Счастье как политическая и экономическая категория
Продолжение. Начало см. Часть 1
Экономика счастья.
Счастье - это определенное эмоциональное состояние. Эмоции посредством подсознательных мыслительных актов порождаются потребностями, а потребности - кроме физиологических - системой ценностей. В этой связи проблема счастья становится проблемой системы и иерархии ценностей.
Мир ценностей сложен, механизмы их возникновения затрагивают огромное количество самых разных сторон бытия. Существует целое научное направление - аксиология, изучающая эти явления. Сегодня из всего многообразия факторов, я коснусь лишь одного, имеющего непосредственное отношение к самой сердцевине, к сути современной экономической доктрины.
Мы все - и Россия и Китай - находимся внутри одной ценностной парадигмы, я имею в виду систему ценностей общества потребления. Все наши усилия направлены на то, чтобы производить как можно больше и потреблять как можно больше. Бесконечное производство и бесконечное потребление - тупиковый, гибельный путь развития. Это все понимают, но никто пока не в силах остановить это безумный процесс.
Китай в этом мировом производстве играет одну из самых важных ролей. Сегодня и, я думаю, завтра, Китай будет заинтересован в производстве и продаже все большего числа изделий, причем прямая заинтересованность будет также и в том, чтобы производить лампочки, которые побыстрее перегорают, а обувь, которая быстрее изнашивается, чтобы ускорить оборот товаров массового потребления. Но это тупиковый путь развития. На самом деле, людям надо потреблять не как можно больше, а достаточное количество. Не слишком мало и не избыточно, а достаточно. Именно здесь заключен смысл счастья, как экономической категории. Экономика счастья, это экономика, обеспечивающая достаточное, но не избыточное, потребление материальных благ; неограниченными же должны быть возможности духовного роста и самореализации.
Несмотря на то, что давно и всем известно и понятно, что бесконечный рост производства - тупиковый путь развития, мы как-то откладываем “на потом”, необходимость решить этот вопрос и определиться: для чего мы продолжаем наращивать производство? Мы поставили цель увеличения ВВП страны вдвое - будет ли после этого в два раза больше счастливых людей? Не окажется ли, что, анализируя различные экономические модели “повышения эффективности”, мы ищем различные пути к одному и тому же обрыву в бездонную пропасть?
В этой связи вопрос к нашим и китайским коллегам-экономистам: имеются ли (в России, в Китае или где-то еще) модели будущего, в котором производство и потребление материальных благ стабилизируется на разумном и достаточном, но не избыточном уровне? Ставит ли экономическая наука перед собой подобные задачи?
Как связаны между собой материальное благополучие - предмет экономики - и ощущение счастья? Ответ на этот вопрос давно перестал быть сферой философских и этических размышлений. Исследованиями, прямыми социологическими измерениями установлено, что люди, особенно небогатые, действительно чувствуют себя счастливее по мере увеличения доходов. Однако, как только основные жизненные потребности оказываются удовлетворенными, дальнейший рост счастья при росте доходов становится малозаметным. Важнее денег становится общественное признание, раскрытие собственных талантов, самоутверждение. Установлены основные причины - почему это так происходит. В частности, людям свойственно определять и оценивать свое благополучие не как абсолютную величину, а в сравнении с кем-то. Обычно для сравнения люди подсознательно выбирают тех, кто им кажется «таким же, как они». Мало кто сравнивает свою жизнь с самыми богатыми людьми планеты. Рост доходов сам по себе не превращается в рост ощущения счастья. Явно и неявно действует множество других факторов и критериев качества жизни и ощущения удовлетворенности. Отсюда вывод, давно известный психологам и священнослужителям: экономика материального благополучия не делает людей счастливыми. Для достижения общественного счастья необходима «экономика счастья».
Экономика счастья, это такая экономика, в которой критерием успеха, целесообразности является степень благополучия людей, выраженная в их индивидуальных ощущениях удовлетворенности жизнью. Как это сделать - в общих чертах понятно уже сегодня. Мы умеем измерять счастье, мы знаем, какие факторы влияют на ощущение счастья, а какие препятствуют или разрушают его.
