164. Конференция
Прилетать на Крайний Северо-Восток поздним вечером или ранней ночью - чрезвычайно целесообразно. За время перелёта устаёшь и даже без приёма снотворных препаратов засыпаешь тамошней ночью, и просыпаешься тамошним утром. Это очень ускоряет вход в новый ритм. Правда, иногда всё-таки приходится принять транквилизатор вечером и корфидон с утра, но в этом случае уже вообще не видишь разницу между здешним суточным ритмом и суточным ритмом дома.
Конференция открывалась в три часа дня, а утром Калачёв заехал к нам с просьбой просмотреть его доклад и доклад Любовь Петровны. Мы ни когда не отказывали в таких просьбах, хотя были убеждены, что доклады и Калачёва и Любы написаны на хорошем уровне и можно было бы к ним не прикасаться с целью проверки. Но Валерий Фёдорович считал, что если мы в Магадане, то надо максимально использовать это обстоятельство. Едва мы покончили с этими докладами, как мне позвонил Контримавичус, директор ИБПС, и попросил зайти, если у меня есть для этого время. Человек интеллигентный и европейский, Контримавичус никогда не просил о чём-нибудь, не осведомившись о том, удобно ли его партнёру это время или эта тема, иначе у него как у Вини-Пуха появлялись сомнения в том, что он выбрал правильное время, правильный камень и правильную реку для исполнения своего замысла. Я знал эту особенность Витаутаса Леоновича, и всегда подчёркнуто любезно говорил ему, что мне будет чрезвычайно приятно поговорить с ним на любую тему, которая его интересует.
- Я не буду на секции «Человеческий фактор», - сказал Контримавичус, - но хотел бы знать, что вы там скажете. Конечно, не для проверки, а для того, чтобы в случае, если эти вопросы будут обсуждаться в другой среде, я мог бы изложить точку зрения, совпадающую с вашей. Кроме того, вы, вероятно, подготовили справку для идеологического отдела обкома, и мне хотелось бы прочесть и эту справку. Моя машина сейчас будет у вашей гостиницы, приезжайте - поговорим.
Контримавичус был тщательный человек. Он не пожалел времени, чтобы разобраться в моих набросках, уточнить неясные ему места, и особое внимание уделил справке, подготовленной для обкома. Справку он перечёл дважды и сказал:
- Пару часов редакторской работы, и это будет великолепная статья.
- Жалко, - сказал я, - а вы видите выбор?
Река Колыма, ниже по течению от Колымской ГЭС.
Фото с сайта.
- Да теперь, пожалуй, уже не вижу из-за того, что времени нет, а я бы взяло этот текст как статью в свой журнал (Контримавичус был редактором журнала «Биология»).
- Пока что вы не уезжаете, Витаутас Леонович, хоть вас и зовут в Литву. Если вы не передумаете, я напишу статью специально для вашего журнала.
- Да, пока я не уезжаю, - сказал Контримавичус.
- Есть много аргументов в пользу скорого отъезда, и не меньше аргументов против. В пользу скорого отъезда то, что этот отъезд будет означать переселение в Вильнюс, мне этого давно хотелось. Хотя я и литовец, я родился в Москве, потом жил в Магадане, и никогда не жил в Литве, хотя и бывал там. Очень важен размер города, учтите это в ваших рассуждениях об адаптации. Магадан - слишком маленький город и когда я иду по городу, я думаю, может быть, я с человеком, который идёт мне навстречу, мне давно и хорошо знаком, а может быть, он просто мне примелькался, как все магаданцы. Здесь невозможно то, что я называю городским уединением, а Москва наоборот - слишком велика. В ней практически невозможно играть какую-то значимую роль. Вильнюс - 500 тысяч жителей, как раз то, что нужно - есть вся культурная инфраструктура. Я не тщеславен, но согласившись стать председателем отделения биологи литовской академии, я уже автоматически становлюсь уважаемым и значимым человеком, никаких специальных усилий при этом прилагать не надо. Вроде бы никаких аргументов против нет, но это если только о себе думать. Я ещё не уехал, я ещё не назначил время отъезда, я вообще ещё никому не сказал «Я уезжаю», а уже люди смотрят друг на друга искоса, порою враждебно, и набирают себе союзников для того, чтобы разыгрывать конкуренцию противоположной партии. Когда я уеду, оставшимся работать тут будет очень трудно, а может быть и невозможно.
