65. За пределами клиники. Мой друг Ион Деген.
Мне уже случалось сказать несколько слов про Яню Дегена (который, как я узнал значительно позднее, официально числится Ионом), когда описывал его шефство надо мной при переводе в Черновицкий институт. В ту пору, когда мы вместе учились, он был ещё убеждённым коммунистом и был озабочен чистотой партийных рядов. В частности, когда он и группа его товарищей решили, что секретарь парткома института нарушает партийную этику (это была первоначальная редакция этого поста, когда я разговаривал с Яней по Скайпу, он сказал, что это ненужные тонкости и что «секретарь этот был попросту сволочью»), они сумели забаллотировать его при перевыборах, чего никто не ожидал.
Секретарь парткома сидел прочно и пользовался поддержкой вышестоящих партийных инстанций. Деген резко выступил против его переизбрания. Он никогда не выступал по написанному тексту, но на этот раз он своё выступление написал и зачитывал его, не отрываясь от текста. Таким образом он стремился избежать последующего искажения его слов и подтасовок. Решающий же шаг он сделал, когда выдвигались кандидатуры в новый состав партийного бюро. Проверенным методом сохранять руководство было выдвижение такого количества кандидатур, которое бы точно соответствовало количественному составу партбюро. Каждый коммунист имел право вписать какую-нибудь отсутствовавшую в списке кандидатуру, но такая вписанная кандидатура никогда не получала большинства голосов. И на этот раз, как только было выдвинуто необходимое количество кандидатур, прозвучало обычное: «Кандидатов достаточно, подведём черту». Деген увидел умоляющий взгляд Михаила Михайловича Зотина, того самого, который оставался человеком в ту пору, когда это было нелегко, и мгновенно выдвинул ещё одну кандидатуру. Это была не просто случайная кандидатура, за несколько мгновений он сообразил, кого нужно выдвинуть, чтобы этот человек не взял самоотвода и был слишком влиятелен, чтобы его посмели отвести другие. Деген предложил кандидатуру Склярова, заведующего кафедрой нормальной физиологии. Деген не любил Склярова и однажды написал на него острую эпиграмму, но в данном случае отношение к человеку не имело значение, важно было, чтобы в списке кандидатов в члены партбюро был один человек лишний, т.е. собрание не могло утвердить всех выдвинутых кандидатов, кто-то должен был выбыть. И выбыл именно человек, который до этого времени был секретарём, что показало, что многие коммунисты разделяли мнение о нём Яни Дегена. Поражения секретаря не ожидали, но когда оно произошло, никто не упрекнул Дегена в "антисекретарской" деятельности, более того, областная газета поместила статью "Почему коммунисты медицинского института забаллотировали своего секретаря".
Для меня же дружба с Яней была весьма полезной, поскольку он хорошо знал институт и людей и тактично, но настойчиво направлял моё поведение под лозунгом «Станиславских потрясений достаточно». Он хорошо знал профессорский состав и подробно рассказывал мне о каждом, объясняя, что можно и что нельзя говорить тому или иному профессору. Он был храбрый человек (7 орденов и медаль «За отвагу» об этом свидетельствуют) и не боялся поднять свой голос в защиту товарища, если считал, что товарищ несправедливо обижен.
Он много рассказывал о войне, благодаря его рассказам я о многом получил более ясное представление. Интересно, что когда я потом вспоминал об этом, он удивился и сказал, что он вообще не был любителем рассказывать о войне. Может быть, дело было в том, что он никогда не рассказывал по собственному почину. Я задавал вопросы, а он на них отвечал, иногда кратко, а иногда так пространно и интересно, что я слушал его затаив дыхание.
Оценивая его поведение, я говорил: «Может тебя и прозвали Счастливчиком, потому что когда ты видел задачу, ты уже не видел опасности, и поэтому она тебя миновала». На что он сказал: «Понятно, что ты можешь так говорить, ты не был на фронте. Уверяю тебя, я очень остро чувствовал опасность. Просто я умел её избежать, и именно поэтому меня прозвали Счастливчиком».
Он вошёл в перечень 100 выдающихся асов Второй Мировой войны, и будучи вообще равнодушным к почестям, он считал, что этот перечень не учитывает класс танков, потому что из танков, которые он уничтожил, будучи командиром сначала танка Т-34, потом взвода, потом роты, он атаковал в основном "пантеры" и "тигры" - танки значительно более мощного класса, а одну "пантеру" даже захватил.
