СИЛА СУДЬБЫ, Мюнхен, 10.05.15. Конспект.
История повторяется, людям не дано пережить - и свершить - ничего нового.
Мы опять ездили на "Форцу". И именно про это нам показали спектакль.
Он живой и светится, он меняется, там фантастически работают все и всё, включая техническую лажу и попутанные мизансцены. Про него опять можно писать поэму, а вот как писать рецензию, фиг же знает.
Поэтому пока вот конспект первых двух актов.
СИЛА СУДЬБЫ, Мюнхен, 10.05.15
Маркиз ди Калатрава/ Падре Гуардиано - Виталий Ковалев
Леонора ди Варгас - Аня Хартерос
Дон Карлос ди Варгас - Симоне Пьяццола
Дон Альваро - Йонас Кауфманн
Прециозилла - Надя Крастева
Фра Мелитоне - Амброджо Маэстри
Курра - Хайке Грётцингер
Алькальд - Кристиан Ригер
Трабуко - Франческо Петроцци
Хирург - Леонард Бернад
Дирижер - Ашер Фиш
Увертюра звучит чуть резче, чем раньше - или так кажется, потому что мы сами сидели в нервном предвкушении. Особенно добавляла интриги замена баритона - казалось, что лучше Тезье летом быть сложно.
Очень нервозная Леонора: резкий оркестр, резкие движения, ложка падает как будто нарочно - то ли для отрезвления, то ли для привлечения внимания. Но тут же начинает быть слышно, как скрежещет ложка по тарелке у маленького дКдВ - как нарочно, и этих посторонних звуков гораздо больше, чем в прежних вариантах спектакля. Кусок увертюры перед «темой Альваро» - Маркиз очень внимателен к сыну, тоже более обычного. И при этом задумчивее, чем обычно. На теме A te sia Gloria - теме принятия решения - тоже завис и задумался надолго, явно колебался больше.
Маэстри смакует вино, Грётцингер развязна и отвязна.
Тутти в предфинальном фрагменте - громовые.
Юный дКдВ уходит спать, маркиз целует его в затылок.
«Бег Джульетты» у Ани в этот раз получился отличный, почти как в премьеру.
Но вся Леонора резче, в том числе внешне: Аня похудела, надела высоченные каблучищи (гораздо выше, чем раньше), ей сделали очень контрастный грим. Что для Леоноры-стервозы оказалось очень хорошо (или отчасти и делало её стервозой?)
Oh rimorso! - папа одобряет страдания Леоноры, удовлетворенный жест.
Non pianger! - очень сурово, но без злости, не как летом. Хотя немного раздраженно - видимо, рыдать и страдать для этой Леоноры очень привычный способ с папой общаться, а это достает.
Me, pellegrina ed orfana - спето на овацию, но дыхание все-таки шумновато.
Примчался бородатый дон Альваро. С бородой он выглядит жестче и страшнее, Che parli? (в ответ на леонорино «завтра») - просто с яростью.
Но хотя бы «Э, Леонора» не говорит, уже облегчение. Леонора яростно почти нападает на него, сидящего за столом - Alvaro, io t’amo! Io t’amo… Alvaro… - и весь дальнейший диалог ведется достаточно ожесточенно, Леонора вовсе не невинная жертва, а равный противник в споре. Tutto comprendo, tutto, signora! - на «синьора» ударение, саркастический поклон. Это больно и явно сказано с желанием оскорбить.
Io sol sapro’ soffrire… - весь этот мини-монолог спет с очень мощной агрессией, это уже не просто психологическая манипуляция. Даже сам звук - напористый, крещендо - загоняет Леонору в угол.
Se tu, com’io, non m’ami… - начинает отходить, как бы указывая ей путь к выходу из этой тупиковой ситуации. Жест «ес!» в этот раз менее нарочитый и размашистый, но гораздо более витиеватый.
No, contro me stesso! - нецензурная цезура ушла, но смысл остался.
Альваро очень четко понимает, что его никто не тронет. Ferite, vendicatemi! - он нарывается и дразнит маркиза, понимая, что тот ничего ему не сделает. И маркиз, хоть и взбешен, действительно в первую очередь хочет разговора. Поэтому ведется на откровенно манипулятивную реплику Альваро Pura siccome angeli e’ vostra figlia, io guiro - и, следуя за жестом Альваро, указывающего на Леонору, отворачивается от этого поганца и перестает его видеть. Тут-то Альваро и бросает пистолет, тот, естественно, стреляет. В некотором смысле это убийство маркиза получилось еще более жестоким и предумышленным, чем летнее.