- Вы думаете, что вы настолько превосходите всех окружающих по организационным способностям? - спросил я.
- Нет, - сказал Витаутас Леонович, - просто я здесь единственный член-корреспондент Академии Наук, и единственный учёный не просто с мировым именем, а включённый в ряд международных организаций, в частности, в совет по Берингии. Я проработал здесь 10 лет, я ценю то, что здесь было сделано, и мне не хочется распада этого института. Послушайте, Феликс Борисович, вы не думали о том, чтобы перебраться в Магадан? У вас здесь научные интересы, вы здесь много сделали, и у вас удивительная способность сглаживать конфликты. Если бы вы начали работать здесь, ситуация после моего отъезда была бы значительно лучше.
- Боюсь, Витаутас Леонович, что я вынужден отказаться от вашего лестного предложения. Сейчас я включён в программу, которую формирую не я, и мой уход из этой программы будет расценен как нелояльность по отношению к весьма высоким инстанциям. Кроме того, я уже почти 30 лет работаю в Первом медицинском институте, из них 15- в роли помощника проректора, и мой отъезд будет расценен как желание облегчить свою жизнь, переложив нагрузки на тех, кто останется.
Витаутас Леонович нажал кнопку звонка, и попросил своего секретаря принести нам кофе. Это всегда был завораживающий ритуал. Кофе варился в кофеварке, распространял вокруг себя неземные ароматы, а на нескольких маленьких тарелочках лежали разные сорта печенья и конфет. Мы пили кофе молча, и только в самом конце этого ритуала Витаутас Леонович сказал:
- Жаль. Мне это казалось хорошим выходом.
Он отдал мне доклад, ещё раз просмотрел справку, и только потом отдал и её тоже.
Закат на Колыме
Фотограф Магадан.
- Шайдуров - человек непредсказуемый, - сказал он, - если это как-нибудь вас огорчит, то помните, что я тоже член бюро обкома, и могу вмешаться в ситуацию.
Я посмотрел на часы, до начала конференции оставалось 2 часа, а мы с Леной собирались если не пообедать, то по крайней мере перекусить.
- Витаутас Леонович, мне очень жаль, что я не смог оправдать ваших надежд, поскольку я всегда относился к вам с большой расположенностью и уважением.
- Я это знаю, - сказал Витаутас Леонович, - иначе я бы не выступил с таким предложением. Ну, до вашего отъезда мы ещё увидимся, а сейчас вам, вероятно, нужно заняться своим докладом. Скажите водителю, чтобы отвёз вас в гостиницу.
В гостинице мы с Леной поднялись в привычный буфет и за едой я рассказал ей о предложении Контримавичуса.
- Могло бы получиться интересно, - сказала Лена, - но соглашаться на это ни в коем случае нельзя, потому что ты бы оказался не миротворцем, а ещё одной стороной в конкуренции.
Я рассуждал также, хотя к ИБПС я испытывал самые тёплые чувства и никаких врагов в этом институте у меня не было. Впрочем, на отношении к себе в Первом медицинском я тоже не мог пожаловаться, и какие бы разногласия не возникали, когда доходило до голосования, я никогда не имел ни одного голоса против.
Мы ни о чём не договаривались с Калачёвым, но без четверти 15 он подъехал с Любой к гостинице на своём уникальном ГАЗике и спросил:
- Готовы? Можете садиться?
Мы случайно были готовы, потому что я думал, что у нас есть ещё примерно 10 минут свободных - у Лены была идея пройтись пешком. Но коль скоро машина уже была подана, я не умел отказать себе в том, чтобы заменить пешеходную прогулку поездкой на автомобиле.
Я не ожидал большого количества народа на секции «Человеческий фактор», и не ошибся. Крупных руководителей не было совсем, а основную часть присутствующих составляли психиатры и психологи. Я спокойно отношусь к любой аудитории, но когда аудитория состоит из «своих», то спокойное настроение сменяется благодушным. Я положил на стол секундомер, Люба и Валерий дружно улыбнулись - они знали эту мою привычку. Я говорил примерно то, что набросал в самолёте, могу к этому не возвращаться, и меня хорошо слушали потому, что каждый из присутствующих считал, что из этого доклада он сможет извлечь что-нибудь лично для себя. Сидевший рядом с Калачёвым заведующий кафедрой психиатрии Хабаровского мединститута, сказал ему тихо, но достаточно отчётливо:
- Поднаторел на докладах профессор Березин, не хочется портить ему настроение, а то можно было сунуть парочку-тройку вопросов.