После того как Деген в сопровождении ещё одного танка проник в Кёнигсберг, а потом с трудом оттуда выбрался, он отправился с докладом к командиру бригады. Он обнаружил командира за длинным рядом сараев рядом с командующим 3-м Белорусским фронтом, генералом армии Иваном Черняховским. «Товарищ генерал армии, - сказал Деген, - разрешите обратиться к гвардии полковнику». «Докладывайте мне, - сказал Черняховский и повторил: - Докладывайте мне». Только выслушав доклад, он заметил, что Деген ранен (Деген и сам этого не замечал), и сказал: «Вы ранены. Я подожду, пока вас перевяжут». И когда Яню Дегена перевязали тут же на месте, Черняховский сказал командиру бригады: «Всем экипажам представление к ордену Ленина. Командира роты представить к званию Героя Советского Союза». «Товарищ командующий, - сказал командир бригады, - его уже два раза представляли». «На этот раз лично прослежу», - сказал Черняховский. Но он погиб и проследить, по-видимому, не успел.
В одной из последних недавних бесед Деген рассказал мне: «Перед Кёнигсбергом я увидел очень удобную для атаки позицию и отдал своей роте (сборной, мои уже все вышли из строя) команду «Делай как я», но это был девятый день непрерывных боёв, и танкисты не выполнили мою команду. Я оказался среди немецких линий на одиноком танке, лоб в лоб с немецким. Произошла крайне редкая на войне вещь. Оба танки выстрелили одновременно. Я даже подумал, что это мой снаряд разорвался у меня в руках. Если бы я знал, что я подбил немецкий танк, я бы отделался уже полученным ранением в челюсть и сидел бы в башне, недосягаемой для немецкой пехоты. Но я этого не знал, вылез из башни и попал под многочисленные автоматные очереди. Не сгорел в танке, кроме меня, только один человек. Обгоревшие, истекающие кровью, мы всё-таки прожили то время, чтобы советские войска заняли эту территорию». После этих ранений все были убеждены, что он умрёт, но он подтвердил свою кличку «Счастливчик», в конце концов, после ряда операций, отделавшись осколком в мозгу и хромотой (у него плохо сгибается коленный сустав). Я не помню уже, кто из ведущих командиров танковых войск сказал ему: «Если пойдёшь в Академию бронетанковой техники, я гарантирую тебе, что твоё представление к званию Героя будет реализовано». Но Деген сказал, что хочет, конечно, быть Героем, но врачом быть хочет ещё больше, и поступил в медицинский институт (вначале в Киеве, а потом перевёлся в Черновицкий медицинский институт, куда перевёлся и я), а вопрос о присвоении ему звания Героя повис в воздухе.
Когда начались военные действия в Израиле, Деген с энтузиазмом написал в ЦК просьбу послать его в армию Израиля, учитывая его боевой опыт. Его спросили: «Вы знаете иврит?» Он ответил отрицательно, после чего ему сказали, что в Израиле говорят на иврите и что его командировка в Израиль в данный момент нецелесообразна. И на этом разговор закончился.
Впоследствии отношения СССР с только что возникшим государством Израиль, вначале хорошие, резко испортились, и Деген уже временами опасался, что «выдернут на партсобрании и спросят: А чего это тебе вдруг вздумалось проситься в Израиль?» Но об этой просьбе вспомнили только один раз через много лет, перед его реальным отъездом.
Однажды в какой-то радиопередаче о нём сказали, что он погиб и ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Он обратился к военкому, который сказал, что тоже это слышал и уже послал запрос в наградную комиссию. Военкому ответили: «Ждите указа». Указа так и не последовало, а на очередной вопрос была прислана бюрократическая бумага, смысл которой заключался в том, что существует мнение, что поскольку у лейтенанта Дегена уже много правительственных наград, присвоение ему звания Героя Советского Союза нецелесообразно.
