574. И.П.Лапин 6 + вопросы буржуазной философии
Я с большим интересом отнёсся к выступлению Изяслава Петровича Лапина, касающегося критики буржуазной философии. Я писал ему, что мне никогда не случалось выступать на больших собраниях, посвящённых подобным вопросам, но лаборатория принимала участие в философском семинаре, который регулярно работал на Кафедре психиатрии и медицинской психологии. Клиника им. Корсакова была базой кафедры, и в здании этой же клиники располагалась моя лаборатория. Я не возражал против участия в философском семинаре, потому что можно было при случае использовать философские положения в чисто психиатрических дискуссиях.
Николай Михайлович Жариков, который всё это время заведовал кафедрой и одновременно руководил семинаром, любил привлекать меня в качестве докладчика, или, по крайней мере, в качестве участника дискуссий. На каждом семинаре присутствовал представитель райкома, и, хотя представителями были разные люди, они редко улавливали суть проблемы, но выражали удовлетворение повышенным интересом аудитории. Наиболее рискованное из моих сообщений на семинаре было посвящено сравнению диалектики Гегеля и Маркса.
Гегель. Портрет кисти Шлезингера
Для Гегеля процесс мышления представлял демиург (творец) действительности, для Маркса же идеальное есть не что иное как материальное, пересаженное в человеческую голову. Говоря об этом, я сказал, что в любом случае мы имеем образ реальности, сформированный человеческим мозгом, и что мышление как демиург и мышление как отражение реального, требует определения того, что именно является реальным. Моё предложение считать, что реальность - это та часть восприятия, которая совпадает для неограниченного множества наблюдателей, поначалу вызвало бурную критику со стороны «философски подкованного» преподавательского состава кафедры, ибо с их точки зрения, восприятие не могло быть мерой реальности. Но в результате дискуссии никакого функционального определения реальности никто из участников семинара не дал, а тогда я сказал, что «неограниченное множество наблюдателей» введено не зря. Мы, психиатры, хорошо знаем миры, для которых психическая деятельность является демиургом (творцом). Я сослался на классические исследования N.Cameron и A.Mageret, которые показали, что наряду с миром, который представляется нам обычным, и в котором формируется социум, существуют миры, которые, так же как обычный мир, являются образом, созданным мозгом человека, о реальности которых нельзя судить без привлечения неограниченного множества наблюдателей. Когда человек воспринимает ситуацию, но трактует её своеобразно, подчиняя трактовку собственным, априорно созданным идеям, мы будем иметь общество внутренне непротиворечивое, образ которого не будет совпадать с образом неограниченного множества наблюдателей. N.Cameron и A.Mageret назвали это псевдообществом, в психиатрии такого рода симптоматика расценивается как сверхценные идеи или бредовые интерпретации, но только благодаря тому, что возможно сопоставление с восприятием неограниченного множества наблюдателей. Ни Маркс, ни Гегель этого вопроса не касались, а, между тем, именно в этом различие в их подходах. Но возможна ситуация, которую N.Cameron и A.Mageret назвали аутистическим обществом - когда восприятие реальности неограниченного множества наблюдателей вообще не является необходимой частью образа ситуации, поскольку информация, на которую опираются суждения, сама формируется человеческим мозгом. В психиатрии аутистическое общество будет рассматриваться как следствие возникновения бредоподобных фантазий, ориентированного онейроида (сновидное состояние), массивных галлюцинаторных феноменов. Именно эти явления будут лежать в основе построения аутистического общества, которое адекватно для человека, его ощущающего, но эти явления не будут восприниматься как реальность неограниченным множеством незаинтересованных наблюдателей. Поэтому без введения предложенного мною представления о реальности различие между диалектикой Гегеля и Маркса невозможно.
Монография Behavior Pathology, где рассматривались вопросы зависимости восприятия от типа психопатологии (псевдообщество и аутистическое общество).
Бурная дискуссия продолжалась больше часа, мне бросались обвинения в идеализме, но представитель райкома (в тот раз женщина) не согласилась с этими обвинениями, поскольку я всё время оперировал понятиями реальности, и для неё это было достаточным доказательством моего материализма. Критики философии Гегеля не было, было сопоставление двух видов диалектики и представительницу райкома это вполне устроило.