В России уже не только в среде философов и писателей, но и на властном уровне уже наблюдается осторожное, самое первое и пока еще робкое понимание самостоятельной ценности категории счастья. Председатель Счетной палаты Российской Федерации Сергей Степашин недавно в интервью “Независимой газете” высказал мнение, “последствия мирового кризиса позволят создать в России "экономику счастья": "Я убежден, что, пройдя очищение кризисом, мы создадим экономику будущего, экономику счастья для наших людей", - говорит он в интервью которое опубликовано в среду. Одной из причин кризиса, по его мнению, является то, что "человека забыли". "Экономика счастья" не подменяет изменения благосостояния, основанные на доходе. Она дополняет их более общими измерениями благополучия - здоровье, семейное положение, профессиональный и гражданский статус".
Эти суждения, прозвучавшие из уст высокопоставленного государственного чиновника дают надежду на то, что это направление формирования базиса новой экономики, экономики, в которой человек является целью, а не средством, получит не только теоретическое развитие. Измеряемое состояние общественного счастья, должно стать обязательным, целевым экономическим параметром.
Чтобы так произошло, счастье должно стать не только экономической, но и политической категорией.
Политика счастья
Что я имею в виду, говоря о необходимости введения понятия «счастье» в категории политики? Прежде всего то, что счастье - в равной степени и как индивидуальное состояние, и как состояние общества - должно быть целью политики, должно быть измеряемым, контролируемым и управляемым параметром. Политик должен использовать понятие счастье не как бытовую лексическую форму, а как параметр, за который он несет ответственность.
Прежде чем двигаться дальше, отметим очевидное противоречие. Счастье, несомненно, является характеристикой индивидуального состояния. Однако мы говорим (и мечтаем) о счастливом обществе. Счастливое общество это уже не индивидуальная характеристика, это уже макрохарактеристика, это уже социально-политическая категория. Этой категорией оперируют не одно столетие, но никто не скажет - что это такое. Налицо разрыв между индивидуальной характеристикой и макрохарактеристикой общества, но это не значит, что он не может быть преодолен. Полагаю, что социологические замеры, некоторые из которых я упоминал, позволят устранить этот разрыв и прийти к измеряемым и принимаемых большинством критериям «счастливого общества».
«Счастье» - не является строгим научным термином для большинства научных дисциплин, исключая, быть может, психологию. При этом счастье является важнейшим из понятий, определяющим смысл жизни отдельного человека и общества в целом.
История научного исследования счастья невелика, лет 40-50. Но даже в научном обиходе понятие счастья трактуется не всеми одинаково. Для социологов, в частности, то есть в той единственной области, где счастье измеряют, вместо широкого и сложно определяемого понятия введено более узкое, по поддающееся измерениям понятия «самочувствия»: well-being.
Сегодня критерии «счастливого общества» отсутствуют. Ясно, что никогда не удастся выработать эталонные представления о счастливом обществе, принимаемые всем без исключения. До тех пор, пока будут сохраняться цивилизационные, этнические, языковые, религиозные, культурны и т.д. отличия, представления о счастье и счастливом обществе будут отличаться.
Понимание и принятие этого факта не является препятствием для попыток выработать критерии счастья для своей страны, своего народа, в определенном периоде его развития и т.д., если речь идет о счастье, как политической категории. Политика всегда злободневна, конкретна и исторична.
Я не буду пытаться давать критерии и определения счастливого общества, поскольку выступаю здесь как писатель, а не как ученый-исследователь или политик. Социальная и политическая роль писателя, особенно в России, всегда была в том, чтобы указывать на существующие проблемы, выявить несоответствия происходящего личным ощущениям добра и зла и попытаться заглянуть за горизонт событий, увидеть образ позитивного будущего.
Поскольку счастье, оставаясь внутренним состоянием каждого, зависит от внешней среды, постольку имеется возможность говорить о счастье, как о возможной политической категории. Можно говорить о задачах политики, о функции политики в формировании внутреннего состояния счастья населения за счет надлежащих параметров внешней среди и воспитания правильных взглядов на счастье у индивидуумов.