Он твёрдо решил стать хирургом-травматологом, преодолел поставленные властью препятствия для поступления в ординатуру (разрешение на это он смог получить у зав. административным отделом ЦК КПСС, который передал соответствующее распоряжение на Украину). Деген ещё на Украине стал знаменит настолько, что ему привозили больных из Москвы. Но какой ценой это всё давалось! Деген работал практически круглосуточно, причем вначале он даже не смог получить зарплату. У него оставалось меньше рубля, когда он наконец приехал эту зарплату получать. Но в списке его не оказалось. Бухгалтер, к которой он обратился, просмотрев документы, сказала ему, что приказ министерства о его зачислении есть, но для выдачи зарплаты нужен ещё приказ по институту. И он направился на приём к директору. Директор, профессор Кальченко, вначале сделал вид, что не может его вспомнить, а потом сказал: «Ах, да, это же у вас много наград. Впрочем, ордена можно было купить и в Ташкенте». «У меня хватило выдержки, чтобы поставить свою палку (из-за хромоты Деген всё время ходил с тяжёлой тростью) и ответить на обвинение Кальченко прямым справа в челюсть, отправив его в нокаут или нокдаун». Разбираться ему уже не пришлось, потому что его вывели из кабинета, а он шёл и бормотал: «Я тебе покажу, как ордена в Ташкенте покупают».
Кальченко зашёл слишком далеко, и поэтому дело обернулось так, что Дегена перевели в ординатуру другого института - Института ортопедии и травматологии. Эпизод с Кальченко и многое другое, в частности то, что и кандидатскую и докторскую диссертации ему пришлось защищать в Москве, Деген связывал с более выраженным в Киеве антисемитизмом. В Москве к нему отнеслись с симпатией и не обращали большого внимания на то, что этот киевлянин еврей. В Киеве он об этом помнил постоянно - не давали забыть. Всё это привело его к мысли, что из этой страны нужно уезжать.
В 59 лет он пришёл к крупному начальнику КГБ Украины (заместителю председателя), который был его пациентом, и рассказал о своём желании уехать. «Ну что ж, - сказал начальник, - может и правильно, ведь вы 30 лет уже собираетесь». «Неужели помните?» - сказал Деген. «А как же, мы ничего не забываем». Тем не менее, его отпустили без осложнений, значительно легче, чем многих других. В Израиле он был направлен на работу в отделение к человеку, написавшему руководство по травматологии, которому сказал: «У меня ваше руководство всё время лежит на столе, но я не знал, что вы в Израиле». А заведующий отделением ответил: «Я читал ваши статьи в немецких журналах, но понятия не имел о том, что вы еврей». Начав в 59 лет, он проработал хирургом-травматологом 20 лет и только после этого ушёл на пенсию.
Его взгляды в корне изменились, и когда я сказал, что по-прежнему разделяю социалистические идеалы, он ответил: «Ну да, вечный двигатель тоже хорошая вещь». Он объездил весь мир, но приехать в Россию отказался даже для того, чтобы получить присуждённую ему литературную премию. В Израиле он очень популярен, он принят в израильскую ассоциацию танкистов, он создал и возглавил группу «Профессора за национальную ориентацию». Он ежедневно получает по электронной почте около 20 посланий. Он был на всех встречах советских ветеранов в День Победы, отсутствовал только на одной из последних из-за болезни. Собственно говоря, это был первый раз, когда я не увидел его по телевизору, и стал ещё более настойчиво его разыскивать.
Он и сейчас пишет стихи, но печатает в основном прозу. Иногда до боли щемящую, как в коротком рассказе об умирающем, который перед смертью спел свою последнюю песню (рассказ «Придурок» из цикла «Коротко и ясно») или в одном из последних рассказов «Цепочки».
Деген не читал в Черновицком институте военных стихов, но его знаменитое «Мой товарищ, в смертельной агонии не зови понапрасну друзей» мне всё-таки переписали доброжелатели, и недавно я обнаружил его на листке старой записной книжки, приклеенном к бланку Лениногорского психиатрического диспансера. Под листком было написано: «Автор - Деген, хотя и не признаётся».
Когда через 50 с лишним лет я нашёл его электронный адрес в Израиле (я искал его несколько лет, но не находил потому, что я знал, что он Яня Деген, а он, как оказалось, был Ион), он в первом же сообщении ласково выругался: «Феликс, сволочь ты этакая, неужели ты не знал, что я Ион?». А в первом разговоре по скайпу он рассказал мне, как побывал на собственной могиле, где ротные оружейники вырубили 5 фамилий на большой плите, а нужно было только 3. По бокам этой плиты поднимались танки Т-34, а сверху была красная звезда. Когда я общался с ним по скайпу, у меня временами возникало ощущение вернувшейся молодости.
