(no subject)
- Док, - сказал Хозяин, - док, ты просто не разбираешься в политике. Скажу тебе прямо. Я могу управлять этим штатом и еще десятком таких, даже если ты будешь выть на каждом углу, как собака с прищемленным хвостом. Пожалуйста, сколько угодно. Но ты просто не понимаешь.
- Кое-что я понимаю, - угрюмо сообщил Адам, и рот его захлопнулся.
- А кое-чего не понимаешь, так же как и я, но одна вещь, которую понимаю-я и не понимаешь ты, это - от чего кляча скачет. Я могу расшевелить клячу. И еще одно - раз уж мы заговорили начистоту... - Хозяин вдруг замолчал, наклонил голову набок и улыбнулся Адаму: - Или как?
- Вы сказали "и еще одно", - ответил Адам, игнорируя вопрос и не меняя позы.
- Да, еще одно. Постой, док, ты знаешь Хью Милера?
- Да, - сказал Адам, - знаю.
- Ну так вот, он работал со мной... генеральным прокурором - и ушел в отставку. А знаешь почему? - И продолжал, не дожидаясь ответа: - Он ушел в отставку потому, что не хотел пачкать ручки. Хотел дом строить, да не знал, что кирпичи из грязи лепят. Он был вроде того человека, который любит бифштексы, но не любит думать о бойне, потому что там нехорошие, грубые люди, на которых надо жаловаться в Общество защиты животных. Вот он и ушел.
Я наблюдал за лицом Адама. Белое и застывшее, оно как будто было высечено из гладкого камня. Он был похож на человека, который ожидает приговора судьи. Или врача. На своем веку Адам, наверно, перевидел множество таких лиц. Ему приходилось смотреть этим людям в глаза и говорить то, что он должен был сказать.
- Да, - продолжал Хозяин, - ушел. Он из тех, которые хотят, чтобы волки были сыты и овцы целы. Знаешь эту породу, док?
Он кинул на Адама взгляд, как кидают муху на крючке в ручей с форелью. Но у него не клюнуло.
- Да, старик Хью... Он так и не уразумел, что ты не можешь иметь все сразу. Что можешь иметь только самую малость. И только то, что сделал своими руками. А он, потому что получил в наследство кое-какие деньжата и фамилию Милер, он думал, что можно иметь все. И хотел он той последней пустяковины, которую как раз и нельзя получить в наследство. Знаешь какой?
- Он пытливо смотрел на Адама.
- Какой? - сказал Адам после долгой паузы.
- Добра. Да, самого простого, обыкновенного добра. А его-то и нельзя получить в наследство. Ты должен сделать его, док, если хочешь его. И должен сделать его из зла. Зла. Знаешь почему, док? - Он тяжело приподнялся в старом кресле, подался вперед, уперев руки в колени и задрав плечи, и из-под волос, упавших на глаза, уставился в лицо Адаму. - Из зла, - повторил он. - Знаешь почему? Потому что его больше не из чего сделать.
- И, снова развалившись в кресле, ласково повторил: - Это ты знаешь, док?
Адам молчал.
Тогда Хозяин спросил еще мягче, почти шепотом:
- Ты знал это, док?
Адам облизнул губы и сказал:
- Я хочу задать вам один вопрос. Если, по-вашему, можно отправляться только от зла и только из зла можно делать добро, то откуда вы можете знать, что такое добро? Как вы его распознаете? Если вам приходится делать его из зла. Ответьте мне.
- С удовольствием, док, с удовольствием, - сказал Хозяин.
- Так ответьте.
- Ты изобретаешь его по ходу дела.
- Что изобретаю?
- Добро, - сказал Хозяин. - О чем мы тут толкуем битый час? Добро - с
большой буквы.
- Значит, ты изобретаешь его по ходу дела? - вежливо повторил Адам.
