132. Чукотская поэтесса. 2
Потом Антонина Кымытваль по Лениной просьбе прочитала несколько стихов на чукотском. До этого чукотский язык казался мне отрывистым и грубоватым, но в устах Кымытваль он звучал удивительно мягко и лирично.
- Это прекрасно, - сказала Лена.
- Да, - произнесла Антонина, - но вы не можете об этом в полной мере судить, потому что не знаете чукотского языка. Я прочту вам несколько стихотворений в переводах на русский. Как правило, от перевода стихи сильно теряют. Но Владимиру Андреевичу Сергееву иногда это хорошо удаётся. Я отобрала несколько стихов в его переводе, и когда меня просят прочесть мои стихи на русском, я читаю именно их.
Мы с Леной любили стихи и умели их ценить, и, хотя не сомневались, что стихи потеряли в переводе, с удовольствием выслушали эти стихи, написанные сердцем любимой и любящей женщины. Мы сидели с Леной рядом и слушали одинаково внимательно и даже восхищённо, но Кымытваль почему-то обратилась персонально к Лене:
- Вам понравилось?
- Очень, - сказала Лена.
- Должно было понравиться, - сказала Кымытваль, - у вас очень развито чувство прекрасного и у вас горячее преданное сердце.
Я ничего не имел против этих определений, но уже начал думать, что ко мне Кымытваль относиться плохо, когда она обернулась ко мне и сказала:
- Вы не обижайтесь, что я больше общаюсь с вашей женой, чем с вами. Ведь вы уж и сами знаете, что хотя такие люди, как вы, встречаются нечасто, но таких как Елена - единицы на Земле.
- Эй, гости, - послышался голос Задорина, - я вам кое-что поставил на стол, перекусите по русскому обычаю.
Это был довольно типичная еда, которую можно было приготовить на скорую руку: бутерброды с копчёной чавычой, икра минутка в хрустальной вазочке, и странный салат из рыбы солёной, рыбы копчёной и какой-то непонятной нам зелени. А сверху на этот салат была высыпана горсть мелких синих ягод.
Кымытваль на обложке своей книги
Иллюстрация с сайта
- Что за ягоды, - спросил я.
- Мокша, - ответил Задорин. - Русским она обычно не кажется вкусной, но чукчи знают, что мокша это ягода ягод. Они умеют чувствовать её вкус и знают, что только она может утолить жажду, если поблизости нету источников воды.
Кроме этого на столе стоял кувшин мочёной брусники и Кымытваль сказала:
- Обязательно запивайте брусникой, иначе будет остро и невкусно.
Мы послушались. Не знаю, что было бы без мочёной брусники, но с нею было неостро и вкусно. Когда убрали со стола, Кымытваль повела нас к своей четырёхсторонней стеклянной витрине, где хранились её костяные драгоценности. Эта витрина бросилась мне в глаза ещё тогда, когда мы вошли в комнату. Но тогда мы не подходили и не рассматривали резьбу подробно. Сейчас мы получили возможность это сделать. Иногда мы останавливались над каким-нибудь большим клыком, на котором размещалась целая сцена, например перекочёвки, состоящая из 12 или 15 рисунков, которые если смотреть их подряд, образовывали очень понятный рассказ.
- Хорошо, - сказал я, - даже не поймёшь, что лучше - изобразительное искусство или то, что это прекрасное повествование.
- Вам так нравится? - спросила Кымытваль.
Я сказал:
- Очень.
Она открыла витрину, достала клык и сказала:
- Я хотела бы подарить его вам на память.
Сидевший за столом Задорин повернулся ко мне и сказал:
- Простите её, Феликс Борисович, она всё-таки дочь своего народа, она не понимает, что коллекцию нельзя раздавать.
- Разумеется, - подхватил я, - я и не собирался брать его. Вы знаете, Тоня, мне будет приятнее знать, что эта коллекция будет стоять здесь всю вашу жизнь и жизнь ваших детей, и хозяева этой коллекции всегда будут рады показать её тем, кто понимает толк в этом искусстве. Пусть этот клык лежит там, где лежал. Здесь в компании достойных изделий, он будет выглядеть так прекрасно, как никогда не будет выглядеть, если он будет одиноко лежать далеко от вашей родины.
