159. Укрупнённая Чукотка. 5
Слушая разговор о пастьбе оленей, когда два пастуха с жёнами пасли крупные стада, а дети, достигшие 9-10 лет уже принимали в этом участие, я подумал, что выступать в Москве в качестве эксперта по Чукотке, особенно по человеческому фактору, не побывав на малых стойбищах, невозможно. Я позвонил Елене Дмитриевне и попросил её, чтобы она продолжила исследования испытуемых с различным уровнем адаптации, объяснив ей, что я хочу попросить сотрудника райкома, который ездит в пастбищную группу, позволить мне к нему присоединиться. Моё присоединение к пастбищной группе ему тоже было выгодно, поскольку появлялась важная работа по ознакомлению московского профессора с приёмами пастьбы оленей с тем, чтобы можно было судить, какие нагрузки ложатся на организм пастухов при этом. Кроме того, он должен был как партийный работник вести во время весенней пастьбы идеологическую воспитательную работу.
- Далеко вы с нами не пойдёте, - сказал сотрудник райкома, потому, что ноги покалечите, потом вас вывозить придётся из тундры, ну и мне влетит за то, что я допустил, что профессора потащили на далёкую пастьбу. А тут есть небольшие концы, где обычно детишки помогают. Вот мы вас вместо одного из детишков и пустим.
В течение целого дня я грелся в лучах солнца дня полярного, потому что в течение полярного дня даже там, на солнце, можно было погреться. Ну и честно выполнял свои обязанности подпаска - следил, чтобы олени, которых было свыше трёх тысяч, не разбредались, и не отбивались от стада, окуривал оленей для борьбы с оводами и гнусом. Дело в том, что если гнус доводит оленей до отчаяния и также они реагируют на болезненные укусы овода, откладывающего в их тело свои личинки, часть стада может внезапно сорваться с места и уходить бешенным галопом, по-видимому полагая, что они уходят от гнуса, а они уходили от пастухов. В ночь на третий - последний - день моего пребывания в стойбище, я проснулся от какого-то шума и в неверном свете свечей увидел, что и пастух и райкомовец торопливо одеваются. Не задавая никаких вопросов я последовал их примеру. И только когда мы уже вышли наружу, я спросил:
- Что случилось?
Лишайник и ягель - оленье пастбище.
Фотограф wanderflechten.
- Гнус и оводы стадо раскололи, - сказал пастух. - Нужно до рассвета найти. Я хотел сказать, пока солнце низкое, вам же объяснять надо, что в полярном дне рассвета не бывает. Вам может лучше не идти с нами, неизвестно, сколько идти придётся.
- Думаю, что дойду, - сказал я.
А райкомовец - крупный мужчина, из тех, про которых говорят «косая сажень в плечах», сказал:
- Не беспокойтесь, Феликс Борисович, не дойдете - я вас донесу.
Оленей разыскивали собаки, которых называли «собаки-оленегонки». Мы доверились их чутью и старались только поддерживать заданный ими темп, что было очень нелегко, но часа через 4 мы уже увидели отбившуюся от стада группу, группу немаленькую, не меньше тысячи голов. Пока мы шли, едва поспевая за собаками, и не знали, как далеко олени и найдём ли мы их сегодня, я не чувствовал усталости. Но когда олени обнаружились и с помощью собак этот обломок стада стали поворачивать к основной группе, я вдруг почувствовал, что ноги у меня не шевелятся, я буквально не мог сделать ни шага. Райкомовец сразу почувствовал это, и сказал:
- Феликс Борисович, я ведь не шутил, я действительно могу вас некоторое время понести.
Я отказался - согласившись, я стал бы предметом насмешек. По состоянию, я еле-еле шёл, но скорость задавал не я, я вынужден был двигаться заданной мне скоростью. Прошло, наверное, ещё часа три, пока стадо было объединено. Примерно 20-30 минут пастух и райкомовец направляли объединённое стадо, чтобы восстановить у оленей ощущение единства стада.
- Феликс Борисович, - сказал райкомовец, - теперь идите в дом, и пусть вам кто-нибудь ноги посмотрит.
- Чего их смотреть, раз ходят, значит в порядке, - сказал я.