Техническая накладка: занавес опустился не до конца, видно, как шебуршатся ноги разбегающихся со сцены артистов для перестановки. В том числе видно, как встает труп маркиза ))
Но потом занавес до-опустили, перестановку не видно было. Зато можно стало выдохнуть.
2 акт, картина 1.
Растеряны все, кроме Леоноры. Самый растерянный и потерянный - дКдВ. Он очень достоверно пятилетний мальчик, не пытающийся спрятать свою детскость ни в пластике, ни в мимике, ни в интонациях. Очень похоже, что это главная режиссерская идея, которую ему объяснили, и с ней он не просто справился, она идеально легла на его органику.
(На стейдждоре он был ровно такой же, даже в тех самых очочках, так же нелепо двигался и смущался. То есть этот каст оказался сверх-идеальным даже при всех недочетах вокальных и беспомощности в движениях. Забегая вперед: мальчик не справился дать ни одной из двух пощечин, мальчик не попал кинжалом по Леоноре в 4 акте, мальчик не лазил на 2 ярус «военного» сета и не пытался оттуда потом слезать. Жесты у него очень «вокалистские» - где только можно, прорывается вот это «широко развести руками вокруг животика», как в карикатурах на оперных певцов рисуют. И все равно - его присутствие на сцене подкупало. От него во многом был эффект, как от ребенка или собаки: иррациональное умиление. И это потрясающе сработало на образ дКдВ и на спектакль в целом.)
В итоге Пьяццола-дКдВ сделал наглядным то, о чем по Тезье можно было догадываться и достраивать: общение с персонажами «из прошлого» - Алькальд, Трабуко, Курра-Преца; попытки объяснить самому себе, что же случилось с привычным миром. И именно с ним иначе зазвучали насмешки про латынь, про «бакалавра». И как же он неуверенно попытался улыбнуться на это «che non sanno latino e non sono baccelieri» - это была улыбка человека, который и хотел бы встроиться в общее веселье, но не уверен, что имеет право. А еще именно с ним - с бородатым мальчиком, да еще при бородатом Альваро - сверкнула смыслом реплика про «senza barba»: отсутствие бороды стало настоящим признаком не мужского пола.
Молитва у Леоноры была очень конкретно-требовательна, эта девушка совсем не про божественные смыслы стала, а про «я точно знаю, что мне нужно». Пьяццола в ансамбле звучал очень отчетливо поверх всех - то есть баланс и умение встроиться в ансамбль у него еще не найдены, понадеемся на то, что придет.
Отличное переодевание вышло в песенке про Переду - тоже иное, чем у Тезье. Мальчик виртуозно разбрасывал свои вещи, зеленая кофта так и осталась мятая на столике. А очки он дал Алькальду, и тот ему их потом вернул, аккуратно протерев. Сняв зеленую кофту, дКдВ задумался, не остаться ли как папа - в рубашке и брюках (и без галстука!). Но потом нацепил-таки кожаную куртку.
Верхние ноты в «Переде» не идеально хороши, а сам голос не очень гибкий и подвижный. Хочется чуть более внятной дикции.
Но так явственно читается довольство от хорошо сочиненной истории, сам почти поверил - а тут Преца пришла его подкалывать. И он очень огорчился. И buona notte! прозвучало совершенно без эротического подтекста, а так жалобно-жалобно, опять-таки очень по-детски. Робко, как воспоминание, слегка с вопросительной интонацией. И Прециозилла отослала его спать, а сама, кажется, ушла с Алькальдом. Так юный Переда не получил первого сексуального опыта, и это сильно помешало ему в третьем акте )).
Картина 2.
Вступление к картине и потом, во время Madre, pietosa Vergine - оркестр ведет судорожный пульс Леоноры. Никакой пьеты, никакой подсказки героям свыше: оркестр слился с персонажами, музыка не обрамляет частные поступки и не предсказывает их, не комментирует, а сама становится ими, звучит про здесь и сейчас.
Мелитоне у Маэстри персонаж вовсе не комический, хотя это не значит, что от него не смешно. Но он жесткий догматик, никакой незапланированной и не по расписанию милости. Но Леонора мастерски подавляет его авторитетом Падре Клето: впервые за все спектакли это был акцент, это был реальный (хоть и ни разу не появившийся на сцене) персонаж, и это кто-то очень властный, кого боятся и уважают и Мелитон, и падре Гуардиано. И Леонора очень явно это знает - и манипулирует этим именем, буквально заставляя Мелитона подчиниться своему требованию.