- Да, - сказала Кымытваль, - мой муж всегда так говорит, и наверное он прав, и вы правы. Но мне очень хотелось оставить по себе и какую-нибудь вещественную память.
- Может и такой случай представиться, - сказал я.
- А вы надолго в Магадане на этот раз?
- Две недели, - сказал я.
- О, тогда мы ещё наверняка хотя бы раз увидимся. Запишите мне телефон вашего номера в гостинице.
Я записал телефон, и Лена сказала:
- Мы отняли у вас почти весь день.
- Это был благословленный день, - сказала Кымытваль, - и не так уж много таких дней было в моей жизни.
Мы попрощались и вышли.
- Я провожу вас немножко, - сказал Задорин и вышел с нами.
- Нет женщины прекраснее её, - процитировал кого-то Задорин.
- Согласен, - сказал.
- Вы правильно сделали, что не взяли клык, - сказал Задорин, - когда я уезжаю, я предпринимаю специальные меры предосторожности, чтобы вернувшись застать коллекцию на месте. Ну, а к Тониному приглашению я присоединяюсь, если у вас будет возможность - звоните и приходите.
Занятые работой и оформлением в ИБПС документации на следующий этап работы, мы не то чтобы забыли про Кымытваль и не собирались больше её повидать, а просто это автоматически откладывалось со дня на день.
Однажды мы пообедали в ресторане нашей гостиницы и поднялись в номер, и тут я спохватился, что забыл оформленные в ИБПС документы, в которых фиксировалась работа, которую мы должны были сделать до конца года и сумма, которую наш институт должен был за это получить. В общем, это не было смертельно опасно, если бы я не нашёл эти документы, я заявил бы о пропаже в милицию, милиция объявила бы их недействительными, и просто все документы пришлось бы делать снова, указав, «Документы сделаны вместо утерянных и действительны». Под этим бы подписался я, Контримавичус и начальник магаданского отдела милиции. Возиться с этим не хотелось, я вернулся в ресторан и спросил официанта:
- Я не забыл здесь документа?
- Забыли, - сказал официант.
- Вы мне их отдадите?
- Бутылку шампанского.
- Даже так?
- Да, - сказал официант, - это будет вам урок, не будете по ресторанам документы разбрасывать.
Антонина Кымытваль,первая чукотская поэтесса
Фото с сайта
Я сопоставил варианты и понял, что поставить ему бутылку шампанского будет проще:
- Хорошо, давайте.
Он взял у меня деньги, пошёл в кассу и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Он налил полбокала мне, полный себе и сказал:
- Ну, выпьем за вашу память.
Мы выпили.
- Будете пить ещё?
- Нет, я пожалуй пойду.
- Ну, вот вам ваши документы, а остальное я выпью за ваше здоровье.
Я, не выходя на улицу, поднялся по внутренней лестнице, зашёл в свой люкс, с облегчением положил на стол папку с документами.
- Дорого обошлось? - спросила Лена.
- Нет, умеренно, - сказал я, и в это время зазвонил телефон. Я взял трубку.
- Феликс Борисович, - спросил знакомый женский голос, - это Тоня Кымытваль. Вы сегодня ещё будете заняты?
- Нет, - сказал я.
- Вы когда-нибудь слышали чукотский национальный ансамбль Эргырон
- Нет, - сказал я.
- У меня сейчас три человека из этого ансамбля, приходите сразу и они покажут вам чукотское искусство.
Я повернулся к Лене и спросил:
- Слышала?
- Да, - сказала Лена
- Пойдём. Если окажется, что это плохо, мы всегда сможем найти предлог, чтобы уйти.
Тоня познакомила нас с тремя юношами, которые раздвинули мебель к стенками и под аккомпанемент какого-то инструмента сначала исполнили несколько песен, а потом показали народные танцы. Это не было плохо, было интересно. Тоня переняла русский обычай, и сразу после того, как закончилось выступление кусочка Эргырона, поставила на стол блюдо с жареной олениной а также, как это обычно было в чукотских семьях, копчёную рыбу и икру «минутка».