- Ради бога, - сказал Калачёв, - он это очень любит, доставьте ему удовольствие.
Но вопросов так и не последовало.
Сразу после моего доклада ко мне подошёл зав. идеологическим отделом обкома, и спросил меня:
- У вас не осталось лишнего экземпляра справки?
- Остался.
- Дайте мне его, пожалуйста, потому что тот Шайдуров забрал, а я хочу иметь возможность ещё раз подумать и составить собственное мнение.
У него был озабоченный вид, и когда он уходил со справкой, эта озабоченность не уменьшилась.
- Я завтра должен быть в обкоме, - сказал я Калачёву, - а люди, с которыми я буду разговаривать, как-то напряжены. Вы не имеете какое-нибудь представление о том, чем это может быть вызвано?
С.А. Шайдуров, который был освобождён от обязанностей первого секретаря магаданского обкома КПСС через два месяца после нашей встречи.
Фото с сайта.
- Я могу сослаться только на слухи, - сказал Валерий Фёдорович, - но довольно уверенно говорят, что в этом году Шайдуров оставит пост секретаря магаданского обкома, и даже называют фамилию приемника.
- А можете мне эту фамилию назвать?
- Да, Мальков.
- А сейчас он чем занят?
- Да он вроде первый секретарь горкома во Владивостоке. Да нам же это более или менее безразлично, - сказал Калачёв, - система требует, чтобы в каждой области был обком, а у обкома был первый секретарь. Но я не помню ни одного случая, когда я испытывал бы в первом секретаре обкома острую потребность.
Люба засмеялась и сказала:
- Да, просто так носят.
- Мне от этого может быть только лучше, - сказал Калачёв.
- Почему? - спросил я.
- Мальков не будет приезжать ко мне на 23 километр со своими бабами, и к сестричкам моим вязаться не будет.
- Вы хорошо знаете Малькова? - спросил я.
- Я - нет, - сказал Калачёв, - но другие люди хорошо его знают.
Продолжение следует.
Конференция открывалась в три часа дня, а утром Калачёв заехал к нам с просьбой просмотреть его доклад и доклад Любовь Петровны. Мы ни когда не отказывали в таких просьбах, хотя были убеждены, что доклады и Калачёва и Любы написаны на хорошем уровне и можно было бы к ним не прикасаться с целью проверки. Но Валерий Фёдорович считал, что если мы в Магадане, то надо максимально использовать это обстоятельство. Едва мы покончили с этими докладами, как мне позвонил Контримавичус, директор ИБПС, и попросил зайти, если у меня есть для этого время. Человек интеллигентный и европейский, Контримавичус никогда не просил о чём-нибудь, не осведомившись о том, удобно ли его партнёру это время или эта тема, иначе у него как у Вини-Пуха появлялись сомнения в том, что он выбрал правильное время, правильный камень и правильную реку для исполнения своего замысла. Я знал эту особенность Витаутаса Леоновича, и всегда подчёркнуто любезно говорил ему, что мне будет чрезвычайно приятно поговорить с ним на любую тему, которая его интересует.
- Я не буду на секции «Человеческий фактор», - сказал Контримавичус, - но хотел бы знать, что вы там скажете. Конечно, не для проверки, а для того, чтобы в случае, если эти вопросы будут обсуждаться в другой среде, я мог бы изложить точку зрения, совпадающую с вашей. Кроме того, вы, вероятно, подготовили справку для идеологического отдела обкома, и мне хотелось бы прочесть и эту справку. Моя машина сейчас будет у вашей гостиницы, приезжайте - поговорим.
Контримавичус был тщательный человек. Он не пожалел времени, чтобы разобраться в моих набросках, уточнить неясные ему места, и особое внимание уделил справке, подготовленной для обкома. Справку он перечёл дважды и сказал:
- Пару часов редакторской работы, и это будет великолепная статья.
