40. Реализация ничтожно малой вероятности.
Наш врачебный коллектив понемногу увеличивался - по мере того, как расширялся стационар (по плану он должен был быть рассчитан на 100 мест, но к этой цифре мы пододвигались очень постепенно). Нам не хватало врачей, но отбирали мы их очень тщательно (врачей низкой квалификации у нас не было) и лучшие из них оказывались в Лениногорске случайно. Так, например, было с Дорой Михайловной Вильвовской, бывшей ассистенткой Харьковского мединститута, она приехала в Лениногорск вместе с мужем, которому после тяжёлых ранений был рекомендован горный климат.
Иногда (особенно в самом важном для меня случае) вероятность появления врача в Лениногорске реализовывалась несмотря на то, что была ничтожно мала. Главный бухгалтер полиметаллического комбината Лидочка Одорюк ежегодно уезжала в Москву с годовым отчётом и останавливалась в семье своего старого приятеля - главного бухгалтера министерства химической промышленности. Встретилась в этот приезд с дочерью хозяина дома Леной - врачом, работавшим в Тульской области не по специальности и жаждавшей это положение изменить. "Приезжай, - сказала Лидочка, - у нас теперь большой диспансер, энергичный главный врач. Первое время поживёшь в общежитии молодых специалистов, а потом я обеспечу тебе квартиру". Так в Лениногорске появилась Елена Дмитриевна Соколова, через неделю после приезда которой я услышал звонок в дверь.
Я открыл дверь и обомлел так, что даже на вопрос "Вы Феликс Борисович?" ответил минут через пять. Передо мной стояла женщина в лыжном костюме цвета, который французские модельеры называют "вердемер". Этот костюм удивительно сидел, он лежал свободно и в то же время было ясно видно, как прекрасно эта женщина сложена. Лыжи, широко отставленные в правой руке, выглядели не просто спортивным снарядом, а всегда готовым к употреблению оружием. Светлые волосы, которых хватило бы на хорошую косу, свободно лежали поверх костюма. Она смотрела спокойно и приветливо, и только когда я задержался с ответом, в её глазах появилось недоумение. Я понял, что эта женщина, которой я, потеряв дар речи, откровенно любовался, находится в постоянной готовности к действию, и ещё не услышав её вопроса, я не сомневался, что именно эта готовность привела её ко мне. "Вы не расслышали? - сказала она, - Я спросила, Вы ли Феликс Борисович". "Я действительно не расслышал, но Феликс Борисович это я". "Я знаю, что у вас в диспансере не хватает врачей. Я приехала для того, чтобы у вас работать. И вот уже неделю бездельничаю потому, что для моей работы требуются какие-то ваши действия, а вас нет". "Я только вчера вернулся, но если в вашей проблеме что-то зависит от меня, то всё необходимое будет сделано сегодня". "И когда я смогу выйти на работу?" "Соответственно завтра", - сказал я, и тут же спросил: "Хотите чаю?". "Чашку чая я бы выпила, хотя в движении разогреваешься, но за день на улице я всё-таки замёрзла".
Я достал чайник, чай, чашки. Она поглядела на мои действия и сказала: "Простите, давайте я сделаю это сама. Будет значительно быстрее и значительно вкуснее". Что чай был вкуснее, может быть, мне показалось, потому что напиток носил отблеск её личности, но что её движения были поразительно плавными, гибкими, быстрыми, сомнения не вызывало. Она действительно справилась раза в два быстрее, чем справился бы я. Она выпила эту чашку, сказав: "Здесь хорошие горы. Даже только ради них стоило сюда приехать... Ну, спасибо за чай. Куда и когда я должна прийти?" Я сказал: "В горздрав часа в 4 дня. К этому времени все проблемы будут ликвидированы". А на следующий день я увидел, как в белоснежном халате и шапочке (шапочка не была у нас обязательна) она беседовала с новым пациентом, вероятно, минут 15 к тому времени, когда я подошёл. На таком расстоянии, на котором я их увидел, разобрать слова было нельзя, но я увидел, что она смотрит на пациента сочувственно и с пониманием, а пациент, слегка подавшись вперёд, говорил быстро, горячо и к тому моменту, когда я подошёл к ним, я услышал только его последнюю фразу: "Ну, вот видите, вы разобрались. И так быстро. А другие не могут". И я ещё раз подумал, что этой женщиной можно не только любоваться, она сможет всё, чего потребует работа. Это были первые встречи с моей будущей женой. Женщиной, которая в значительной степени определила мою жизнь. Я уже упоминал о ней, о её дерзких попытках пройти к гробу Сталина и о её огромной заслуге перед диспансером, когда благодаря ей мы получили распределяемый по стране мелкими порциями аминазин сразу в количестве 30 000 доз.
На утреннем разборе она могла указать на изменение состояния пациента, с которым во время дежурства поговорила 15 минут, хотя его лечащий врач, который общался с пациентом постоянно, этих изменений не замечал. И уже достаточно часто, хотя и полушутя, говорили, например, так: "Лен, тут что-то происходит с Димой, что - мы понять не можем, вон он сидит. Пройди мимо и скажи, что происходит".
Через несколько дней после последнего разговора в этом ключе к нам поступил новый пациент, который вёл себя в машине совершенно спокойно и никто не ожидал от него никаких выходок. Но выскочив из машины, он остановился на месте и стал громко кричать: "Ой, куда бежать, куда бежать? Если бы я знал, куда бежать, я бы убежал". Это был необычный случай, и сестра, вышедшая его встретить, посмотрела на меня вопросительно, ожидая каких-нибудь указаний. А Елена Дмитриевна вышла через калитку и после последнего выкрика "Куда бежать?" взяла пациента за руку и ласково сказала: "Сюда", и он, внезапно успокоившись, последовал за ней.
Этот пост на сайте