- А чем еще, по-твоему, занимаются люди вот уже миллион лет? Когда твой прапрадедушка слез с дерева, у него было столько же понятия о добре и зле, о правильном и неправильном, сколько у макаки, которая осталась на дереве. Ну, слез он с дерева, начал заниматься своими делами и по дороге придумывать Добро. Он придумывал то, что ему нужно было для дела, док. И то, что он придумывал, чему других заставлял поклоняться как добру и справедливости, всегда отставало на пару шагов от того, что ему нужно для дела. Вот потому-то у нас все и меняется, док. То, что люди объявляют правильным, всегда отстает от того, что им нужно для дела. Ладно, какой-нибудь человек откажется от всякого дела - он, видите ли, понял, что правильно, а что нет, - и он герой. Но люди в целом, то есть общество, док, никогда не перестанут заниматься делом. Общество просто состряпает новые понятия о добре. Общество никогда не совершит самоубийства. По крайней мере не таким способом и не с такой целью. И это факт. Так или нет?
- Факт? - сказал Адам.
- Ты прав, док, это факт. А справедливость - это запрет, который ты налагаешь на определенные вещи, хотя они ничем не отличаются от тех, на которые запрета нет. И не было еще придумано такого понятия
справедливости, чтобы среди людей, которым его навязали, многие не подняли визга, что оно не дает им заниматься никаким человеческим делом. Да возьми хотя бы людей, которые не могут получить развод. Посмотри на хороших женщин, которых лупят мужья, на хороших мужчин, которых пилят жены, а они ни черта не могут с этим поделать. И тут оказывается, что развод - это благо. И до чего еще дойдет очередь, ты не знаешь. И я не знаю. Но я знаю одно. - Он замолчал и опять наклонился вперед, уперев руки в колени. - Да? - сказал Адам.
- Вот что. Я не отрицаю - должно быть понятие о справедливости для того, чтобы заняться делом; но, ей-богу, всякое такое понятие рано или поздно становится вроде затычки в бутылке с водой, которую бросили в горячую печь, как мы ребятами делали в школе. И дело человеческое, которое надо сделать, - как пар; он разорвет бутылку, он доведет учительницу до родимчика, он разорвет все, во что бы ты его ни закупорил. Но ты найди ему подходящее место, дай ему удобный выход, и он потянет товарный поезд. - Он опять откинулся в кресло, веки его отяжелели, но глаза из-под спутанных волос смотрели внимательно, словно из засады.
- Кое-что я понимаю, - угрюмо сообщил Адам, и рот его захлопнулся.
- А кое-чего не понимаешь, так же как и я, но одна вещь, которую понимаю-я и не понимаешь ты, это - от чего кляча скачет. Я могу расшевелить клячу. И еще одно - раз уж мы заговорили начистоту... - Хозяин вдруг замолчал, наклонил голову набок и улыбнулся Адаму: - Или как?
- Вы сказали "и еще одно", - ответил Адам, игнорируя вопрос и не меняя позы.
- Да, еще одно. Постой, док, ты знаешь Хью Милера?
- Да, - сказал Адам, - знаю.
- Ну так вот, он работал со мной... генеральным прокурором - и ушел в отставку. А знаешь почему? - И продолжал, не дожидаясь ответа: - Он ушел в отставку потому, что не хотел пачкать ручки. Хотел дом строить, да не знал, что кирпичи из грязи лепят. Он был вроде того человека, который любит бифштексы, но не любит думать о бойне, потому что там нехорошие, грубые люди, на которых надо жаловаться в Общество защиты животных. Вот он и ушел.
Я наблюдал за лицом Адама. Белое и застывшее, оно как будто было высечено из гладкого камня. Он был похож на человека, который ожидает приговора судьи. Или врача. На своем веку Адам, наверно, перевидел множество таких лиц. Ему приходилось смотреть этим людям в глаза и говорить то, что он должен был сказать.
- Да, - продолжал Хозяин, - ушел. Он из тех, которые хотят, чтобы волки были сыты и овцы целы. Знаешь эту породу, док?
Он кинул на Адама взгляд, как кидают муху на крючке в ручей с форелью. Но у него не клюнуло.