- Жалко, - сказал я, - а вы видите выбор?
Река Колыма, ниже по течению от Колымской ГЭС.
Фото с сайта.
- Да теперь, пожалуй, уже не вижу из-за того, что времени нет, а я бы взяло этот текст как статью в свой журнал (Контримавичус был редактором журнала «Биология»).
- Пока что вы не уезжаете, Витаутас Леонович, хоть вас и зовут в Литву. Если вы не передумаете, я напишу статью специально для вашего журнала.
- Да, пока я не уезжаю, - сказал Контримавичус.
- Есть много аргументов в пользу скорого отъезда, и не меньше аргументов против. В пользу скорого отъезда то, что этот отъезд будет означать переселение в Вильнюс, мне этого давно хотелось. Хотя я и литовец, я родился в Москве, потом жил в Магадане, и никогда не жил в Литве, хотя и бывал там. Очень важен размер города, учтите это в ваших рассуждениях об адаптации. Магадан - слишком маленький город и когда я иду по городу, я думаю, может быть, я с человеком, который идёт мне навстречу, мне давно и хорошо знаком, а может быть, он просто мне примелькался, как все магаданцы. Здесь невозможно то, что я называю городским уединением, а Москва наоборот - слишком велика. В ней практически невозможно играть какую-то значимую роль. Вильнюс - 500 тысяч жителей, как раз то, что нужно - есть вся культурная инфраструктура. Я не тщеславен, но согласившись стать председателем отделения биологи литовской академии, я уже автоматически становлюсь уважаемым и значимым человеком, никаких специальных усилий при этом прилагать не надо. Вроде бы никаких аргументов против нет, но это если только о себе думать. Я ещё не уехал, я ещё не назначил время отъезда, я вообще ещё никому не сказал «Я уезжаю», а уже люди смотрят друг на друга искоса, порою враждебно, и набирают себе союзников для того, чтобы разыгрывать конкуренцию противоположной партии. Когда я уеду, оставшимся работать тут будет очень трудно, а может быть и невозможно.
- Вы думаете, что вы настолько превосходите всех окружающих по организационным способностям? - спросил я.
- Нет, - сказал Витаутас Леонович, - просто я здесь единственный член-корреспондент Академии Наук, и единственный учёный не просто с мировым именем, а включённый в ряд международных организаций, в частности, в совет по Берингии. Я проработал здесь 10 лет, я ценю то, что здесь было сделано, и мне не хочется распада этого института. Послушайте, Феликс Борисович, вы не думали о том, чтобы перебраться в Магадан? У вас здесь научные интересы, вы здесь много сделали, и у вас удивительная способность сглаживать конфликты. Если бы вы начали работать здесь, ситуация после моего отъезда была бы значительно лучше.
- Боюсь, Витаутас Леонович, что я вынужден отказаться от вашего лестного предложения. Сейчас я включён в программу, которую формирую не я, и мой уход из этой программы будет расценен как нелояльность по отношению к весьма высоким инстанциям. Кроме того, я уже почти 30 лет работаю в Первом медицинском институте, из них 15- в роли помощника проректора, и мой отъезд будет расценен как желание облегчить свою жизнь, переложив нагрузки на тех, кто останется.
Витаутас Леонович нажал кнопку звонка, и попросил своего секретаря принести нам кофе. Это всегда был завораживающий ритуал. Кофе варился в кофеварке, распространял вокруг себя неземные ароматы, а на нескольких маленьких тарелочках лежали разные сорта печенья и конфет. Мы пили кофе молча, и только в самом конце этого ритуала Витаутас Леонович сказал:
- Жаль. Мне это казалось хорошим выходом.
Он отдал мне доклад, ещё раз просмотрел справку, и только потом отдал и её тоже.
Закат на Колыме
Фотограф Магадан.
- Шайдуров - человек непредсказуемый, - сказал он, - если это как-нибудь вас огорчит, то помните, что я тоже член бюро обкома, и могу вмешаться в ситуацию.
Я посмотрел на часы, до начала конференции оставалось 2 часа, а мы с Леной собирались если не пообедать, то по крайней мере перекусить.
- Витаутас Леонович, мне очень жаль, что я не смог оправдать ваших надежд, поскольку я всегда относился к вам с большой расположенностью и уважением.