За рамками доклада остаются многие вопросы, имеющие отношение к внедрению категории счастья в политический обиход и политические программы. Прежде всего, необходимо осмысление предшествующего опыта, опыта строительства социализма в СССР, поскольку в те времена именно счастье народа провозглашалось как цель, а коммунизм представлялся как идеал, как общество всеобщего счастья. Неудача, постигшая нас, требует своего непредвзятого осмысления. Пока это не сделано.
Основные черты коммунистического общества всеобщего благоденствия привлекательны и ныне. Образ коммунизма включал в себя не только описание позитивных сторон общества благоденствия, но и обязательно указывал на принципиальный отказ от частной собственности, как непременного условия счастья. В этом состоял краеугольный камень марксизма-ленинизма и нельзя сказать, что отмена частной собственности в СССР и последующей строительство социализма не подтвердили многие надежды марксистов. Страна смогла сделать уникальный в истории мировых цивилизаций рывок в своем развитии. Мы достигли многого, но так и не построили устойчивой модели счастливого общества.
Включение марксистами-ленинцами в образ будущего счастья не только описание достоинств общества, но и обязательно табуизирование частной собственности напоминает религиозные догматы, символ веры. Возможность построения общества всеобщего счастья без уничтожения частной собственности Маркс и его последователи считали невозможным. Это положение марксизма до сих пор остается неопровергнутым. Но и не доказанным, поскольку опыт строительства коммунизма в СССР остался незавершенным. Да и в самом опыте коммунистического строительства в СССР оказалось слишком много неприемлемого, слишком много “издержек”, “ошибок” и т.п., что и позволяет Карлу Попперу заявлять, что стремление к общественному счастью приводит к тоталитаризму. В качестве доказательства приводится пример СССР и этого кажется Попперу достаточно.
Мне это не кажется ни очевидным, ни достаточным. Я требую отделить создание образа общества всеобщего благоденствия от всех неудачных попыток его построения в прошлом, настоящем и будущем. Я требую от всех - политиков, ученых, интеллигенции - неустанной работы по терпеливому построению образа общества всеобщего счастья, к описанию его признаков и характеристик, к поиску путей его достижения, к использованию позитивных результатов и методов найденных в прошлом и предлагаемых сегодня. Я требую шаг за шагом и стремительными рывками, спотыкаясь и блуждая, или же ясно видя путь, продолжать попытки построить общество всеобщего счастья. Счастье, оставаясь по своей сути внутренним состоянием индивида, должно быть политической категорией, а политика, как род деятельности, должна быть направлена на построение счастливого общества.
Мы отказались от внимательного, свободного от излишней идеологизации изучения собственного опыта. Мы снова табуизировали существенные стороны собственного прошлого. Мы - варвары в собственной стране, снова тупо разбивающие кумиров своих предков, снова предающие забвению позитивный опыт и достижения прошлого, сводя весь великий, трагический и блистательный опыт к болезненному и злобному смакованию негатива.
Современные “мыслители и политики”, при рассуждении “что нам надо делать” направляют свои интеллектуальные усилия в одном направлении: какой должна или не должна быть экономика, обсуждаются те или иные экономические модели. Будет ли от их реализации больше счастья никто не говорит, об этом не задумывается и, думаю, даже читая строки, подобные моим, усмехается: «Еще один Томас Мор и Кампанелла в одной посуде. Мало ли было утопистов. Нам дело надо делать а не розовые слюни распускать».
Нет, я не утопист. Говоря о необходимости введения в контекст рассуждений о “судьбах Родины” понятие “счастье” я выступаю как жесткий прагматик и реалист, понимающий, что без высшего критерия, вознесенного над плоскостью, координатами в которой могут быть экономические и юридические параметры, в третье измерение, осью которого является “мера счастья”, а это, одновременно, и мера нравственности, нет способа определить правильное направление развития и правильные методы.
-=-
Мой заключительный призыв в следующем.
Уровень счастья должен стать как минимум, не менее важным, а по существу, - более важным параметром, чем ВВП на душу населения. Уровень счастья должен быть целевым экономическим показателем. Счастье на душе населения куда ценнее и важнее, чем ВВП на душу населения.
Счастье стоит того, чтобы о нем позаботиться.
-=-
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Некоторые тезисы, не вошедшие в основной текст доклада.