- Да, старик Хью... Он так и не уразумел, что ты не можешь иметь все сразу. Что можешь иметь только самую малость. И только то, что сделал своими руками. А он, потому что получил в наследство кое-какие деньжата и фамилию Милер, он думал, что можно иметь все. И хотел он той последней пустяковины, которую как раз и нельзя получить в наследство. Знаешь какой?
- Он пытливо смотрел на Адама.
- Какой? - сказал Адам после долгой паузы.
- Добра. Да, самого простого, обыкновенного добра. А его-то и нельзя получить в наследство. Ты должен сделать его, док, если хочешь его. И должен сделать его из зла. Зла. Знаешь почему, док? - Он тяжело приподнялся в старом кресле, подался вперед, уперев руки в колени и задрав плечи, и из-под волос, упавших на глаза, уставился в лицо Адаму. - Из зла, - повторил он. - Знаешь почему? Потому что его больше не из чего сделать.
- И, снова развалившись в кресле, ласково повторил: - Это ты знаешь, док?
Адам молчал.
Тогда Хозяин спросил еще мягче, почти шепотом:
- Ты знал это, док?
Адам облизнул губы и сказал:
- Я хочу задать вам один вопрос. Если, по-вашему, можно отправляться только от зла и только из зла можно делать добро, то откуда вы можете знать, что такое добро? Как вы его распознаете? Если вам приходится делать его из зла. Ответьте мне.
- С удовольствием, док, с удовольствием, - сказал Хозяин.
- Так ответьте.
- Ты изобретаешь его по ходу дела.
- Что изобретаю?
- Добро, - сказал Хозяин. - О чем мы тут толкуем битый час? Добро - с
большой буквы.
- Значит, ты изобретаешь его по ходу дела? - вежливо повторил Адам.
- А чем еще, по-твоему, занимаются люди вот уже миллион лет? Когда твой прапрадедушка слез с дерева, у него было столько же понятия о добре и зле, о правильном и неправильном, сколько у макаки, которая осталась на дереве. Ну, слез он с дерева, начал заниматься своими делами и по дороге придумывать Добро. Он придумывал то, что ему нужно было для дела, док. И то, что он придумывал, чему других заставлял поклоняться как добру и справедливости, всегда отставало на пару шагов от того, что ему нужно для дела. Вот потому-то у нас все и меняется, док. То, что люди объявляют правильным, всегда отстает от того, что им нужно для дела. Ладно, какой-нибудь человек откажется от всякого дела - он, видите ли, понял, что правильно, а что нет, - и он герой. Но люди в целом, то есть общество, док, никогда не перестанут заниматься делом. Общество просто состряпает новые понятия о добре. Общество никогда не совершит самоубийства. По крайней мере не таким способом и не с такой целью. И это факт. Так или нет?
- Факт? - сказал Адам.
- Ты прав, док, это факт. А справедливость - это запрет, который ты налагаешь на определенные вещи, хотя они ничем не отличаются от тех, на которые запрета нет. И не было еще придумано такого понятия
справедливости, чтобы среди людей, которым его навязали, многие не подняли визга, что оно не дает им заниматься никаким человеческим делом. Да возьми хотя бы людей, которые не могут получить развод. Посмотри на хороших женщин, которых лупят мужья, на хороших мужчин, которых пилят жены, а они ни черта не могут с этим поделать. И тут оказывается, что развод - это благо. И до чего еще дойдет очередь, ты не знаешь. И я не знаю. Но я знаю одно. - Он замолчал и опять наклонился вперед, уперев руки в колени. - Да? - сказал Адам.
- Вот что. Я не отрицаю - должно быть понятие о справедливости для того, чтобы заняться делом; но, ей-богу, всякое такое понятие рано или поздно становится вроде затычки в бутылке с водой, которую бросили в горячую печь, как мы ребятами делали в школе. И дело человеческое, которое надо сделать, - как пар; он разорвет бутылку, он доведет учительницу до родимчика, он разорвет все, во что бы ты его ни закупорил. Но ты найди ему подходящее место, дай ему удобный выход, и он потянет товарный поезд. - Он опять откинулся в кресло, веки его отяжелели, но глаза из-под спутанных волос смотрели внимательно, словно из засады.