- Я слыхал, - сказал я, - что у вас не принято обязательно давать угощение гостю?
- Гостя можно спросить, - сказала Кымытваль, - не голоден ли он. И если голоден, постараться получше его накормить. Но гость может не дожидаться этого вопроса, а войдя просто сказать: «Я уже голоден». Результат будет тот же.
Обложка книги Кымытваль.
Иллюстрация с сайта
Вшестером мы сели за стол. Оленина меня поразила, её не надо было жевать, её можно было раздавить языком о нёбо. И, как бы прочтя мои мысли, Кымытваль сказал:
- Это очень нежный молодой оленёнок, такого нежного мяса вы больше нигде не попробуете.
Артисты Эргырона весело разговаривали большей частью по-чукотски, иногда вставляя русские фразы. Но Кымытваль, помня обязанности хозяйки, села между мной и Леной, и переводила каждое слово.
- Может быть, выпьем вина? - сказал один из артистов.
Тоня посмотрела на меня, потом на Лену и сказала:
- Не сегодня.
Эргыроновцы переглянулись и один спросил нас:
- Вам понравилось наше искусство?
- Да, - сказал я, нам очень понравилось.
- Если будете бывать в Магадане ещё, мы вам большой концерт дадим. А сейчас мы, наверное, пойдём. Правда, Тоня.
Тоня сказала:
- Каждый делает то, что хочет.
- Да, пожалуй, пойдём.
Мы попрощались, и Тоня проводила их до двери и даже на несколько ступенек спустилась вслед за ними.
- Это очень хорошие ребята, - сказала она, - они - гордость чукотского искусства, и когда-нибудь будут гордостью искусства мирового.
- Ваша коллекция так нам понравилась, - сказала Лена, - что мы решили иметь хоть несколько изделий из моржовой кости на память о наших экспедициях.
- И что вы купили?
- Два клыка - один большой один маленький, несколько резных фигурок домашнего бога чукчей - Пеликена.
- Пеликена... - задумчиво сказала Кымытваль. - Вы купили одну фигурку Пеликена?
- Нет, - сказала Лена, - целых пять.
- А вы мне их покажете?
Продолжение следует.
- Это прекрасно, - сказала Лена.
- Да, - произнесла Антонина, - но вы не можете об этом в полной мере судить, потому что не знаете чукотского языка. Я прочту вам несколько стихотворений в переводах на русский. Как правило, от перевода стихи сильно теряют. Но Владимиру Андреевичу Сергееву иногда это хорошо удаётся. Я отобрала несколько стихов в его переводе, и когда меня просят прочесть мои стихи на русском, я читаю именно их.
Мы с Леной любили стихи и умели их ценить, и, хотя не сомневались, что стихи потеряли в переводе, с удовольствием выслушали эти стихи, написанные сердцем любимой и любящей женщины. Мы сидели с Леной рядом и слушали одинаково внимательно и даже восхищённо, но Кымытваль почему-то обратилась персонально к Лене:
- Вам понравилось?
- Очень, - сказала Лена.
- Должно было понравиться, - сказала Кымытваль, - у вас очень развито чувство прекрасного и у вас горячее преданное сердце.
Я ничего не имел против этих определений, но уже начал думать, что ко мне Кымытваль относиться плохо, когда она обернулась ко мне и сказала:
- Вы не обижайтесь, что я больше общаюсь с вашей женой, чем с вами. Ведь вы уж и сами знаете, что хотя такие люди, как вы, встречаются нечасто, но таких как Елена - единицы на Земле.
- Эй, гости, - послышался голос Задорина, - я вам кое-что поставил на стол, перекусите по русскому обычаю.
Это был довольно типичная еда, которую можно было приготовить на скорую руку: бутерброды с копчёной чавычой, икра минутка в хрустальной вазочке, и странный салат из рыбы солёной, рыбы копчёной и какой-то непонятной нам зелени. А сверху на этот салат была высыпана горсть мелких синих ягод.
Кымытваль на обложке своей книги
Иллюстрация с сайта
- Что за ягоды, - спросил я.
