392. Личность и болезни в ГА. Дискинезия желчевыводящих путей. 17
Я проснулась от ощущения чьего-то пристального взгляда. Я чувствую такой взгляд, когда бодрствую, но просыпаюсь от этого редко. Я лежала лицом к стене и перевернулась на другой бок, чтобы понять, откуда исходит ощущение взгляда. Бенц сидел в кресле и пристально смотрел на меня - когда я открыла глаза, он спросил меня:
- Ты выспалась?
- Да, - ответила я.
- Повар уже приготовил завтрак, - сказал Бенц. - Я думаю, что тебе нужно встать и одеться для выхода. Сейчас 10, кремация тела твоего отца назначена на два часа дня. Если ты хочешь проститься с его телом до кремации, мы поедем в морг за час до начала кремации, а от морга до крематория можно доехать за 15 минут.
Я встала и набросила халат.
- Думаю, что переоденусь уже после завтрака, сейчас только умоюсь.
- Хорошо, - сказал Бенц, - я скажу повару, чтобы он подавал.
Было только начало мая, но уже утром чувствовалась ранняя делийская жара, и поэтому я открыла кран охлаждающего устройства, чтобы вода остыла. Вода, которая стала такой холодной, что от неё ломило зубы, прогнала остатки сонливости, и я снова почувствовала, как мне горько от того, что сегодня предстоит. Когда я вышла к столу, я ничего не сказала Бенцу о том, как мне горько и больно, я помнила, что горе надо пережить и решила попробовать обойтись без его успокаивающих рук. После первых двух ложек какого-то нового неизвестного мне блюда я почувствовала комок в горле и решила, что есть мне не надо, раз еда вызывает такое чувство. Я отодвинула тарелку, но вошедший повар сказал:
Дели. У траурной стены.
parth joshi
- Это специальное блюдо траура и нужно съесть его полностью, чтобы судьба Вашего отца в другом мире сложилась удачно.
Я не знала, существует ли другой мир, как он выглядит, если существует, и какая может быть связь между тем, что я съела здесь, и тем, какая судьба ожидает моего отца в другом мире. Но Бенц сказал:
- Я бы прислушался к его словам, если после его разъяснений ты не придвинешь тарелку к себе и не начнёшь есть, на здешних людей это произведёт неприятное впечатление.
Я послушно съела блюдо траура и в конце еды даже стала различать его горько-сладкий вкус. «Да, - подумала я, - воистину это блюдо траура». Повар снова вошёл, удовлетворённо забрал пустую тарелку и спросил меня, хочу ли я пить кофе здесь, или подать его в кабинет отца. Я уже хотела сказать «Здесь», но потом подумала, что при жизни отца кофе всегда подавали в кабинет, и сказала:
- Накройте в кабинете, мы сейчас туда перейдём.
Повар вышел накрывать в кабинете, а я спросила Бенца:
- Это блюдо годилось для траура, но я не могу сказать, что оно очень сытно. Может, ты сам хочешь ещё что-нибудь съесть?
- Нет, - сказал Бенц, - я не голоден, но кофе я выпью.
- Пойдём, - сказала я, и снова почувствовала острый укол в сердце, когда открывала дверь в осиротевший кабинет отца.
Кофе был сервирован на маленьком столике, за которым его обычно пил отец, и я подумала, что повар хотел соблюдать традицию в знак своей скорбной памяти. И потом, также, как при отце, собирая на поднос освободившиеся чашки, он спросил, чем ещё он может быть полезен сейчас.
- Спасибо, - сказала я, - но пока больше ничего не нужно.
Повар вышел и меня вдруг обеспокоила совершенно неуместная в такой день мысль.
- Бенц, - сказала я, - я ведь даже не знаю, сколько отец платил повару, и когда ему нужно выдать зарплату.
- Я спрашивал его, - сказал Бенц, - будет ли он искать другое место, или его устраивали условия здесь. «Если молодая хозяйка, - сказал он мне, - не откажется от моих услуг, я останусь здесь, если условия останутся прежними». «А какие они были прежде?» - спросил я его. И он сказал: «Хозяин платил мне 3300 рупий, для повара это хорошие деньги, и он доверял мне самому покупать продукты, и никогда не ставил под сомнение сумму, которую я за них уплатил. Если у меня между завтраком и обедом оставалось свободное время, он разрешал мне отдохнуть здесь, где у меня есть своя комнатка с выходом на кухню, или сходить за это время в дом, где живёт моя семья. В первый день каждого нового месяца хозяин платил мне за наступающий месяц». Так что сейчас ты ему ничего не должна, а первого июня, если мы будем здесь и он будет с нами, ему надо будет заплатить 3300 рупий за июнь.