Поскольку Яня теперь не хочет приезжать в Россию, а мне уже не выбраться в Израиль, где я был много раз, после последнего разговора по скайпу я в сообщении ему процитировал «Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу». Видео-встречи в скайпе не создают у меня впечатления, что я увидел его.
Секретарь парткома сидел прочно и пользовался поддержкой вышестоящих партийных инстанций. Деген резко выступил против его переизбрания. Он никогда не выступал по написанному тексту, но на этот раз он своё выступление написал и зачитывал его, не отрываясь от текста. Таким образом он стремился избежать последующего искажения его слов и подтасовок. Решающий же шаг он сделал, когда выдвигались кандидатуры в новый состав партийного бюро. Проверенным методом сохранять руководство было выдвижение такого количества кандидатур, которое бы точно соответствовало количественному составу партбюро. Каждый коммунист имел право вписать какую-нибудь отсутствовавшую в списке кандидатуру, но такая вписанная кандидатура никогда не получала большинства голосов. И на этот раз, как только было выдвинуто необходимое количество кандидатур, прозвучало обычное: «Кандидатов достаточно, подведём черту». Деген увидел умоляющий взгляд Михаила Михайловича Зотина, того самого, который оставался человеком в ту пору, когда это было нелегко, и мгновенно выдвинул ещё одну кандидатуру. Это была не просто случайная кандидатура, за несколько мгновений он сообразил, кого нужно выдвинуть, чтобы этот человек не взял самоотвода и был слишком влиятелен, чтобы его посмели отвести другие. Деген предложил кандидатуру Склярова, заведующего кафедрой нормальной физиологии. Деген не любил Склярова и однажды написал на него острую эпиграмму, но в данном случае отношение к человеку не имело значение, важно было, чтобы в списке кандидатов в члены партбюро был один человек лишний, т.е. собрание не могло утвердить всех выдвинутых кандидатов, кто-то должен был выбыть. И выбыл именно человек, который до этого времени был секретарём, что показало, что многие коммунисты разделяли мнение о нём Яни Дегена. Поражения секретаря не ожидали, но когда оно произошло, никто не упрекнул Дегена в "антисекретарской" деятельности, более того, областная газета поместила статью "Почему коммунисты медицинского института забаллотировали своего секретаря".
Для меня же дружба с Яней была весьма полезной, поскольку он хорошо знал институт и людей и тактично, но настойчиво направлял моё поведение под лозунгом «Станиславских потрясений достаточно». Он хорошо знал профессорский состав и подробно рассказывал мне о каждом, объясняя, что можно и что нельзя говорить тому или иному профессору. Он был храбрый человек (7 орденов и медаль «За отвагу» об этом свидетельствуют) и не боялся поднять свой голос в защиту товарища, если считал, что товарищ несправедливо обижен.
Он много рассказывал о войне, благодаря его рассказам я о многом получил более ясное представление. Интересно, что когда я потом вспоминал об этом, он удивился и сказал, что он вообще не был любителем рассказывать о войне. Может быть, дело было в том, что он никогда не рассказывал по собственному почину. Я задавал вопросы, а он на них отвечал, иногда кратко, а иногда так пространно и интересно, что я слушал его затаив дыхание.
Оценивая его поведение, я говорил: «Может тебя и прозвали Счастливчиком, потому что когда ты видел задачу, ты уже не видел опасности, и поэтому она тебя миновала». На что он сказал: «Понятно, что ты можешь так говорить, ты не был на фронте. Уверяю тебя, я очень остро чувствовал опасность. Просто я умел её избежать, и именно поэтому меня прозвали Счастливчиком».
Он вошёл в перечень 100 выдающихся асов Второй Мировой войны, и будучи вообще равнодушным к почестям, он считал, что этот перечень не учитывает класс танков, потому что из танков, которые он уничтожил, будучи командиром сначала танка Т-34, потом взвода, потом роты, он атаковал в основном "пантеры" и "тигры" - танки значительно более мощного класса, а одну "пантеру" даже захватил.