И райкомовец неожиданно резко сказал:
- Вы не тундровик, и мы взяли вас при условии, что вы будете слушаться понимающих людей.
Я вошёл в дом, где возле очага хлопотала молодая женщина-чукчанка. Она ничего мне не сказала и ни о чём меня не спросила, а просто взяла под мышки и бросила на топчан так, как будто походу своих хозяйственных хлопот убрала с дороги какую-то помеху. Но дело было не в этом. Она стянула с меня яловые сапоги и две пары носок, которые у меня были под сапогами, метнулась к очагу, принесла таз с горячей водой и опустила мои ноги в эту воду. И тогда я понял, насколько своевременно были эти действия, я почти не чувствовал ног, но в горячей воде они постепенно отходили. Женщина тёрла в воде мои ноги в направлении снизу вверх, и минут через 10 я подумал, что ноги мои уже в нормальном состоянии. Вероятно, я не ошибался, потому что чукчанка вынула мои ноги из таза, поставила на чистую тряпку, а другой тряпкой стала их тщательно вытирать. Потом осмотрела ноги, принесла какую-то жидкость и в нескольких местах смазала ноги этой жидкостью. И опять же, не говоря ни слова, а может быть, она и не говорила по-русски, она начала меня раздевать, а, раздев, уложила на меховую подстилку и каким-то другим мехом укрыла меня сверху. Я уснул мгновенно, даже не поинтересовавшись, куда исчезли мои спутники.
Стадо оленей.
Фотограф peupleloup.
Я плохо помнил, как я опять попал к Выквану, мне грезилась моя роль пастуха, но когда меня привезли я, собравшись с мыслями и тряхнув головой, избавился от воспоминаний.
Вольфсон, снова заехавший к Выквану, вновь говорил о маленьких стойбищах и охотничьих домиках. Тема была актуальной, я вспомнил, что в том стойбище было только два человека - немолодой пастух и молодая женщина - дочь его или жена, оформленная, вероятно, как чум-работница, и это уже был населённый пункт.
- Вы говорили только о чукчах, - сказал мне Выкван, - но в в разных населённых пунктах были эскимосы, юкагиры эвены. Правда в меньшинстве малых народов чукчи составляли большинство. Хотя не везде, в посёлке Ола коренное население представляли почти исключительно эвены.
Укрупнение населённых пунктов приводило к возникновению или ускорению разрушения традиционных методов хозяйствования. Два взрослых человека с двумя мальчишками-подпасками могли пасти сорокатысячное стадо, только если они постоянно находились возле него. Даже в этом случае они должны были быть очень чуткими людьми и вовремя улавливать грозящую стаду опасность, не позволять им разбиваться, и выводить на наиболее богатые ягелем участки. Идея вахтового оленеводства была заведомо мертворождённой. Олени это не газ, которому всё равно, кто его добывает, меняются или не меняются люди и насколько хорошо знают люди объект своей заботы. Занятее чукчей и других малых народов - охоту - мне показал только охотовед Виталий, но это был другой уровень подготовки и другой уровень рассуждения. В маленьком охотничьем домике, расположенном прямо на охотничьем участке я не был, дворец Виталия нельзя было считать таким домиком, но я понимал, что такой домик был такой же основой ведения хозяйства как семейное пастбище, только в охоте, а не в оленеводстве. Но я не успел высказать эти мысли, поскольку Вольфсон сказал:
- Моя жена ждёт нас, пожалуй, нам пора ехать, чтобы не обидеть.
Вольфсон пригласил и Выквана, я полагал, что Выкван захочет остаться дома, но к моему удивлению, он согласился.
- По дороге вам ещё одно укрупнение покажу, - сказал Вольфсон.
И действительно, вскоре мы подъехали к довольно большому посёлку, по виду которого нельзя было определить, чем занимаются его жители, да и жителей было не видно.
- Что показываете? - спросил я Вольфсона.
- Разнообразие механизмов социальной адаптации ответил Вольфсон.
Он повернул машину напрямик через тундру и через 10 минут мы увидели маленький домик, возле которого суетились два пастуха и чум-работница.