Я удивилась тому, какую полную информацию получил Бенц в коротком разговоре мимоходом.
- А какой курс рупии к доллару? - спросила я, - И менялся ли он в последнее время?
- Пока, по сравнению с первым числом мая, он изменился очень незначительно, и то, что нужно заплатить повару, составит около 110 долларов. Но не нужно затевать об этом разговора, просто ты дашь ему деньги первого июня. А сейчас надо оставить ему сумму, достаточную для того, чтобы он мог покупать продукты.
- Я хочу отдать ему эти деньги перед уходом. Как ты думаешь, сколько ему дать?
- Я думаю, что 100 долларов будет более чем достаточно.
Дели. У стены гробницы.
parth joshi
- Странно говорить об этом в такой день, как сегодня, но я не хочу, чтобы потом меня отвлекали мелочные заботы.
- Переодевайся, - сказал Бенц, нам пора выезжать.
Я направилась к двери и внезапно остановилась.
- Бенц, - сказала я, - я не знаю, какой цвет в Индии считается цветом траура.
- Белый, - ответил Бенц.
Ответ был для меня неожиданным, но белое платье у меня было. Подумав о том, что я знаю о символике цветов в Индии, я вспомнила, что белый цвет символизирует чистоту помыслов. И, уже надевая белое платье, я удивилась, что в день траура такое значение придаётся чистоте помыслов. Я вышла, и Бенц сказал мне так, как будто отвечал на мои мысли:
- В обычное время, когда траура нет, белый символизирует чистоту помыслов, а пред лицом смерти он рассматривается как показатель искренности горя и верность памяти об ушедшем. Я взглянула в зеркало и решила, что моё лицо выглядит как обычно, хотя на нём и лежала какая-то печать скорби. Вероятно, Бенцу моё лицо говорило больше, потому что он, как всегда, понял о чём я думаю, и, как всегда, развеял моё недоумение.
- Мы поедем в моей машине, - сказал Бенц, всё равно я с тобой сегодня не буду расставаться и отвезу тебя туда, куда ты захочешь поехать.
Я села в машину и сказала:
- Пока я хочу попрощаться с отцом.
- Да, - сказал Бенц, - для этого всё готово.
В морге отец лежал на столе, взятом из гарнитура резной мебели, хотя я ожидала, что это будет цинковый стол прозектора. Голова его лежала на узорчатой подушке, а на лацкане лёгкого летнего пиджака был приколот значок с эмблемой WFP.
- Если вы соизволите подождать ещё минутку, я приглашу вас для прощания с отцом, - сказал служитель морга.
Мы вышли, а минуты через три служитель нас позвал. В большом ритуальном зале, где обычно собирались близкие покойного, мы были одни.
- Заместитель твоего отца позаботился о том, чтобы сотрудники попрощались с телом твоего отца до твоего приезда, чтобы никто не мешал тебе горевать, - сказал Бенц. - Он звонил мне вчера по этому поводу.
Я не знаю, что сделал служитель за эти три минуты, но лицо отца, которое когда я бросила на него первый взгляд, было лицом умершего, теперь казалось лицом живого человека. Я стала на колени у стола и поцеловала отца в лоб, как полагается целовать умершего, и от этого поцелуя на меня накатила такая тоска, что я, как и при жизни, стала целовать его губы и щёки. Я сказала:
- Я буду очень горевать, в моей душе останется пустота, которую ничто и никогда не заполнит.
Я говорила это глядя на лицо отца, как будто бы обращалась к нему. Я снова поцеловала его в губы и встала. И только встав на ноги я удивилась.
- Прошло много часов, - сказала я Бенцу, - а тело ещё не остыло.
- Тело остыло, - сказал Бенц, - и хотя в вену ввели бальзамирующий раствор, его всё-таки по традиции держали в специальном охлаждающем шкафу.