1. Вопрос о методах построения счастливого общества, несомненно, важен. Но сначала надо иметь ясный образ этого общества. Видеть его основные черты. Сегодня мы в России не имеем такого образа. А надо бы иметь.
2. При введении измерения уровня счастья в политико-экономический обиход могут возникнуть (и возникают в действительности) крайности типа:
- манипуляция сознанием, массовый гипноз, в результате которого люди оказываются в состоянии близком к трансовому, они как бы не замечают невзгод, проблем. Они счастливы - но мы можем объявить такое счастье иллюзией, сродни наркотическому и иному опьянению. Потому что индивид в таком состоянии не управляет (своим счастьем), а сам является объектом управления, манипуляции со стороны политиков.
- Понуждение к счастью - другой тип крайности. Это характерно для тоталитарных режимов.
3. Попытка определения:
Счастье, как политический термин - это общество, в котором предоставляется, поощряется и охраняется возможность каждого достигать состояния наибольшей внутренней удовлетворенности, полноты и осмысленности жизни безотносительно к его политическим и религиозным взглядам, этнической принадлежности, имущественному статусу.
4. Социальные потребности и неудовлетворенность ими.
(Г.Г. Дилигентский. Социальная психология, стр. 90-92: «Уровень субъективной относительной лишенности определяется соотнесением реального жизненного уровня с эталонным - с тем, который представляется реальным и необходимым».)
Здесь таится немало ошибок и заблуждений. Неверно определенная референтная группа приводит к массовому ощущению неудовлетворенности.
В качестве примеров я мог бы привести некоторые бывшие союзные республики, которым в качестве референтной группы, то есть в качестве тех, кем они не только могли бы, но и должны были бы («если бы не русские с их коммунизмом») стать.
И республики Прибалтики, и Молдавия, и Украина и др. обмануты неверным образцом для подражания - Европейский союз, поэтому, в частности, они несчастны.
России тоже подсунули нереальные компаративные образцы. Как среди зарубежных аналогов, так и в собственной истории. Собственная история как объект сравнения - важнейший параметр. Ориентироваться надо на свою историю в лучшие ее моменты, в моменты побед и достижений, а не поражений и ошибок.
Нам, однако, не дают сравнивать себя с реальным достижимым уровнем в советском прошлом, тут же перекрывая всякую попытку в этом направлении шумовым занавесом на тему тоталитаризма и сталинских репрессий. Выбор предлагают делать как героиня Раневской: “Девочка, что ты хочешь: поехать на дачу или чтобы тебе оторвали голову?”
5. Россия занимает одно из последних мест в мире. Что это? Реальное состояние нашей эмоциональной сферы или неточности в измерениях? Может быть, у нас свое, особенное счастье, неподдающееся измерениям с помощью западных методик? Надо разрабатывать свои методики измерений, мониторить состояние общества, выявлять особо значимые факторы, лишающие счастья и уделять работе с ними особое внимание. Это и есть роль и функция политиков. С тех пор, как счастье стало возможным измерять, пора вернуть “счастье” в арсенал политики.
6. Важно, в конечном счете, что я чувствую, а не “что есть на самом деле” - если говорить о счастье. Счастье - субъективная реальность, а не объективиная. Объективизация счастья, то есть попытка составить перечень измеряемых параметров, свидетельствующих о том, что объект счастлив - чушь собачья.
И здесь не полностью или совсем не работают аналогии типа: я чувствую запах шоколада и для меня не имеет значения, чувствуете ли его вы и все остальные. Эта аналогия хромает, хотя и близка в смысле субъективности происходящего. Но, при этом, для запаха шоколада существует возможность объективизации - от ощущений других людей, до измерение химического состава аромата, - то для счастья нет такой возможности объективизации. Остается суммирование данных опросов типа «как вы себя чувствуете».
7. Что надо делать, чтобы люди стали счастливее? Надо удовлетворять потребности, но не те потребности, которые сформированы искусственно (потребление ради потребления), а естественные потребности в нормальном питании, жилищных условиях, отдыхе, самореализации и иных духовных устремлениях.