Зато в паре Мелитоне-падре Г. появилась своя дополнительная интрига: борьба авторитетов, едва ли не борьба за власть внутри монастыря. Obbedite! - Qual ton di superiore! - стало не проходной сценой, а прологом к началу 4 акта. И вообще внутренних связей в этом спектакле стало явно больше, в том числе за счет работы Маэстри: Мелитон стал самостоятельной силой, а не просто странной фигурой комического помощника.
Падре Гуардиано в этот раз был Падре. «Двойничество» было в голове у Леоноры - она явно сводила с ним те счеты, которые не сумела или не смела сводить с отцом. А выстрелило это двойничество уже в самом финале, где таки вышел маркиз - к своим детям и к столу, за которым уже не с кем стало разговаривать.
Леонора очень давит на падре Г., чтобы тот исполнил ее требование.
Рифмующаяся - повторяющаяся мизансцена, только на этот раз с обратным знаком: Падре Г. стоит спиной, а Леонора, уговаривая его, идет из угла - как шла к упивающемуся своей победой Альваро, вынудившего её на принятие нужного решения. Теперь она обращает эту же тактику к своей пользе - и наседает на Падре Г. Voi mi scacciate? Voi? VOI? - очень стервозно, это не мольба, обращенная к отцу, а почти «да кто ты такой, чтобы меня прогонять». И опять она пользуется именем Падре Клето для давления - когда рассказывает про скит и отшельницу.
И если в первом варианте Леонора тянулась к кресту над дверью - и сливалась с ним, становилась его продолжением, то сейчас она тянула его к себе, чтобы воспользоваться его силой - опять же, употребить в собственных целях.
В сцене крещения-утопления Леоноры продолжает выстраиваться линия соперничества Падре Г. и Мелитона: во время Santo nome Ковалев очень явно акцентирует запретительные реплики в сторону Мелитона: Nessun s’apressi! И становится очень видно, что Мелитон в этой компании мужиков в костюмах и водолазках единственный формальный священник с воротничком.
Продолжение следует
Мы опять ездили на "Форцу". И именно про это нам показали спектакль.
Он живой и светится, он меняется, там фантастически работают все и всё, включая техническую лажу и попутанные мизансцены. Про него опять можно писать поэму, а вот как писать рецензию, фиг же знает.
Поэтому пока вот конспект первых двух актов.
СИЛА СУДЬБЫ, Мюнхен, 10.05.15
Маркиз ди Калатрава/ Падре Гуардиано - Виталий Ковалев
Леонора ди Варгас - Аня Хартерос
Дон Карлос ди Варгас - Симоне Пьяццола
Дон Альваро - Йонас Кауфманн
Прециозилла - Надя Крастева
Фра Мелитоне - Амброджо Маэстри
Курра - Хайке Грётцингер
Алькальд - Кристиан Ригер
Трабуко - Франческо Петроцци
Хирург - Леонард Бернад
Дирижер - Ашер Фиш
Увертюра звучит чуть резче, чем раньше - или так кажется, потому что мы сами сидели в нервном предвкушении. Особенно добавляла интриги замена баритона - казалось, что лучше Тезье летом быть сложно.
Очень нервозная Леонора: резкий оркестр, резкие движения, ложка падает как будто нарочно - то ли для отрезвления, то ли для привлечения внимания. Но тут же начинает быть слышно, как скрежещет ложка по тарелке у маленького дКдВ - как нарочно, и этих посторонних звуков гораздо больше, чем в прежних вариантах спектакля. Кусок увертюры перед «темой Альваро» - Маркиз очень внимателен к сыну, тоже более обычного. И при этом задумчивее, чем обычно. На теме A te sia Gloria - теме принятия решения - тоже завис и задумался надолго, явно колебался больше.
Маэстри смакует вино, Грётцингер развязна и отвязна.
Тутти в предфинальном фрагменте - громовые.
Юный дКдВ уходит спать, маркиз целует его в затылок.
«Бег Джульетты» у Ани в этот раз получился отличный, почти как в премьеру.