Я написал Изяславу Петровичу, что на другом семинаре, далёком по тематике от первого (темой было соотношение движения и цели), я выступал только в дискуссии. Я ни на чём не настаивал, а просто напомнил исторические факты. Мощная Социал-демократическая партия Германии, которую возглавлял Каутский, и Социал-демократическая партия большевиков в России категорически выступили против тезиса немецкого социал-демократа Бернштейна, который утверждал, что главное - это создать мощное движение, цели которого будут определяться конкретной исторической обстановкой («Движение - всё, цель - ничто»). Для Каутского в Германии и Ленина в России эта позиция была неприемлема - цель была определена теорией марксизма, а движение создавалось для достижения этой цели. Я сказал, что в тот период только скандинавские, в частности шведские, социал-демократы в большинстве своём поддержали идеи Бернштейна. Со времени окончания Второй мировой войны, социал-демократическая партия Швеции самостоятельно или в составе коалиций была у власти, провозгласив политику благосостояния.
Эдуард Бернштейн
К тому моменту, когда я выступал на семинаре, социал-демократы уже длительно находились в Швеции у власти. Я спросил у основного докладчика на семинаре, как с его точки зрения выглядит благосостояние, достигнутое в Швеции, где движение было основой для достижения актуальной в это время цели (идеи Бернштейна) и в странах Варшавского договора, где идеи Бернштейна отвергались. Хотя психиатрия в этот раз не затрагивалась, дискуссия всё равно была бурной - меня обвиняли в том, что я напрямую связываю благосостояние в той или иной стране с идеями Бернштейна, что, безусловно, недопустимо, потому что исторические реалии сложны. Я не возражал, только спросил, нельзя ли считать идеи Бернштейна одной из этих исторически реалий. И снова представитель райкома (на этот раз мужчина) в заключении отметил повышенный интерес участников семинара к философии, и выразил благодарность руководителю семинара профессору Жарикову за то, что он ведёт семинар так эффективно. Суть вопроса представителем райкома не затрагивалась, да и трудно её было уловить в поднявшемся гомоне.
Тогда Изяслав Петрович ответил мне, что моя философская эквилибристика, конечно, впечатляет, но он в своём выступлении не мог так рисковать, не будучи уверенным в точном воспроизведении взглядов, «а ещё точнее, цитат». Но он согласился со мной, что такой выход из положения путём сопоставления философских взглядов классиков тоже можно было считать достойным. Изяславу Петровичу явно понравилось введение в философскую дискуссию понятия «психиатрических миров». «Привлечение психиатрии к обсуждению философских вопросов, - писал мне Изяслав Петрович, - полезно, потому что хотя психиатрия наука не слишком чёткая, но по сравнению с философией она, всё-таки, выигрывает».
Николай Михайлович Жариков, который всё это время заведовал кафедрой и одновременно руководил семинаром, любил привлекать меня в качестве докладчика, или, по крайней мере, в качестве участника дискуссий. На каждом семинаре присутствовал представитель райкома, и, хотя представителями были разные люди, они редко улавливали суть проблемы, но выражали удовлетворение повышенным интересом аудитории. Наиболее рискованное из моих сообщений на семинаре было посвящено сравнению диалектики Гегеля и Маркса.
Гегель. Портрет кисти Шлезингера
Для Гегеля процесс мышления представлял демиург (творец) действительности, для Маркса же идеальное есть не что иное как материальное, пересаженное в человеческую голову. Говоря об этом, я сказал, что в любом случае мы имеем образ реальности, сформированный человеческим мозгом, и что мышление как демиург и мышление как отражение реального, требует определения того, что именно является реальным. Моё предложение считать, что реальность - это та часть восприятия, которая совпадает для неограниченного множества наблюдателей, поначалу вызвало бурную критику со стороны «философски подкованного» преподавательского состава кафедры, ибо с их точки зрения, восприятие не могло быть мерой реальности. Но в результате дискуссии никакого функционального определения реальности никто из участников семинара не дал, а тогда я сказал, что «неограниченное множество наблюдателей» введено не зря. Мы, психиатры, хорошо знаем миры, для которых психическая деятельность является демиургом (творцом). Я сослался на классические исследования N.Cameron и A.Mageret, которые показали, что наряду с миром, который представляется нам обычным, и в котором формируется социум, существуют миры, которые, так же как обычный мир, являются образом, созданным мозгом человека, о реальности которых нельзя судить без привлечения неограниченного множества наблюдателей. Когда человек воспринимает ситуацию, но трактует её своеобразно, подчиняя трактовку собственным, априорно созданным идеям, мы будем иметь общество внутренне непротиворечивое, образ которого не будет совпадать с образом неограниченного множества наблюдателей. N.Cameron и A.Mageret назвали это псевдообществом, в психиатрии такого рода симптоматика расценивается как сверхценные идеи или бредовые интерпретации, но только благодаря тому, что возможно сопоставление с восприятием неограниченного множества наблюдателей. Ни Маркс, ни Гегель этого вопроса не касались, а, между тем, именно в этом различие в их подходах. Но возможна ситуация, которую N.Cameron и A.Mageret назвали аутистическим обществом - когда восприятие реальности неограниченного множества наблюдателей вообще не является необходимой частью образа ситуации, поскольку информация, на которую опираются суждения, сама формируется человеческим мозгом. В психиатрии аутистическое общество будет рассматриваться как следствие возникновения бредоподобных фантазий, ориентированного онейроида (сновидное состояние), массивных галлюцинаторных феноменов. Именно эти явления будут лежать в основе построения аутистического общества, которое адекватно для человека, его ощущающего, но эти явления не будут восприниматься как реальность неограниченным множеством незаинтересованных наблюдателей. Поэтому без введения предложенного мною представления о реальности различие между диалектикой Гегеля и Маркса невозможно.