- Но он тёплый, - сказала я.
- Это тоже традиция, - сказал Бенц. - Когда прощаются с человеком, который при жизни был значительным лицом, он должен быть точно таким, как при жизни, и поэтому он должен быть тёплым.
Это было совершенно неважно, но, всё-таки, я содрогнулась при мысли о том, что губы отца, которые вчера, уже после его смерти, были тёплыми, сейчас источали бы холод могилы. И, не смотря на всю глубину своего горя, я почувствовала благодарность к этому служителю морга, позаботившемуся о том, чтобы я могла проститься с телом как с живым человеком.
- Мы пробудем здесь столько, сколько ты захочешь,- сказал Бенц, - и отсюда поедем в крематорий к часу кремации.
- Я хочу уйти сейчас, - сказала я. - Сейчас, пока я испытываю такое чувство, как будто бы простилась с живым человеком. Давай просто поездим по Дели до часа кремации.
И снова Бенц понял, что нужно выбрать маршрут, на котором меня бы не оскорбляла суета жизни. Мы ехали по каким-то очень зелёным пустым переулкам, и, если бы я не знала этого точно, то я усомнилась бы в том, что это Нью-Дели.
Дели. Вид на кирпичный минарет.
parth joshi
Бенц молчал. Я не следила за временем, и только чувствовала, что промытая дождём зелень переулков наполняет глаза покоем. Когда автомобиль остановился, я посмотрела на Бенца, и он сказал:
- Время.
Мы были около здания крематория. Мы вошли, и я увидела тело отца в последний раз. Оно лежало в открытом дубовом гробу, людей в зале было много, но они расступались передо мной. Я подошла к телу и в последний раз поцеловала отца. Бенц что-то сказал служителю крематория, раздалась музыка похоронного марша и двое мужчин в форменной одежде закрыли гроб такой же дубовой крышкой. Потом на какой-то ленте гроб подъехал к закрытому люку, и, когда он оказался прямо на люке, люк стал медленно опускаться, и когда гроб скрылся из глаз, крышка люка снова закрылась. Ко мне подошёл человек и, сказав, что он заведует крематорием, сообщил:
- Опечатывание урны будет производиться в вашем присутствии примерно через 30 минут, чтобы вы могли уйти отсюда до следующей кремации.
Опечатывание урны было последним, что я помнила об этом дне.
Продолжение следует.
- Ты выспалась?
- Да, - ответила я.
- Повар уже приготовил завтрак, - сказал Бенц. - Я думаю, что тебе нужно встать и одеться для выхода. Сейчас 10, кремация тела твоего отца назначена на два часа дня. Если ты хочешь проститься с его телом до кремации, мы поедем в морг за час до начала кремации, а от морга до крематория можно доехать за 15 минут.
Я встала и набросила халат.
- Думаю, что переоденусь уже после завтрака, сейчас только умоюсь.
- Хорошо, - сказал Бенц, - я скажу повару, чтобы он подавал.
Было только начало мая, но уже утром чувствовалась ранняя делийская жара, и поэтому я открыла кран охлаждающего устройства, чтобы вода остыла. Вода, которая стала такой холодной, что от неё ломило зубы, прогнала остатки сонливости, и я снова почувствовала, как мне горько от того, что сегодня предстоит. Когда я вышла к столу, я ничего не сказала Бенцу о том, как мне горько и больно, я помнила, что горе надо пережить и решила попробовать обойтись без его успокаивающих рук. После первых двух ложек какого-то нового неизвестного мне блюда я почувствовала комок в горле и решила, что есть мне не надо, раз еда вызывает такое чувство. Я отодвинула тарелку, но вошедший повар сказал:
Дели. У траурной стены.
parth joshi
- Это специальное блюдо траура и нужно съесть его полностью, чтобы судьба Вашего отца в другом мире сложилась удачно.
Я не знала, существует ли другой мир, как он выглядит, если существует, и какая может быть связь между тем, что я съела здесь, и тем, какая судьба ожидает моего отца в другом мире. Но Бенц сказал:
- Я бы прислушался к его словам, если после его разъяснений ты не придвинешь тарелку к себе и не начнёшь есть, на здешних людей это произведёт неприятное впечатление.