- Мокша, - ответил Задорин. - Русским она обычно не кажется вкусной, но чукчи знают, что мокша это ягода ягод. Они умеют чувствовать её вкус и знают, что только она может утолить жажду, если поблизости нету источников воды.
Кроме этого на столе стоял кувшин мочёной брусники и Кымытваль сказала:
- Обязательно запивайте брусникой, иначе будет остро и невкусно.
Мы послушались. Не знаю, что было бы без мочёной брусники, но с нею было неостро и вкусно. Когда убрали со стола, Кымытваль повела нас к своей четырёхсторонней стеклянной витрине, где хранились её костяные драгоценности. Эта витрина бросилась мне в глаза ещё тогда, когда мы вошли в комнату. Но тогда мы не подходили и не рассматривали резьбу подробно. Сейчас мы получили возможность это сделать. Иногда мы останавливались над каким-нибудь большим клыком, на котором размещалась целая сцена, например перекочёвки, состоящая из 12 или 15 рисунков, которые если смотреть их подряд, образовывали очень понятный рассказ.
- Хорошо, - сказал я, - даже не поймёшь, что лучше - изобразительное искусство или то, что это прекрасное повествование.
- Вам так нравится? - спросила Кымытваль.
Я сказал:
- Очень.
Она открыла витрину, достала клык и сказала:
- Я хотела бы подарить его вам на память.
Сидевший за столом Задорин повернулся ко мне и сказал:
- Простите её, Феликс Борисович, она всё-таки дочь своего народа, она не понимает, что коллекцию нельзя раздавать.
- Разумеется, - подхватил я, - я и не собирался брать его. Вы знаете, Тоня, мне будет приятнее знать, что эта коллекция будет стоять здесь всю вашу жизнь и жизнь ваших детей, и хозяева этой коллекции всегда будут рады показать её тем, кто понимает толк в этом искусстве. Пусть этот клык лежит там, где лежал. Здесь в компании достойных изделий, он будет выглядеть так прекрасно, как никогда не будет выглядеть, если он будет одиноко лежать далеко от вашей родины.
- Да, - сказала Кымытваль, - мой муж всегда так говорит, и наверное он прав, и вы правы. Но мне очень хотелось оставить по себе и какую-нибудь вещественную память.
- Может и такой случай представиться, - сказал я.
- А вы надолго в Магадане на этот раз?
- Две недели, - сказал я.
- О, тогда мы ещё наверняка хотя бы раз увидимся. Запишите мне телефон вашего номера в гостинице.
Я записал телефон, и Лена сказала:
- Мы отняли у вас почти весь день.
- Это был благословленный день, - сказала Кымытваль, - и не так уж много таких дней было в моей жизни.
Мы попрощались и вышли.
- Я провожу вас немножко, - сказал Задорин и вышел с нами.
- Нет женщины прекраснее её, - процитировал кого-то Задорин.
- Согласен, - сказал.
- Вы правильно сделали, что не взяли клык, - сказал Задорин, - когда я уезжаю, я предпринимаю специальные меры предосторожности, чтобы вернувшись застать коллекцию на месте. Ну, а к Тониному приглашению я присоединяюсь, если у вас будет возможность - звоните и приходите.
Занятые работой и оформлением в ИБПС документации на следующий этап работы, мы не то чтобы забыли про Кымытваль и не собирались больше её повидать, а просто это автоматически откладывалось со дня на день.
Однажды мы пообедали в ресторане нашей гостиницы и поднялись в номер, и тут я спохватился, что забыл оформленные в ИБПС документы, в которых фиксировалась работа, которую мы должны были сделать до конца года и сумма, которую наш институт должен был за это получить. В общем, это не было смертельно опасно, если бы я не нашёл эти документы, я заявил бы о пропаже в милицию, милиция объявила бы их недействительными, и просто все документы пришлось бы делать снова, указав, «Документы сделаны вместо утерянных и действительны». Под этим бы подписался я, Контримавичус и начальник магаданского отдела милиции. Возиться с этим не хотелось, я вернулся в ресторан и спросил официанта:
- Я не забыл здесь документа?
- Забыли, - сказал официант.