- Я это знаю, - сказал Витаутас Леонович, - иначе я бы не выступил с таким предложением. Ну, до вашего отъезда мы ещё увидимся, а сейчас вам, вероятно, нужно заняться своим докладом. Скажите водителю, чтобы отвёз вас в гостиницу.
В гостинице мы с Леной поднялись в привычный буфет и за едой я рассказал ей о предложении Контримавичуса.
- Могло бы получиться интересно, - сказала Лена, - но соглашаться на это ни в коем случае нельзя, потому что ты бы оказался не миротворцем, а ещё одной стороной в конкуренции.
Я рассуждал также, хотя к ИБПС я испытывал самые тёплые чувства и никаких врагов в этом институте у меня не было. Впрочем, на отношении к себе в Первом медицинском я тоже не мог пожаловаться, и какие бы разногласия не возникали, когда доходило до голосования, я никогда не имел ни одного голоса против.
Мы ни о чём не договаривались с Калачёвым, но без четверти 15 он подъехал с Любой к гостинице на своём уникальном ГАЗике и спросил:
- Готовы? Можете садиться?
Мы случайно были готовы, потому что я думал, что у нас есть ещё примерно 10 минут свободных - у Лены была идея пройтись пешком. Но коль скоро машина уже была подана, я не умел отказать себе в том, чтобы заменить пешеходную прогулку поездкой на автомобиле.
Я не ожидал большого количества народа на секции «Человеческий фактор», и не ошибся. Крупных руководителей не было совсем, а основную часть присутствующих составляли психиатры и психологи. Я спокойно отношусь к любой аудитории, но когда аудитория состоит из «своих», то спокойное настроение сменяется благодушным. Я положил на стол секундомер, Люба и Валерий дружно улыбнулись - они знали эту мою привычку. Я говорил примерно то, что набросал в самолёте, могу к этому не возвращаться, и меня хорошо слушали потому, что каждый из присутствующих считал, что из этого доклада он сможет извлечь что-нибудь лично для себя. Сидевший рядом с Калачёвым заведующий кафедрой психиатрии Хабаровского мединститута, сказал ему тихо, но достаточно отчётливо:
- Поднаторел на докладах профессор Березин, не хочется портить ему настроение, а то можно было сунуть парочку-тройку вопросов.
- Ради бога, - сказал Калачёв, - он это очень любит, доставьте ему удовольствие.
Но вопросов так и не последовало.
Сразу после моего доклада ко мне подошёл зав. идеологическим отделом обкома, и спросил меня:
- У вас не осталось лишнего экземпляра справки?
- Остался.
- Дайте мне его, пожалуйста, потому что тот Шайдуров забрал, а я хочу иметь возможность ещё раз подумать и составить собственное мнение.
У него был озабоченный вид, и когда он уходил со справкой, эта озабоченность не уменьшилась.
- Я завтра должен быть в обкоме, - сказал я Калачёву, - а люди, с которыми я буду разговаривать, как-то напряжены. Вы не имеете какое-нибудь представление о том, чем это может быть вызвано?
С.А. Шайдуров, который был освобождён от обязанностей первого секретаря магаданского обкома КПСС через два месяца после нашей встречи.
Фото с сайта.
- Я могу сослаться только на слухи, - сказал Валерий Фёдорович, - но довольно уверенно говорят, что в этом году Шайдуров оставит пост секретаря магаданского обкома, и даже называют фамилию приемника.
- А можете мне эту фамилию назвать?
- Да, Мальков.
- А сейчас он чем занят?
- Да он вроде первый секретарь горкома во Владивостоке. Да нам же это более или менее безразлично, - сказал Калачёв, - система требует, чтобы в каждой области был обком, а у обкома был первый секретарь. Но я не помню ни одного случая, когда я испытывал бы в первом секретаре обкома острую потребность.
Люба засмеялась и сказала:
- Да, просто так носят.
- Мне от этого может быть только лучше, - сказал Калачёв.
- Почему? - спросил я.
- Мальков не будет приезжать ко мне на 23 километр со своими бабами, и к сестричкам моим вязаться не будет.
- Вы хорошо знаете Малькова? - спросил я.
- Я - нет, - сказал Калачёв, - но другие люди хорошо его знают.
Продолжение следует.