После того как Деген в сопровождении ещё одного танка проник в Кёнигсберг, а потом с трудом оттуда выбрался, он отправился с докладом к командиру бригады. Он обнаружил командира за длинным рядом сараев рядом с командующим 3-м Белорусским фронтом, генералом армии Иваном Черняховским. «Товарищ генерал армии, - сказал Деген, - разрешите обратиться к гвардии полковнику». «Докладывайте мне, - сказал Черняховский и повторил: - Докладывайте мне». Только выслушав доклад, он заметил, что Деген ранен (Деген и сам этого не замечал), и сказал: «Вы ранены. Я подожду, пока вас перевяжут». И когда Яню Дегена перевязали тут же на месте, Черняховский сказал командиру бригады: «Всем экипажам представление к ордену Ленина. Командира роты представить к званию Героя Советского Союза». «Товарищ командующий, - сказал командир бригады, - его уже два раза представляли». «На этот раз лично прослежу», - сказал Черняховский. Но он погиб и проследить, по-видимому, не успел.
В одной из последних недавних бесед Деген рассказал мне: «Перед Кёнигсбергом я увидел очень удобную для атаки позицию и отдал своей роте (сборной, мои уже все вышли из строя) команду «Делай как я», но это был девятый день непрерывных боёв, и танкисты не выполнили мою команду. Я оказался среди немецких линий на одиноком танке, лоб в лоб с немецким. Произошла крайне редкая на войне вещь. Оба танки выстрелили одновременно. Я даже подумал, что это мой снаряд разорвался у меня в руках. Если бы я знал, что я подбил немецкий танк, я бы отделался уже полученным ранением в челюсть и сидел бы в башне, недосягаемой для немецкой пехоты. Но я этого не знал, вылез из башни и попал под многочисленные автоматные очереди. Не сгорел в танке, кроме меня, только один человек. Обгоревшие, истекающие кровью, мы всё-таки прожили то время, чтобы советские войска заняли эту территорию». После этих ранений все были убеждены, что он умрёт, но он подтвердил свою кличку «Счастливчик», в конце концов, после ряда операций, отделавшись осколком в мозгу и хромотой (у него плохо сгибается коленный сустав). Я не помню уже, кто из ведущих командиров танковых войск сказал ему: «Если пойдёшь в Академию бронетанковой техники, я гарантирую тебе, что твоё представление к званию Героя будет реализовано». Но Деген сказал, что хочет, конечно, быть Героем, но врачом быть хочет ещё больше, и поступил в медицинский институт (вначале в Киеве, а потом перевёлся в Черновицкий медицинский институт, куда перевёлся и я), а вопрос о присвоении ему звания Героя повис в воздухе.
Когда начались военные действия в Израиле, Деген с энтузиазмом написал в ЦК просьбу послать его в армию Израиля, учитывая его боевой опыт. Его спросили: «Вы знаете иврит?» Он ответил отрицательно, после чего ему сказали, что в Израиле говорят на иврите и что его командировка в Израиль в данный момент нецелесообразна. И на этом разговор закончился.
Впоследствии отношения СССР с только что возникшим государством Израиль, вначале хорошие, резко испортились, и Деген уже временами опасался, что «выдернут на партсобрании и спросят: А чего это тебе вдруг вздумалось проситься в Израиль?» Но об этой просьбе вспомнили только один раз через много лет, перед его реальным отъездом.
Однажды в какой-то радиопередаче о нём сказали, что он погиб и ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Он обратился к военкому, который сказал, что тоже это слышал и уже послал запрос в наградную комиссию. Военкому ответили: «Ждите указа». Указа так и не последовало, а на очередной вопрос была прислана бюрократическая бумага, смысл которой заключался в том, что существует мнение, что поскольку у лейтенанта Дегена уже много правительственных наград, присвоение ему звания Героя Советского Союза нецелесообразно.
Он твёрдо решил стать хирургом-травматологом, преодолел поставленные властью препятствия для поступления в ординатуру (разрешение на это он смог получить у зав. административным отделом ЦК КПСС, который передал соответствующее распоряжение на Украину). Деген ещё на Украине стал знаменит настолько, что ему привозили больных из Москвы. Но какой ценой это всё давалось! Деген работал практически круглосуточно, причем вначале он даже не смог получить зарплату. У него оставалось меньше рубля, когда он наконец приехал эту зарплату получать. Но в списке его не оказалось. Бухгалтер, к которой он обратился, просмотрев документы, сказала ему, что приказ министерства о его зачислении есть, но для выдачи зарплаты нужен ещё приказ по институту. И он направился на приём к директору. Директор, профессор Кальченко, вначале сделал вид, что не может его вспомнить, а потом сказал: «Ах, да, это же у вас много наград. Впрочем, ордена можно было купить и в Ташкенте». «У меня хватило выдержки, чтобы поставить свою палку (из-за хромоты Деген всё время ходил с тяжёлой тростью) и ответить на обвинение Кальченко прямым справа в челюсть, отправив его в нокаут или нокдаун». Разбираться ему уже не пришлось, потому что его вывели из кабинета, а он шёл и бормотал: «Я тебе покажу, как ордена в Ташкенте покупают».