Но вся Леонора резче, в том числе внешне: Аня похудела, надела высоченные каблучищи (гораздо выше, чем раньше), ей сделали очень контрастный грим. Что для Леоноры-стервозы оказалось очень хорошо (или отчасти и делало её стервозой?)
Oh rimorso! - папа одобряет страдания Леоноры, удовлетворенный жест.
Non pianger! - очень сурово, но без злости, не как летом. Хотя немного раздраженно - видимо, рыдать и страдать для этой Леоноры очень привычный способ с папой общаться, а это достает.
Me, pellegrina ed orfana - спето на овацию, но дыхание все-таки шумновато.
Примчался бородатый дон Альваро. С бородой он выглядит жестче и страшнее, Che parli? (в ответ на леонорино «завтра») - просто с яростью.
Но хотя бы «Э, Леонора» не говорит, уже облегчение. Леонора яростно почти нападает на него, сидящего за столом - Alvaro, io t’amo! Io t’amo… Alvaro… - и весь дальнейший диалог ведется достаточно ожесточенно, Леонора вовсе не невинная жертва, а равный противник в споре. Tutto comprendo, tutto, signora! - на «синьора» ударение, саркастический поклон. Это больно и явно сказано с желанием оскорбить.
Io sol sapro’ soffrire… - весь этот мини-монолог спет с очень мощной агрессией, это уже не просто психологическая манипуляция. Даже сам звук - напористый, крещендо - загоняет Леонору в угол.
Se tu, com’io, non m’ami… - начинает отходить, как бы указывая ей путь к выходу из этой тупиковой ситуации. Жест «ес!» в этот раз менее нарочитый и размашистый, но гораздо более витиеватый.
No, contro me stesso! - нецензурная цезура ушла, но смысл остался.
Альваро очень четко понимает, что его никто не тронет. Ferite, vendicatemi! - он нарывается и дразнит маркиза, понимая, что тот ничего ему не сделает. И маркиз, хоть и взбешен, действительно в первую очередь хочет разговора. Поэтому ведется на откровенно манипулятивную реплику Альваро Pura siccome angeli e’ vostra figlia, io guiro - и, следуя за жестом Альваро, указывающего на Леонору, отворачивается от этого поганца и перестает его видеть. Тут-то Альваро и бросает пистолет, тот, естественно, стреляет. В некотором смысле это убийство маркиза получилось еще более жестоким и предумышленным, чем летнее.
Техническая накладка: занавес опустился не до конца, видно, как шебуршатся ноги разбегающихся со сцены артистов для перестановки. В том числе видно, как встает труп маркиза ))
Но потом занавес до-опустили, перестановку не видно было. Зато можно стало выдохнуть.
2 акт, картина 1.
Растеряны все, кроме Леоноры. Самый растерянный и потерянный - дКдВ. Он очень достоверно пятилетний мальчик, не пытающийся спрятать свою детскость ни в пластике, ни в мимике, ни в интонациях. Очень похоже, что это главная режиссерская идея, которую ему объяснили, и с ней он не просто справился, она идеально легла на его органику.
(На стейдждоре он был ровно такой же, даже в тех самых очочках, так же нелепо двигался и смущался. То есть этот каст оказался сверх-идеальным даже при всех недочетах вокальных и беспомощности в движениях. Забегая вперед: мальчик не справился дать ни одной из двух пощечин, мальчик не попал кинжалом по Леоноре в 4 акте, мальчик не лазил на 2 ярус «военного» сета и не пытался оттуда потом слезать. Жесты у него очень «вокалистские» - где только можно, прорывается вот это «широко развести руками вокруг животика», как в карикатурах на оперных певцов рисуют. И все равно - его присутствие на сцене подкупало. От него во многом был эффект, как от ребенка или собаки: иррациональное умиление. И это потрясающе сработало на образ дКдВ и на спектакль в целом.)
В итоге Пьяццола-дКдВ сделал наглядным то, о чем по Тезье можно было догадываться и достраивать: общение с персонажами «из прошлого» - Алькальд, Трабуко, Курра-Преца; попытки объяснить самому себе, что же случилось с привычным миром. И именно с ним иначе зазвучали насмешки про латынь, про «бакалавра». И как же он неуверенно попытался улыбнуться на это «che non sanno latino e non sono baccelieri» - это была улыбка человека, который и хотел бы встроиться в общее веселье, но не уверен, что имеет право. А еще именно с ним - с бородатым мальчиком, да еще при бородатом Альваро - сверкнула смыслом реплика про «senza barba»: отсутствие бороды стало настоящим признаком не мужского пола.