- Вы мне их отдадите?
- Бутылку шампанского.
- Даже так?
- Да, - сказал официант, - это будет вам урок, не будете по ресторанам документы разбрасывать.
Антонина Кымытваль,первая чукотская поэтесса
Фото с сайта
Я сопоставил варианты и понял, что поставить ему бутылку шампанского будет проще:
- Хорошо, давайте.
Он взял у меня деньги, пошёл в кассу и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Он налил полбокала мне, полный себе и сказал:
- Ну, выпьем за вашу память.
Мы выпили.
- Будете пить ещё?
- Нет, я пожалуй пойду.
- Ну, вот вам ваши документы, а остальное я выпью за ваше здоровье.
Я, не выходя на улицу, поднялся по внутренней лестнице, зашёл в свой люкс, с облегчением положил на стол папку с документами.
- Дорого обошлось? - спросила Лена.
- Нет, умеренно, - сказал я, и в это время зазвонил телефон. Я взял трубку.
- Феликс Борисович, - спросил знакомый женский голос, - это Тоня Кымытваль. Вы сегодня ещё будете заняты?
- Нет, - сказал я.
- Вы когда-нибудь слышали чукотский национальный ансамбль Эргырон
- Нет, - сказал я.
- У меня сейчас три человека из этого ансамбля, приходите сразу и они покажут вам чукотское искусство.
Я повернулся к Лене и спросил:
- Слышала?
- Да, - сказала Лена
- Пойдём. Если окажется, что это плохо, мы всегда сможем найти предлог, чтобы уйти.
Тоня познакомила нас с тремя юношами, которые раздвинули мебель к стенками и под аккомпанемент какого-то инструмента сначала исполнили несколько песен, а потом показали народные танцы. Это не было плохо, было интересно. Тоня переняла русский обычай, и сразу после того, как закончилось выступление кусочка Эргырона, поставила на стол блюдо с жареной олениной а также, как это обычно было в чукотских семьях, копчёную рыбу и икру «минутка».
- Я слыхал, - сказал я, - что у вас не принято обязательно давать угощение гостю?
- Гостя можно спросить, - сказала Кымытваль, - не голоден ли он. И если голоден, постараться получше его накормить. Но гость может не дожидаться этого вопроса, а войдя просто сказать: «Я уже голоден». Результат будет тот же.
Обложка книги Кымытваль.
Иллюстрация с сайта
Вшестером мы сели за стол. Оленина меня поразила, её не надо было жевать, её можно было раздавить языком о нёбо. И, как бы прочтя мои мысли, Кымытваль сказал:
- Это очень нежный молодой оленёнок, такого нежного мяса вы больше нигде не попробуете.
Артисты Эргырона весело разговаривали большей частью по-чукотски, иногда вставляя русские фразы. Но Кымытваль, помня обязанности хозяйки, села между мной и Леной, и переводила каждое слово.
- Может быть, выпьем вина? - сказал один из артистов.
Тоня посмотрела на меня, потом на Лену и сказала:
- Не сегодня.
Эргыроновцы переглянулись и один спросил нас:
- Вам понравилось наше искусство?
- Да, - сказал я, нам очень понравилось.
- Если будете бывать в Магадане ещё, мы вам большой концерт дадим. А сейчас мы, наверное, пойдём. Правда, Тоня.
Тоня сказала:
- Каждый делает то, что хочет.
- Да, пожалуй, пойдём.
Мы попрощались, и Тоня проводила их до двери и даже на несколько ступенек спустилась вслед за ними.
- Это очень хорошие ребята, - сказала она, - они - гордость чукотского искусства, и когда-нибудь будут гордостью искусства мирового.
- Ваша коллекция так нам понравилась, - сказала Лена, - что мы решили иметь хоть несколько изделий из моржовой кости на память о наших экспедициях.
- И что вы купили?
- Два клыка - один большой один маленький, несколько резных фигурок домашнего бога чукчей - Пеликена.
- Пеликена... - задумчиво сказала Кымытваль. - Вы купили одну фигурку Пеликена?
- Нет, - сказала Лена, - целых пять.
- А вы мне их покажете?
Продолжение следует.