«Моцарт и Сальери»
Хорошая идея для хорошего режиссёра спектакля по «маленькой» трагедии «Моцарт и Сальери» Пушкина задействовать в главных ролях композиторов Рыбникова и Артемьева. И не только потому, что участие живых композиторов в таком спектакле добавит представлению живости и натуральности. И даже не потому, что по своей фактуре легковесный Рыбников и угрюмоватый Артемьев подходят для роли Моцарта и Сальери соответственно.
Участие Рыбникова и особенно Артемьева в постановке этой «маленькой» трагедии заставит режиссёра избавится и отбросить в качестве основного конфликта «Моцарта и Сальери», ставшего расхожим клише, конфликт «посредственность - гений». Потому как какой же Артёмьев посредственность? Не говоря о том, что родоначальник западного романтизма исторический Сальери тоже не был посредственностью и бездарностью.
И тем более у Пушкина Сальери - это композитор, обладающий высшим композиторским мастерством и добившийся всего, что может достигнуть композитор. Какой же он посредственность? Но которому приходится завидовать более простецкому легкомысленному и даже более колхозному Моцарту.
Основной конфликт в «Моцарте и Сальери» Пушкина - религиозный. Даже не нравственный. Это зависть более высококультурного и развитого Каина простецкому пастуху Авелю. Это такая парадоксальная зависть, как если бы владелец «Мерседеса» начал завидовать бы владельцу «Москвича». Но музыка Моцарта идёт в небо, а музыка Сальери стелется по земле - как дым от жертвенников Авеля и Каина.
В поверяющем гармонию алгеброй - циркулем и линейкой - пушкинском Сальери намёк на одну популярную в высших сферах гностическо-манихейскую секту, участниками которой, кстати, были и Моцарт, и сам Пушкин. Но потом они эту секту оставили и вернулись в христианство.
Поэтому в сверхидею по-Станиславскому пушкинской пьесы «Моцарт и Сальери» входит и идея о том, что смерть исторического реального Моцарта является режиссёрской постановкой, а не случайностью. Равно как и в другой «маленькой» трагедии «Каменный гость» Пушкин предвидит и фабулу режиссёрской постановки собственной смерти за отступничество. И можно, например, провести у Пушкина пророческую символическую параллель между Донной Анной и Натальей Гончаровой.
Кстати, мы уже раньше говорили о навязывании пушкинистами расхожих клише в качестве художественных образов Пушкина. Например, расхожее клише о муже Татьяны Лариной в «Онегине» как о стирике. Хотя у Пушкина муж Татьяны - ровесник Онегина. И вот кому нужно постоянно долбить эти клише о Пушкине?
Последняя из «маленьких» трагедий Пушкина «Пир во время чумы» - это есть образ секты.
Участие Рыбникова и особенно Артемьева в постановке этой «маленькой» трагедии заставит режиссёра избавится и отбросить в качестве основного конфликта «Моцарта и Сальери», ставшего расхожим клише, конфликт «посредственность - гений». Потому как какой же Артёмьев посредственность? Не говоря о том, что родоначальник западного романтизма исторический Сальери тоже не был посредственностью и бездарностью.
И тем более у Пушкина Сальери - это композитор, обладающий высшим композиторским мастерством и добившийся всего, что может достигнуть композитор. Какой же он посредственность? Но которому приходится завидовать более простецкому легкомысленному и даже более колхозному Моцарту.
Основной конфликт в «Моцарте и Сальери» Пушкина - религиозный. Даже не нравственный. Это зависть более высококультурного и развитого Каина простецкому пастуху Авелю. Это такая парадоксальная зависть, как если бы владелец «Мерседеса» начал завидовать бы владельцу «Москвича». Но музыка Моцарта идёт в небо, а музыка Сальери стелется по земле - как дым от жертвенников Авеля и Каина.
В поверяющем гармонию алгеброй - циркулем и линейкой - пушкинском Сальери намёк на одну популярную в высших сферах гностическо-манихейскую секту, участниками которой, кстати, были и Моцарт, и сам Пушкин. Но потом они эту секту оставили и вернулись в христианство.
Поэтому в сверхидею по-Станиславскому пушкинской пьесы «Моцарт и Сальери» входит и идея о том, что смерть исторического реального Моцарта является режиссёрской постановкой, а не случайностью. Равно как и в другой «маленькой» трагедии «Каменный гость» Пушкин предвидит и фабулу режиссёрской постановки собственной смерти за отступничество. И можно, например, провести у Пушкина пророческую символическую параллель между Донной Анной и Натальей Гончаровой.
Кстати, мы уже раньше говорили о навязывании пушкинистами расхожих клише в качестве художественных образов Пушкина. Например, расхожее клише о муже Татьяны Лариной в «Онегине» как о стирике. Хотя у Пушкина муж Татьяны - ровесник Онегина. И вот кому нужно постоянно долбить эти клише о Пушкине?
Последняя из «маленьких» трагедий Пушкина «Пир во время чумы» - это есть образ секты.
Click to view