Как их узнать, эти потребности? Имеется достаточно методов исследования (соцопросы), есть динамика спроса и предложения. Уповать на последнюю, как не единственный и абсолютно достоверный метод измерения потребностей глубоко ошибочно. Мир давно научился формировать спрос на ровном месте и втюхивать предметы далеко не первой необходимости на фоне неудовлетворенных базовых потребностей, формировать спрос на “престижные” товары и т.д. Кроме того, целые области важнейших потребностей - самоактуализация и т.п. - не являются фигурантами процесса спроса/предложения. Так что для мониторинга потребностей необходимо сочетание различных методов.
Что должны делать политики и государство? - Знать реальные потребности, их иерархию и динамику и стимулировать экономику к развитию в правильном направлении.
Какими методами стимулировать - “рыночными”, “плановыми” - другой вопрос и дай бог до него дожить. Это вопрос второстепенный, хотя его давно сделали вопросом сущностным, чем испортили все.
8. Кроме удовлетворения потребностей с помощью промышленного и с/х производств, торговли и сферы услуг с помощью развития и гармонизации экономики, существуют весьма важные потребности, без удовлетворения которых огромное большинство людей не чувствуют себя счастливыми. Я имею в виду целый комплекс эмоций, связанных с образом своей страны. Счастливого человека собственная страна, как минимум, не разочаровывает, ему за нее не стыдно.
9. Когда-то нам, гражданам СССР, бывшие соотечественники любили говорить: “Вы счастливые люди: вы не знаете, как плохо вы живете”.
Не вижу в этой формуле изъяна: ну и что в том плохого, если я действительно счастлив, а кто-то, глядя на меня, ужасается, как плохо я живу. На самом деле, здесь срабатывает примерно такая модель мышления: он себя ставит на мое место и предполагает, что ему бы на моем месте было плохо. Возможно, что и так. Но мне-то что до этого? “Пусть говорят, что не красавица, а мне такие больше нравятся”. Не мешайте мне быть счастливым так, как мне хочется. Но при условии, что и я никому не мешаю и не навязываю свои представления о счастье.
10. Важный аспект: субъект-объектные отношения.
Счастье, как политическая категория для политика и для обывателя - не одно и то же! Один обещает и проектирует/воплощает, другой потребляет и приспосабливается. Это существенно разные взгляды на проблему.
Как обыватель я стараюсь снизить негативное воздействие внешних факторов, я ухожу вглубь себя, политическая составляющая счастья для меня для меня источник либо негатива, либо позитива как мечты («сон золотой», райское общество). Для меня определение счастья прежнее: состояние удовлетворенности.
Для политика счастье это или политтехнологическая манипуляция, или идеология. (здесь определение счастья иное - через технологию или внешние условия, обусловливающие то самое состояние индивида. “Счастье - жить в обществе, в котором...” - далее набор признаков. То есть для политика счастье - следствие, а не цель. Будет “правильное” общество - будет счастье для большинства - это позиция социалистов всех мастей. Будет общество, позволяющее мне иметь мое счастье (“много женщин и машин” - или любой иной образ счастья через внешние факторы), а остальные пусть тоже пытаются - это социал-дарвинизм: «Всех не накормишь».
К кому обращена моя статья? - И к тем и к другим.
11. Должно быть для политиков: счастье - это не будущее, как говорят они все, а настоящее! Продолжая «разговор» с Поппером: минимизация страдания - хорошо и правильно, но это не альтернатива счастью, как он пишет. Он противопоставляет уменьшение страдания сегодня призрачному счастью завтра. Здесь я с ним согласен. Но я говорю, что счастье может и должно быть здесь и сейчас и уменьшение страдания лишь один из элементов движения к счастью. И роль политика (и социального философа) в том, чтобы способствовать и уменьшению страдания и “увеличению счастья” (политическая практика и правильная жизненная философия).
Счастье народа сегодня для политика есть не только образ счастливого будущего, но и апелляция к славным страницам прошлого, к умению выявить победы и достижения вчера и сегодня. Политические действия могут и должны способствовать росту счастья, а не зависти, фрустрации, агрессивности, и - далее по списку отрицательных эмоций.
