для секса (хотя для секса проще - моя первая групповуха с парнями, осознанная и спланированная и устроенная мной же, была когда мне было тринадцать), что для отношений и потому всё это были очень глубокие любови и чувства, с писанием дневников и так далее, и уж моим партнёрам приходилось всю вот эту вот личность выносить, поделив на четверых. Нет, вернее, на восьмерых. Нет, и не поделив, но передавая эстафету. И уж до роевого партнёра было и вовсе далеко (например, поддерживать отношения просто с целым сайтом, не помня ни имён, ни ников, ни лиц даже, ни часто даже и тел и глаз не помня, хотя всё, что это вообще всё, что я от других людей помню, оно как каркас для остального, телесная консистенция и два-три взгляда, а часто и этого не помню, а помня так, общее приятное впечатление и темы разговоров и эмоций).
Всё же хорошо, что сейчас произошло то, что уже раньше было понятно как необходимое: дети стали свободнее, то есть ещё менее принадлежащие своим родителям.
Хотя могло быть и по-другому, и это тоже было бы неплохо, если бы существовало как договор, как данность. Вот чего Кант пишет:
Вообще было бы лучше, если бы вначале меньше пользовались разными приспособлениями и заставляли детей больше учиться самостоятельно,- тогда они многому научились бы гораздо основательнее. Так, например, было бы вполне возможно, чтобы ребенок сам учился писать. Ведь кто-нибудь да придумал это, и открытие-то не так уж велико? Можно было бы, например, когда ребенок просит хлеба, сказать: «А можешь ты нарисовать хлеб?» Ребенок тогда нарисует овальную фигуру. Затем ему можно будет сказать, например, что ведь все-таки еще неизвестно, что она изображает: хлеб или камень, и он после этого попробует начертить букву «В» и т. д.; таким путем со временем ребенок изобретет свой собственный алфавит, который потом ему придется только переменить на другие знаки.
http://mikeura.livejournal.com/355903.html
Его бы сейчас, во время ценности иных мотиваций и уже большей секулярности человеческой коммуникации (важный выигрышный фактор, продолжение установки на разницу) он бы такое написал, его бы вздёрнула публично или кастрировала бы ювенальная юстиция - и была бы права.
Мой папа, например, читать меня вообще учил охренительно, в соответствии с ценностями и мотивационными паттернами своего времени, наверное, даже не догадывался, что это уже противоречит детской психике того времени, каким-то новым представлениям детей о самих себе (наверное, детская психика является часто локальностью всё же даже довольно рано некоего очень общего, но уже нового социального опыта? - иначе почему я уже и тогда думал, что происходящее со мной ненормально и так нельзя? других детей дубасили и мучили не меньше, не меньше призывали к свершениям всяким): он брал большой нож, и говорил мне, что если я не прекращу запинаться при чтении вслух, он меня зарежет и разрежет на мелкие кусочки, и иногда ещё и приносил скальпель, у нас было их дома навалом, он был хирургом, и вообще классным многопрофильным врачом.
Мне было пять лет, я умирал от страха, захлёбывался слезами и соплями, но читал без запинок быстрее всех в классе. И считал тоже. И что там ещё. Всякие олимпиады тоже. Да мне и самому теперь ясно, что уж читать и думать я умею так хорошо, что читать и думать и контролировать себя я могу в любой ситуации, наверное, даже в эпицентре атомного взрыва после таких-то опытов. И не только читать и думать, но и делать. Воля не поломанная после таких экспериментов, что интересно.
Важно отметить то, что люди вроде моего папы и Канта, органично живущие смыслом своего времени, честно погрязающие в нём, однако, быстро становятся нелепы и смешны.
Чего же они не увидели?
Мало того, что мой отец был мне смешон уже лет в двенадцать, осознанно, а не просто защитно-отторжительно смешон, а прочитав несколько десятков страниц Канта, я подумал о Канте, что это редкостный придурок, хотя и выразил в своих идеях неплохо способ мышления своего времени - эти люди были смешны как-то уже и своим современникам - вот что мне интересно.
То есть не только в детстве я думал, что так себя вести, как мой отец, нельзя (он ещё любил мне без наркоза нарывы из-под ногтей маникюрными ножницами вырезать, что забавно, это было нормой, это делали и соседи и его коллеги по работе), но ведь и современники Канта очень уже смеялись над его закидонами и по поводу этого куска, да и с метафизики его умные люди залупались не меньше.
Я вот что думаю: так упорно жить только ограничивась "смыслом своего времени", актуальной ситуации - нельзя. Как-то это брутально тупо так верить в неизменность своих представлений.
Это и есть смешно и непродуктивно. То есть, рад ли мой отец сейчас? Нет, он не рад тому, что я забыл о нём в семнадцать лет и потом видел только один раз и пару раз переговорил с ним. Ему плохо, он недоумевает, он был то свирепо зол, то искал просительно путей поговорить и встретиться, он не понимает, как он столько усилий в меня вложил и я послал его после этого.
А ведь он смешно недоумевает, что ему бы лучше помолчать, приткнуть жопу совсем тихо, пока я ему не вкатил иск за всякие издевательства уже не от ювенальной юстиции, а от взрослой, что хотя и трудно, но можно. В общем-то он и молчит, он в последние десять лет моего окончательного и уже ненарушаемого ничем и давно забытого молчания в его сторону, уверен, что я моральный урод, таки обрушивший все его ожидания, вложения и чаяния, да даже обокравший его можно сказать, так как не дал ему насладиться плодами его трудов, воспитания, Сыном, да и чудесной внучкой, убежавший с этим долгом за рубеж и вообще куда-то вовне морального круга и т.п. лажу недавно я словил в эфире родственников. Я не топтал их. Я сам по себе. Вот как раз этого он понять и не хочет. Живёт упёрто в своём предствлении, где я принадлежу семье.
В общем, и ему и Канту следовало бы разуть глаза и видеть бы что-то помимо насущно нащупанной и осёдланной ими востребованной логики (я часто употребляю то слово представление, то логика, так вот конечно, никогда о логике не думаю как о формальной - думать о логике как о формальной из курса универа - это идиотство и детсад).