Я послушно съела блюдо траура и в конце еды даже стала различать его горько-сладкий вкус. «Да, - подумала я, - воистину это блюдо траура». Повар снова вошёл, удовлетворённо забрал пустую тарелку и спросил меня, хочу ли я пить кофе здесь, или подать его в кабинет отца. Я уже хотела сказать «Здесь», но потом подумала, что при жизни отца кофе всегда подавали в кабинет, и сказала:
- Накройте в кабинете, мы сейчас туда перейдём.
Повар вышел накрывать в кабинете, а я спросила Бенца:
- Это блюдо годилось для траура, но я не могу сказать, что оно очень сытно. Может, ты сам хочешь ещё что-нибудь съесть?
- Нет, - сказал Бенц, - я не голоден, но кофе я выпью.
- Пойдём, - сказала я, и снова почувствовала острый укол в сердце, когда открывала дверь в осиротевший кабинет отца.
Кофе был сервирован на маленьком столике, за которым его обычно пил отец, и я подумала, что повар хотел соблюдать традицию в знак своей скорбной памяти. И потом, также, как при отце, собирая на поднос освободившиеся чашки, он спросил, чем ещё он может быть полезен сейчас.
- Спасибо, - сказала я, - но пока больше ничего не нужно.
Повар вышел и меня вдруг обеспокоила совершенно неуместная в такой день мысль.
- Бенц, - сказала я, - я ведь даже не знаю, сколько отец платил повару, и когда ему нужно выдать зарплату.
- Я спрашивал его, - сказал Бенц, - будет ли он искать другое место, или его устраивали условия здесь. «Если молодая хозяйка, - сказал он мне, - не откажется от моих услуг, я останусь здесь, если условия останутся прежними». «А какие они были прежде?» - спросил я его. И он сказал: «Хозяин платил мне 3300 рупий, для повара это хорошие деньги, и он доверял мне самому покупать продукты, и никогда не ставил под сомнение сумму, которую я за них уплатил. Если у меня между завтраком и обедом оставалось свободное время, он разрешал мне отдохнуть здесь, где у меня есть своя комнатка с выходом на кухню, или сходить за это время в дом, где живёт моя семья. В первый день каждого нового месяца хозяин платил мне за наступающий месяц». Так что сейчас ты ему ничего не должна, а первого июня, если мы будем здесь и он будет с нами, ему надо будет заплатить 3300 рупий за июнь.
Я удивилась тому, какую полную информацию получил Бенц в коротком разговоре мимоходом.
- А какой курс рупии к доллару? - спросила я, - И менялся ли он в последнее время?
- Пока, по сравнению с первым числом мая, он изменился очень незначительно, и то, что нужно заплатить повару, составит около 110 долларов. Но не нужно затевать об этом разговора, просто ты дашь ему деньги первого июня. А сейчас надо оставить ему сумму, достаточную для того, чтобы он мог покупать продукты.
- Я хочу отдать ему эти деньги перед уходом. Как ты думаешь, сколько ему дать?
- Я думаю, что 100 долларов будет более чем достаточно.
Дели. У стены гробницы.
parth joshi
- Странно говорить об этом в такой день, как сегодня, но я не хочу, чтобы потом меня отвлекали мелочные заботы.
- Переодевайся, - сказал Бенц, нам пора выезжать.
Я направилась к двери и внезапно остановилась.
- Бенц, - сказала я, - я не знаю, какой цвет в Индии считается цветом траура.
- Белый, - ответил Бенц.
Ответ был для меня неожиданным, но белое платье у меня было. Подумав о том, что я знаю о символике цветов в Индии, я вспомнила, что белый цвет символизирует чистоту помыслов. И, уже надевая белое платье, я удивилась, что в день траура такое значение придаётся чистоте помыслов. Я вышла, и Бенц сказал мне так, как будто отвечал на мои мысли:
- В обычное время, когда траура нет, белый символизирует чистоту помыслов, а пред лицом смерти он рассматривается как показатель искренности горя и верность памяти об ушедшем. Я взглянула в зеркало и решила, что моё лицо выглядит как обычно, хотя на нём и лежала какая-то печать скорби. Вероятно, Бенцу моё лицо говорило больше, потому что он, как всегда, понял о чём я думаю, и, как всегда, развеял моё недоумение.