12. С Сайта КПРФ, обсуждение Программы КПРФ, (http://moskprf.ru/content/view/553/, предложение д.ф.н, проф.Панпурина): «Коммунизм - это объективное жизнеустройство, наиболее полно соответствующее сущностной природе человека, подлинному смыслу человеческого бытия. Коммунистическое сознание - это оптимум жизненной мотивации самодостаточной, подлинно нравственной личности». Убери слово «коммунизм» и «коммунистическое» - получишь описание того, от чего никто не откажется.
13. Нам говорили (20 лет назад, в перестройку): отказ от частной собственности в СССР не сделал всех счастливыми. Верно, не сделал. Но и передача общенародной собственности в руки нынешних капиталистов не сделала всех счастливыми. И не то что “всех”, а вообще единицы, по сравнению с СССР (есть социологические замеры).
Разговор с применением таких весов (“все” счастливы, или “большинство” счастливо, или “только достойные” (Абрамович и Ко) счастливы - неизбежен.
Сторонники осчастливить “только достойных” всегда будут повторять занудное: всех счастливыми не сделать, всех не накормишь, люди неодинаковы и т.д. Как бы то ни было, а мера этим вещам существует и должна быть применена. Одно из возможных измерений - уровень счастья по Винховену и др. Измерение благополучия так или иначе, но должно проводиться. Оно, разумеется, должно совершенствоваться, должно быть отработано с учетом цивилизационных и иных особенностей народов.
14. Стоит принимать во внимание исследования Веенховена и др, но не абсолютизировать их. Современная социология сделала максимум возможного для достижения объективного результата, постаралась сделать исследования и измерения счастья максимально точными и адекватными явлению. Однако, методы исследований и измерений нуждаются в дальнейшем совершенствовании с учетом особенностей менталитета и системы ценностей разных народов. В первую очередь это относится к «незападным цивилизациям», к которым, несомненно относится не только Китай, Индия, но и, в значительно мере, Россия. По крайне мере в том, что касается фундаментальных представлений о добре и зле, о нравственном и безнравственном, Россия ориентируется на ценности, не идентичные западной протестантской морали, лежащей в основе ценностей современного капитализма.
15. Счастливое общество это не общество эмоциональных тупиц, на устах которых с утра до ночи блуждают улыбки идиотов. Счастливое общество это и не общество безмятежных просветленных мистиков.
В счастливом обществе есть и горе и трагедия, есть и проблемы и нерешенные задачи. Но при этом не проблемы довлеют над общественным сознанием, а осознание осмысленности жизни, осознание управляемости социумом во имя его блага, осознание действенности морали.
Счастливое общество ищет методы достижения этого состояния не опуская руки при неудачах, веря в осуществимость своих планов и в достижение своих целей. Счастливое общество не живет во имя и ради торжества каких-либо экономических теорий и способов жизнеустройства, но наоборот - разрабатывает теории и подбирает способы организации жизни, стремясь к своим высоким целям. “Теория для человека, а не человек для теории” - вот принцип, которому следуют счастливые люди в счастливом обществе.
В счастливом обществе (или обществе, заботящемся о счастье) не будут строить ни социализм, ни капитализм “любой ценой”. Не будут путать конечные цели с инструментами, способствующими или мешающими их достижению. “Рыночное хозяйство”, “плановое хозяйство” - всего лишь методы. Цели счастливого общества должны выражаться в других категориях, а практическая сторона вопроса состоит, в том числе, в умении измерять эти категории максимально объективно и точно.
16. «Нет счастья без отмены частной собственности” - говорил Карл Маркс и его последователи.
“Без экономической и политической свободы” - нет счастья, говорят современные либералы.