Молитва у Леоноры была очень конкретно-требовательна, эта девушка совсем не про божественные смыслы стала, а про «я точно знаю, что мне нужно». Пьяццола в ансамбле звучал очень отчетливо поверх всех - то есть баланс и умение встроиться в ансамбль у него еще не найдены, понадеемся на то, что придет.
Отличное переодевание вышло в песенке про Переду - тоже иное, чем у Тезье. Мальчик виртуозно разбрасывал свои вещи, зеленая кофта так и осталась мятая на столике. А очки он дал Алькальду, и тот ему их потом вернул, аккуратно протерев. Сняв зеленую кофту, дКдВ задумался, не остаться ли как папа - в рубашке и брюках (и без галстука!). Но потом нацепил-таки кожаную куртку.
Верхние ноты в «Переде» не идеально хороши, а сам голос не очень гибкий и подвижный. Хочется чуть более внятной дикции.
Но так явственно читается довольство от хорошо сочиненной истории, сам почти поверил - а тут Преца пришла его подкалывать. И он очень огорчился. И buona notte! прозвучало совершенно без эротического подтекста, а так жалобно-жалобно, опять-таки очень по-детски. Робко, как воспоминание, слегка с вопросительной интонацией. И Прециозилла отослала его спать, а сама, кажется, ушла с Алькальдом. Так юный Переда не получил первого сексуального опыта, и это сильно помешало ему в третьем акте )).
Картина 2.
Вступление к картине и потом, во время Madre, pietosa Vergine - оркестр ведет судорожный пульс Леоноры. Никакой пьеты, никакой подсказки героям свыше: оркестр слился с персонажами, музыка не обрамляет частные поступки и не предсказывает их, не комментирует, а сама становится ими, звучит про здесь и сейчас.
Мелитоне у Маэстри персонаж вовсе не комический, хотя это не значит, что от него не смешно. Но он жесткий догматик, никакой незапланированной и не по расписанию милости. Но Леонора мастерски подавляет его авторитетом Падре Клето: впервые за все спектакли это был акцент, это был реальный (хоть и ни разу не появившийся на сцене) персонаж, и это кто-то очень властный, кого боятся и уважают и Мелитон, и падре Гуардиано. И Леонора очень явно это знает - и манипулирует этим именем, буквально заставляя Мелитона подчиниться своему требованию.
Зато в паре Мелитоне-падре Г. появилась своя дополнительная интрига: борьба авторитетов, едва ли не борьба за власть внутри монастыря. Obbedite! - Qual ton di superiore! - стало не проходной сценой, а прологом к началу 4 акта. И вообще внутренних связей в этом спектакле стало явно больше, в том числе за счет работы Маэстри: Мелитон стал самостоятельной силой, а не просто странной фигурой комического помощника.
Падре Гуардиано в этот раз был Падре. «Двойничество» было в голове у Леоноры - она явно сводила с ним те счеты, которые не сумела или не смела сводить с отцом. А выстрелило это двойничество уже в самом финале, где таки вышел маркиз - к своим детям и к столу, за которым уже не с кем стало разговаривать.
Леонора очень давит на падре Г., чтобы тот исполнил ее требование.
Рифмующаяся - повторяющаяся мизансцена, только на этот раз с обратным знаком: Падре Г. стоит спиной, а Леонора, уговаривая его, идет из угла - как шла к упивающемуся своей победой Альваро, вынудившего её на принятие нужного решения. Теперь она обращает эту же тактику к своей пользе - и наседает на Падре Г. Voi mi scacciate? Voi? VOI? - очень стервозно, это не мольба, обращенная к отцу, а почти «да кто ты такой, чтобы меня прогонять». И опять она пользуется именем Падре Клето для давления - когда рассказывает про скит и отшельницу.
И если в первом варианте Леонора тянулась к кресту над дверью - и сливалась с ним, становилась его продолжением, то сейчас она тянула его к себе, чтобы воспользоваться его силой - опять же, употребить в собственных целях.
В сцене крещения-утопления Леоноры продолжает выстраиваться линия соперничества Падре Г. и Мелитона: во время Santo nome Ковалев очень явно акцентирует запретительные реплики в сторону Мелитона: Nessun s’apressi! И становится очень видно, что Мелитон в этой компании мужиков в костюмах и водолазках единственный формальный священник с воротничком.
Продолжение следует