- Мы поедем в моей машине, - сказал Бенц, всё равно я с тобой сегодня не буду расставаться и отвезу тебя туда, куда ты захочешь поехать.
Я села в машину и сказала:
- Пока я хочу попрощаться с отцом.
- Да, - сказал Бенц, - для этого всё готово.
В морге отец лежал на столе, взятом из гарнитура резной мебели, хотя я ожидала, что это будет цинковый стол прозектора. Голова его лежала на узорчатой подушке, а на лацкане лёгкого летнего пиджака был приколот значок с эмблемой WFP.
- Если вы соизволите подождать ещё минутку, я приглашу вас для прощания с отцом, - сказал служитель морга.
Мы вышли, а минуты через три служитель нас позвал. В большом ритуальном зале, где обычно собирались близкие покойного, мы были одни.
- Заместитель твоего отца позаботился о том, чтобы сотрудники попрощались с телом твоего отца до твоего приезда, чтобы никто не мешал тебе горевать, - сказал Бенц. - Он звонил мне вчера по этому поводу.
Я не знаю, что сделал служитель за эти три минуты, но лицо отца, которое когда я бросила на него первый взгляд, было лицом умершего, теперь казалось лицом живого человека. Я стала на колени у стола и поцеловала отца в лоб, как полагается целовать умершего, и от этого поцелуя на меня накатила такая тоска, что я, как и при жизни, стала целовать его губы и щёки. Я сказала:
- Я буду очень горевать, в моей душе останется пустота, которую ничто и никогда не заполнит.
Я говорила это глядя на лицо отца, как будто бы обращалась к нему. Я снова поцеловала его в губы и встала. И только встав на ноги я удивилась.
- Прошло много часов, - сказала я Бенцу, - а тело ещё не остыло.
- Тело остыло, - сказал Бенц, - и хотя в вену ввели бальзамирующий раствор, его всё-таки по традиции держали в специальном охлаждающем шкафу.
- Но он тёплый, - сказала я.
- Это тоже традиция, - сказал Бенц. - Когда прощаются с человеком, который при жизни был значительным лицом, он должен быть точно таким, как при жизни, и поэтому он должен быть тёплым.
Это было совершенно неважно, но, всё-таки, я содрогнулась при мысли о том, что губы отца, которые вчера, уже после его смерти, были тёплыми, сейчас источали бы холод могилы. И, не смотря на всю глубину своего горя, я почувствовала благодарность к этому служителю морга, позаботившемуся о том, чтобы я могла проститься с телом как с живым человеком.
- Мы пробудем здесь столько, сколько ты захочешь,- сказал Бенц, - и отсюда поедем в крематорий к часу кремации.
- Я хочу уйти сейчас, - сказала я. - Сейчас, пока я испытываю такое чувство, как будто бы простилась с живым человеком. Давай просто поездим по Дели до часа кремации.
И снова Бенц понял, что нужно выбрать маршрут, на котором меня бы не оскорбляла суета жизни. Мы ехали по каким-то очень зелёным пустым переулкам, и, если бы я не знала этого точно, то я усомнилась бы в том, что это Нью-Дели.
Дели. Вид на кирпичный минарет.
parth joshi
Бенц молчал. Я не следила за временем, и только чувствовала, что промытая дождём зелень переулков наполняет глаза покоем. Когда автомобиль остановился, я посмотрела на Бенца, и он сказал:
- Время.
Мы были около здания крематория. Мы вошли, и я увидела тело отца в последний раз. Оно лежало в открытом дубовом гробу, людей в зале было много, но они расступались передо мной. Я подошла к телу и в последний раз поцеловала отца. Бенц что-то сказал служителю крематория, раздалась музыка похоронного марша и двое мужчин в форменной одежде закрыли гроб такой же дубовой крышкой. Потом на какой-то ленте гроб подъехал к закрытому люку, и, когда он оказался прямо на люке, люк стал медленно опускаться, и когда гроб скрылся из глаз, крышка люка снова закрылась. Ко мне подошёл человек и, сказав, что он заведует крематорием, сообщил:
- Опечатывание урны будет производиться в вашем присутствии примерно через 30 минут, чтобы вы могли уйти отсюда до следующей кремации.
Опечатывание урны было последним, что я помнила об этом дне.
Продолжение следует.