- Вот, - сказал Вольфсон, - они живут в том укрупнённом селении, только они там не бывают. А стадо здесь огромное, и пасут его в семи местах. Олени здесь хорошие, падёж низкий, на слётах оленеводов их в пример ставят, и подчёркивают, какую пользу принесло укрупнение.
- Да, - сказал я, - это очевидно, и что ж, посёлок так всё время пустой и стоит?
- Нет, - сказал Вольфсон, - у них есть отдыхающее звено. Пастухов чуть больше, чем нужно, и можно себе позволить, чтобы пять пастухов две недели отдыхали. Пастухов берут с разных, разумеется, направлений. На одном направлении 5 пастухов сразу не возьмёшь. Эти отдохнут, лучше работать будут.
- И что, эта практика распространена? - спросил я.
- К сожалению, нет, - сказал Вольфсон, - для этого нужно иметь избыток пастухов, а этого нет почти нигде. О, мы уже подъезжаем. Сейчас тебе, - сказал он Выквану, - аккумуляторы искать будем.
Вольфсон позвонил и его жена Лида, открыв нам дверь, мне обрадовалась:
- Хорошо, что приехали Феликс Борисович, у нас в интернате идёт большая дискуссия о методах обучения правополушарных народностей. Всем будет интересно ваше слово.
Отдыхающий олень.
Фотограф TurasPhoto.
- И когда мне придётся его сказать?
- Вот пообедаем, приглашу несколько подружек.
Но Вольфсон не привык откладывать исполнение своих намерения. Не садясь за стол он стал перебирать какие-то технические материалы на полках, следя за тем, чтобы не менялся порядок, в котором они лежали и не нарушалась аккуратность. Через 10 минут он сказал:
- Вот, это такие аккумуляторы. Сейчас мы проверим, заряжаются ли они. Если заряжаются, то твоя проблема решена, можешь не ездить на Аляску.
Вольфсон взял тестер и померил остаточный заряд в аккумуляторах.
- Вот в этих шести остаточный заряд больше вольта, значит, должны зарядиться. Поставлю их заряжаться, а ты завтра заберёшь.
Мы не успели сесть за стол, как снова раздался звонок в дверь.
- Густо гость пошёл, - сказал Вольфсон, - косяком.
Он открыл дверь и в комнату вошёл высокий и широкоплечий мужчина, которого все присутствующие знали и радостно приветствовали. Я его тоже знал, это был Рафаил - начальник магаданского уголовного розыска.
- Ловить у нас кого-нибудь собираешься? - спросил Вольфсон.
- Да что у вас поймаешь, - сказал Рафаил, - я просто операцию организую.
Продолжение следует.
- Далеко вы с нами не пойдёте, - сказал сотрудник райкома, потому, что ноги покалечите, потом вас вывозить придётся из тундры, ну и мне влетит за то, что я допустил, что профессора потащили на далёкую пастьбу. А тут есть небольшие концы, где обычно детишки помогают. Вот мы вас вместо одного из детишков и пустим.
В течение целого дня я грелся в лучах солнца дня полярного, потому что в течение полярного дня даже там, на солнце, можно было погреться. Ну и честно выполнял свои обязанности подпаска - следил, чтобы олени, которых было свыше трёх тысяч, не разбредались, и не отбивались от стада, окуривал оленей для борьбы с оводами и гнусом. Дело в том, что если гнус доводит оленей до отчаяния и также они реагируют на болезненные укусы овода, откладывающего в их тело свои личинки, часть стада может внезапно сорваться с места и уходить бешенным галопом, по-видимому полагая, что они уходят от гнуса, а они уходили от пастухов. В ночь на третий - последний - день моего пребывания в стойбище, я проснулся от какого-то шума и в неверном свете свечей увидел, что и пастух и райкомовец торопливо одеваются. Не задавая никаких вопросов я последовал их примеру. И только когда мы уже вышли наружу, я спросил:
- Что случилось?
Лишайник и ягель - оленье пастбище.
Фотограф wanderflechten.
- Гнус и оводы стадо раскололи, - сказал пастух. - Нужно до рассвета найти. Я хотел сказать, пока солнце низкое, вам же объяснять надо, что в полярном дне рассвета не бывает. Вам может лучше не идти с нами, неизвестно, сколько идти придётся.