Монография Behavior Pathology, где рассматривались вопросы зависимости восприятия от типа психопатологии (псевдообщество и аутистическое общество).
Бурная дискуссия продолжалась больше часа, мне бросались обвинения в идеализме, но представитель райкома (в тот раз женщина) не согласилась с этими обвинениями, поскольку я всё время оперировал понятиями реальности, и для неё это было достаточным доказательством моего материализма. Критики философии Гегеля не было, было сопоставление двух видов диалектики и представительницу райкома это вполне устроило.
Я написал Изяславу Петровичу, что на другом семинаре, далёком по тематике от первого (темой было соотношение движения и цели), я выступал только в дискуссии. Я ни на чём не настаивал, а просто напомнил исторические факты. Мощная Социал-демократическая партия Германии, которую возглавлял Каутский, и Социал-демократическая партия большевиков в России категорически выступили против тезиса немецкого социал-демократа Бернштейна, который утверждал, что главное - это создать мощное движение, цели которого будут определяться конкретной исторической обстановкой («Движение - всё, цель - ничто»). Для Каутского в Германии и Ленина в России эта позиция была неприемлема - цель была определена теорией марксизма, а движение создавалось для достижения этой цели. Я сказал, что в тот период только скандинавские, в частности шведские, социал-демократы в большинстве своём поддержали идеи Бернштейна. Со времени окончания Второй мировой войны, социал-демократическая партия Швеции самостоятельно или в составе коалиций была у власти, провозгласив политику благосостояния.
Эдуард Бернштейн
К тому моменту, когда я выступал на семинаре, социал-демократы уже длительно находились в Швеции у власти. Я спросил у основного докладчика на семинаре, как с его точки зрения выглядит благосостояние, достигнутое в Швеции, где движение было основой для достижения актуальной в это время цели (идеи Бернштейна) и в странах Варшавского договора, где идеи Бернштейна отвергались. Хотя психиатрия в этот раз не затрагивалась, дискуссия всё равно была бурной - меня обвиняли в том, что я напрямую связываю благосостояние в той или иной стране с идеями Бернштейна, что, безусловно, недопустимо, потому что исторические реалии сложны. Я не возражал, только спросил, нельзя ли считать идеи Бернштейна одной из этих исторически реалий. И снова представитель райкома (на этот раз мужчина) в заключении отметил повышенный интерес участников семинара к философии, и выразил благодарность руководителю семинара профессору Жарикову за то, что он ведёт семинар так эффективно. Суть вопроса представителем райкома не затрагивалась, да и трудно её было уловить в поднявшемся гомоне.
Тогда Изяслав Петрович ответил мне, что моя философская эквилибристика, конечно, впечатляет, но он в своём выступлении не мог так рисковать, не будучи уверенным в точном воспроизведении взглядов, «а ещё точнее, цитат». Но он согласился со мной, что такой выход из положения путём сопоставления философских взглядов классиков тоже можно было считать достойным. Изяславу Петровичу явно понравилось введение в философскую дискуссию понятия «психиатрических миров». «Привлечение психиатрии к обсуждению философских вопросов, - писал мне Изяслав Петрович, - полезно, потому что хотя психиатрия наука не слишком чёткая, но по сравнению с философией она, всё-таки, выигрывает».