Кальченко зашёл слишком далеко, и поэтому дело обернулось так, что Дегена перевели в ординатуру другого института - Института ортопедии и травматологии. Эпизод с Кальченко и многое другое, в частности то, что и кандидатскую и докторскую диссертации ему пришлось защищать в Москве, Деген связывал с более выраженным в Киеве антисемитизмом. В Москве к нему отнеслись с симпатией и не обращали большого внимания на то, что этот киевлянин еврей. В Киеве он об этом помнил постоянно - не давали забыть. Всё это привело его к мысли, что из этой страны нужно уезжать.
В 59 лет он пришёл к крупному начальнику КГБ Украины (заместителю председателя), который был его пациентом, и рассказал о своём желании уехать. «Ну что ж, - сказал начальник, - может и правильно, ведь вы 30 лет уже собираетесь». «Неужели помните?» - сказал Деген. «А как же, мы ничего не забываем». Тем не менее, его отпустили без осложнений, значительно легче, чем многих других. В Израиле он был направлен на работу в отделение к человеку, написавшему руководство по травматологии, которому сказал: «У меня ваше руководство всё время лежит на столе, но я не знал, что вы в Израиле». А заведующий отделением ответил: «Я читал ваши статьи в немецких журналах, но понятия не имел о том, что вы еврей». Начав в 59 лет, он проработал хирургом-травматологом 20 лет и только после этого ушёл на пенсию.
Его взгляды в корне изменились, и когда я сказал, что по-прежнему разделяю социалистические идеалы, он ответил: «Ну да, вечный двигатель тоже хорошая вещь». Он объездил весь мир, но приехать в Россию отказался даже для того, чтобы получить присуждённую ему литературную премию. В Израиле он очень популярен, он принят в израильскую ассоциацию танкистов, он создал и возглавил группу «Профессора за национальную ориентацию». Он ежедневно получает по электронной почте около 20 посланий. Он был на всех встречах советских ветеранов в День Победы, отсутствовал только на одной из последних из-за болезни. Собственно говоря, это был первый раз, когда я не увидел его по телевизору, и стал ещё более настойчиво его разыскивать.
Он и сейчас пишет стихи, но печатает в основном прозу. Иногда до боли щемящую, как в коротком рассказе об умирающем, который перед смертью спел свою последнюю песню (рассказ «Придурок» из цикла «Коротко и ясно») или в одном из последних рассказов «Цепочки».
Деген не читал в Черновицком институте военных стихов, но его знаменитое «Мой товарищ, в смертельной агонии не зови понапрасну друзей» мне всё-таки переписали доброжелатели, и недавно я обнаружил его на листке старой записной книжки, приклеенном к бланку Лениногорского психиатрического диспансера. Под листком было написано: «Автор - Деген, хотя и не признаётся».
Когда через 50 с лишним лет я нашёл его электронный адрес в Израиле (я искал его несколько лет, но не находил потому, что я знал, что он Яня Деген, а он, как оказалось, был Ион), он в первом же сообщении ласково выругался: «Феликс, сволочь ты этакая, неужели ты не знал, что я Ион?». А в первом разговоре по скайпу он рассказал мне, как побывал на собственной могиле, где ротные оружейники вырубили 5 фамилий на большой плите, а нужно было только 3. По бокам этой плиты поднимались танки Т-34, а сверху была красная звезда. Когда я общался с ним по скайпу, у меня временами возникало ощущение вернувшейся молодости.
Поскольку Яня теперь не хочет приезжать в Россию, а мне уже не выбраться в Израиль, где я был много раз, после последнего разговора по скайпу я в сообщении ему процитировал «Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу». Видео-встречи в скайпе не создают у меня впечатления, что я увидел его.