- Думаю, что дойду, - сказал я.
А райкомовец - крупный мужчина, из тех, про которых говорят «косая сажень в плечах», сказал:
- Не беспокойтесь, Феликс Борисович, не дойдете - я вас донесу.
Оленей разыскивали собаки, которых называли «собаки-оленегонки». Мы доверились их чутью и старались только поддерживать заданный ими темп, что было очень нелегко, но часа через 4 мы уже увидели отбившуюся от стада группу, группу немаленькую, не меньше тысячи голов. Пока мы шли, едва поспевая за собаками, и не знали, как далеко олени и найдём ли мы их сегодня, я не чувствовал усталости. Но когда олени обнаружились и с помощью собак этот обломок стада стали поворачивать к основной группе, я вдруг почувствовал, что ноги у меня не шевелятся, я буквально не мог сделать ни шага. Райкомовец сразу почувствовал это, и сказал:
- Феликс Борисович, я ведь не шутил, я действительно могу вас некоторое время понести.
Я отказался - согласившись, я стал бы предметом насмешек. По состоянию, я еле-еле шёл, но скорость задавал не я, я вынужден был двигаться заданной мне скоростью. Прошло, наверное, ещё часа три, пока стадо было объединено. Примерно 20-30 минут пастух и райкомовец направляли объединённое стадо, чтобы восстановить у оленей ощущение единства стада.
- Феликс Борисович, - сказал райкомовец, - теперь идите в дом, и пусть вам кто-нибудь ноги посмотрит.
- Чего их смотреть, раз ходят, значит в порядке, - сказал я.
И райкомовец неожиданно резко сказал:
- Вы не тундровик, и мы взяли вас при условии, что вы будете слушаться понимающих людей.
Я вошёл в дом, где возле очага хлопотала молодая женщина-чукчанка. Она ничего мне не сказала и ни о чём меня не спросила, а просто взяла под мышки и бросила на топчан так, как будто походу своих хозяйственных хлопот убрала с дороги какую-то помеху. Но дело было не в этом. Она стянула с меня яловые сапоги и две пары носок, которые у меня были под сапогами, метнулась к очагу, принесла таз с горячей водой и опустила мои ноги в эту воду. И тогда я понял, насколько своевременно были эти действия, я почти не чувствовал ног, но в горячей воде они постепенно отходили. Женщина тёрла в воде мои ноги в направлении снизу вверх, и минут через 10 я подумал, что ноги мои уже в нормальном состоянии. Вероятно, я не ошибался, потому что чукчанка вынула мои ноги из таза, поставила на чистую тряпку, а другой тряпкой стала их тщательно вытирать. Потом осмотрела ноги, принесла какую-то жидкость и в нескольких местах смазала ноги этой жидкостью. И опять же, не говоря ни слова, а может быть, она и не говорила по-русски, она начала меня раздевать, а, раздев, уложила на меховую подстилку и каким-то другим мехом укрыла меня сверху. Я уснул мгновенно, даже не поинтересовавшись, куда исчезли мои спутники.
Стадо оленей.
Фотограф peupleloup.
Я плохо помнил, как я опять попал к Выквану, мне грезилась моя роль пастуха, но когда меня привезли я, собравшись с мыслями и тряхнув головой, избавился от воспоминаний.
Вольфсон, снова заехавший к Выквану, вновь говорил о маленьких стойбищах и охотничьих домиках. Тема была актуальной, я вспомнил, что в том стойбище было только два человека - немолодой пастух и молодая женщина - дочь его или жена, оформленная, вероятно, как чум-работница, и это уже был населённый пункт.
- Вы говорили только о чукчах, - сказал мне Выкван, - но в в разных населённых пунктах были эскимосы, юкагиры эвены. Правда в меньшинстве малых народов чукчи составляли большинство. Хотя не везде, в посёлке Ола коренное население представляли почти исключительно эвены.