“Без жизни во Христе - нет счастья” - говорят христиане, “Счастье - это быть мусульманином” - твердят мусульмане и так далее. Все эти подходы к определению того, что есть счастье и как оно достигается односторонни и плохо сочетаются в обществе, состоящем из людей разных религий, политических взглядов и систем ценностей. Что делать? - Большинство предложит тем или иным образом нивелировать расхождения и предложить или навязать большинству единую систему ценностей, общую религию и т.д. А для того, чтобы остался эмоциональный выход для тех, кто не принял “основные ценности”, предлагается имитация свобод выбора в виде разных, но мало отличающихся по своей сути политических партий: голосуйте, выбирайте. И народ выбирает, голосует, только счастливых людей не прибавляется. Я писал как-то о гомеостазе общества, о необходимости гармоничного учета ценностей разных людей, оперируя образными символами Чубайс/Бабурин и наличием внутреннего для России цивилизационного раскола. Раскол есть, но его надо перевести в категорию благотворного разнообразия. В счастливом обществе Чубайс продолжит свой спор (и даже борьбу) с Бабуриным, но ни тот не другой не посмеют покуситься на общественное счастье. Но как категорию общественного счастья примирить с проповедью индивидуализма, как естественного свойства человека и как единственного двигателя прогресса (“активные люди двигают общество вперед”)? Об этом надо подумать... Надо дать “активным индивидуалистам” возможности самореализации, развития. Удовлетворения этих их потребностей сколь угодно широко, но лишь до той границы, где они превращаются нечто, угнетающее других, “неактивных”.
17. Основной путь “разрешения” ценностных противоречий действующими политиками состоит сегодня в их замалчивании и переносе центра тяжести в другую плоскость, в другую систему координат. Вместо выработки взаимоприемлемой системы общественных ценностей непосредственно влияющих и определяющих состояние счастья, предлагается обсуждение, принятие/непринятие политических и экономических категорий: “план” или “рынок”, “свобода” или “тоталитаризм”, “толерантность” или “ксенофобия” и т.д. Первая пара - инструменты, вторая и третья - важнейшие и многогранные социально-политические понятия, превращаемые в параметры, сведенные к юридическим нормам, что снова позволяет выскользнуть из нравственной системы координат.)
18. Политики не уделяют ни времени, ни усилий на разработку фундаментального понятия “справедливость”, на постоянный поиск сегодняшних критериев справедливости, соотнесение этих критериев с ценностями, всеми/большинством признаваемыми базовыми. Если бы они одну сотую часть тех усилий и слов, которые они расходуют на обсуждение “рынка” и “не рынка”, на описание ужасов тоталитаризма и прочее тратили на выработку мировоззренческих основ счастливого общества, уже сегодня мы имели бы более сплоченное и более конкурентоспособное общество, нежели мы имеем сегодня: агрессивную толпу истекающую взаимной ненавистью.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Инстинкты (от лат. instinctus - побуждение) - закрепленные формы поведения животных и человека. Применительно к человеку термин «инстинкт» может употребляться в значении бессознательного животного начала и противопоставляться «сознанию». Обычно рассматривают семь инстинктов, присущих человеку: самосохранения, продолжения рода, альтруизма, исследования, доминирования, свободы, сохранения достоинства. Все инстинкты есть у каждого человека, но в «разных количествах». Этим, в частности, мы и отличаемся друг от друга. У одних преобладает инстинкт доминирования, и такой человек «харизматический лидер», у других главным является инстинкт альтруизма и такие люди становятся отзывчивыми, сопереживающими. Психологи для удобства описания людей с тем или иным доминирующим инстинктом ввели, соответственно, семь типов: эгофильный (себялюбивый), генофильный (ставящий превыше всего свой род, семью), альтруистический, исследовательский, доминантный, либертофильный (свободолюбивый) и дигнитофильный (от лат. dignitas - достоинство).Мы должны понять главное: опасны как чрезмерные доминирования инстинкта, ведущие к инстинктопатии, так и чрезмерные подавления инстинкта, особенно доминантного, ведущие к проблемам, к той или иной неудовлетворенности, к отсутствию счастья. Психологи указывают, что подавление инстинкта самосохранения вызывает тревогу и страх; подавление инстинкта продолжения рода - неудовлетворенность, агрессивность и тоску; подавление альтруистического инстинкта - вину и муки совести; исследовательского - неудовлетворенность, агрессивность, печаль; подавление инстинкта доминирования - неудовлетворенность, агрессивность, враждебность, презрение; подавление инстинкта свободы - протест или депрессию; подавление инстинкта сохранения достоинства - гнев, отвращение или депрессию. В целом же ущемление или подавление инстинктов вызывает одну из двух наиболее универсальных эмоциональных реакций: агрессивно-протестную или капитулятивно-депрессивную.