Укрупнение населённых пунктов приводило к возникновению или ускорению разрушения традиционных методов хозяйствования. Два взрослых человека с двумя мальчишками-подпасками могли пасти сорокатысячное стадо, только если они постоянно находились возле него. Даже в этом случае они должны были быть очень чуткими людьми и вовремя улавливать грозящую стаду опасность, не позволять им разбиваться, и выводить на наиболее богатые ягелем участки. Идея вахтового оленеводства была заведомо мертворождённой. Олени это не газ, которому всё равно, кто его добывает, меняются или не меняются люди и насколько хорошо знают люди объект своей заботы. Занятее чукчей и других малых народов - охоту - мне показал только охотовед Виталий, но это был другой уровень подготовки и другой уровень рассуждения. В маленьком охотничьем домике, расположенном прямо на охотничьем участке я не был, дворец Виталия нельзя было считать таким домиком, но я понимал, что такой домик был такой же основой ведения хозяйства как семейное пастбище, только в охоте, а не в оленеводстве. Но я не успел высказать эти мысли, поскольку Вольфсон сказал:
- Моя жена ждёт нас, пожалуй, нам пора ехать, чтобы не обидеть.
Вольфсон пригласил и Выквана, я полагал, что Выкван захочет остаться дома, но к моему удивлению, он согласился.
- По дороге вам ещё одно укрупнение покажу, - сказал Вольфсон.
И действительно, вскоре мы подъехали к довольно большому посёлку, по виду которого нельзя было определить, чем занимаются его жители, да и жителей было не видно.
- Что показываете? - спросил я Вольфсона.
- Разнообразие механизмов социальной адаптации ответил Вольфсон.
Он повернул машину напрямик через тундру и через 10 минут мы увидели маленький домик, возле которого суетились два пастуха и чум-работница.
- Вот, - сказал Вольфсон, - они живут в том укрупнённом селении, только они там не бывают. А стадо здесь огромное, и пасут его в семи местах. Олени здесь хорошие, падёж низкий, на слётах оленеводов их в пример ставят, и подчёркивают, какую пользу принесло укрупнение.
- Да, - сказал я, - это очевидно, и что ж, посёлок так всё время пустой и стоит?
- Нет, - сказал Вольфсон, - у них есть отдыхающее звено. Пастухов чуть больше, чем нужно, и можно себе позволить, чтобы пять пастухов две недели отдыхали. Пастухов берут с разных, разумеется, направлений. На одном направлении 5 пастухов сразу не возьмёшь. Эти отдохнут, лучше работать будут.
- И что, эта практика распространена? - спросил я.
- К сожалению, нет, - сказал Вольфсон, - для этого нужно иметь избыток пастухов, а этого нет почти нигде. О, мы уже подъезжаем. Сейчас тебе, - сказал он Выквану, - аккумуляторы искать будем.
Вольфсон позвонил и его жена Лида, открыв нам дверь, мне обрадовалась:
- Хорошо, что приехали Феликс Борисович, у нас в интернате идёт большая дискуссия о методах обучения правополушарных народностей. Всем будет интересно ваше слово.
Отдыхающий олень.
Фотограф TurasPhoto.
- И когда мне придётся его сказать?
- Вот пообедаем, приглашу несколько подружек.
Но Вольфсон не привык откладывать исполнение своих намерения. Не садясь за стол он стал перебирать какие-то технические материалы на полках, следя за тем, чтобы не менялся порядок, в котором они лежали и не нарушалась аккуратность. Через 10 минут он сказал:
- Вот, это такие аккумуляторы. Сейчас мы проверим, заряжаются ли они. Если заряжаются, то твоя проблема решена, можешь не ездить на Аляску.
Вольфсон взял тестер и померил остаточный заряд в аккумуляторах.
- Вот в этих шести остаточный заряд больше вольта, значит, должны зарядиться. Поставлю их заряжаться, а ты завтра заберёшь.
Мы не успели сесть за стол, как снова раздался звонок в дверь.
- Густо гость пошёл, - сказал Вольфсон, - косяком.
Он открыл дверь и в комнату вошёл высокий и широкоплечий мужчина, которого все присутствующие знали и радостно приветствовали. Я его тоже знал, это был Рафаил - начальник магаданского уголовного розыска.
- Ловить у нас кого-нибудь собираешься? - спросил Вольфсон.
- Да что у вас поймаешь, - сказал Рафаил, - я просто операцию организую.
Продолжение следует.