Портрет Библиотекаря будущего. РНБ: Михаил Леонидович Лозинский (1886 - 1955)
Библиотекарь прошлого... Полагаю, таким будет библиотекарь и будущего... А у нас появится новый тег: "Библиотекарь будущего". Библиотекарь будущего - это учёный и педагог в одном лице, Просветитель.
Представим себе, что оцифрованы все дореволюционные издания и наиболее интересые издания советской эпохи...
Ради чего и зачем я пойду в библиотеку (оставляем в стороне то, что я живу в глухой провинции)? - только чтобы встретиться с конкретным библиотекарем, с личностью, общение с которой интересно, обогащает, вдохновляет, заражает интересом к книге и истории культуры... Много ли я знаю таких библиотекарей?
Пока только двух: Михаил Дмитриевич представляет Историческую библиотеку (ГПИБ), Дмитрий Константинович - Национальную библиотеку (РНБ). Но мне посчастливилось послушать их выступления, когда я работал в Белинке... узнал бы я о них, не работая в библиотеке? - нет, их даже толком у нас не могли и представить, в самой библиотеке только единицы знают о них...
Равинский Дмитрий Константинович, но что о нём написано на сайте библиотеки? Да фактически ничего! - http://www.nlr.ru/nlr/who/text/ravinsky.htm
И то, что представительница (к сожалению, журнал пока безличный, анонимный, и я не знаю, кто пишет заметки, пока так и будем называть автора "РНБ") Национальной библиотеки начала рассказывать о библиотекарях, - хороший знак, после продолжительной зимы лёд тронулся...
Оригинал взят у nlr_spb в Наши люди - Михаил Леонидович Лозинский (1886 - 1955)
И опять сомнения посетили редакцию нашего блога - упомянули Николая Яковлевича Марра в качестве директора РНБ, что очевидно для библиотечной общественности - но очевидно ли для внебиблиотечной, но сочувствующей? А хотите узнать о человеке, посвятившем нашей библиотеке 24 года своей жизни, но прославившемся совсем на другом поприще?
Без преувеличения и пафоса - величайший переводчик Данте и Шекспира на русский язык. Один из ближайших друзей Николая Гумилева, арестован в том же страшном 1921 году по его делу. Пришел в библиотеку в 1914 году. В 1938 году уволен после многолетней травли. В 1946 г. получил Сталинскую премию за перевод "Божественной комедии" Данте.
По сути, именно он сказал нам:
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
"Читатель простодушно проходит мимо фамилии переводчика. Сами переводчики, кажется, ни разу не подсчитали, что успел Лозинский количественно. Между тем подсчет поучителен. Михаил Леонидович стал переводчиком-профессионалом тридцати трех лет от роду. За тридцать пять лет он перевел 80 000 стихотворных строк и 500 печатных листов прозы".
Все, конечно, читали и "Божественную комедию" , и "Гамлета", и многое другое в переводе М. Л. Лозинского. Но вряд ли многие читали "датские" стихи Михаила Леонидовича, посвященные внутренним событиям родной библиотеки. Поэтому представляем вашему вниманию "октавы", посвященные 5-летию Кабинета иностранной литературы, в котором собиралась новая иностранная литература, поступившая в библиотеку, и который, в связи с таким профилем комплектования, а также в связи с катастрофически огромной посещаемостью библиотеки студентами стал "оазисом" для читателей-научников. Есть здесь и личные воспоминания автора о его поступлении на службу в 1914 году и реалиях библиотечного быта первых послереволюционных лет. В тексте упоминаются: Лидия Иосифовна Олавская ("Пентеселея"), Лидия Александровна Закорина(Кеппен), Елизавета Васильевна Пигулевская, Вера Павловна Шмидт, Шарлотта Рудольфовна Штейнман, Нина Алексеевна Крыжановская, Ольга Павловна Захарьина - "семь дев", сотрудницы Кабинета. Об этих, а также других упоминаемых лицах можно прочесть здесь.
Итак, зачитано 2 февраля 1927 года (цитируется отсюда, текст доступен онлайн зарегистрированным пользователям, имеющим читательский билет РНБ):
1
Мой дух смущен. Сегодня тайным пиром
Мы знаменуем тайный юбилей,
Которого - клянусь пред целым миром -
Во всей вселенной не было милей.
Как я сплету, не будучи факиром,
Венок из рифм, и лавров, и лилей,
Чтоб слить могли застольные октавы
Свирель восторга с барабаном славы?
2
А между тем из всех известных строф
Сегодня здесь должна звучать октава;
Не потому, чтоб старых мастеров
Я жаждал - недостойная забава! -
Из зависти спихнуть в глубокий ров;
Нет, но она, как форма, как оправа,
Всего уместней и пристойней там,
Где поздравляешь наших милых дам.
3
Когда шесть строк проходят в стройном марше,
Пленительны, изящны и легки,
То всякий видит - это юбилярши;
У каждой обе заняты руки.
Заведывающей, как рангом старшей,
Посвящены особых две строки.
Подобострастья не усмотрят в этом
те, кто знаком с служебным этикетом.
4
Семь обитательниц семи планет...
О, как давно я помню эти стены!
Они, как скалы, на себе хранят
Немой узор когда-то бурной пены.
Невольно мысль уносится назад.
Как много дней! Какие перемены!
Я убежден, что ночью в три часа
Там бродят тени, слышны голоса.
5
Там костылем стучит седой Кобеко:
Высокий рост, большая борода,
Густая бровь, скептическое веко.
Таким он мне запомнился, когда
Меня в свой табор принял, как Алеко
Старик цыган. То было в те года,
Когда каминный зал, такой же темный,
Служил еще директорской приемной.
6
А помните, когда Аркадий Пресс
Мелькнул и скрылся, в назиданье чадам,
И Андерсон по милости небес,
Приемля власть, расположился рядом.
Как мы, бывало в валенках и без,
В "а ла кашетт" голодным грелись стадом,
И редко кто, на полчаса, дерзал
Нырнуть в мороз ненаселенных зал?
7
Или как с площади в Регистратуру
Служители тащили конский труп,
И как Ахмет, содрав худую шкуру,
Его рубил? Как вереница шуб
Благословляла щедрую натуру,
Пославшую и фрикассе, и суп,
И как чернели, затвердев от стужи,
По отделеньям кровяные лужи?
8
Чего, чего здесь не бывало встарь!
Чтоб вспомнить все, быть надо Геродотом;
Шаблинская, ученый секретарь,
Нам керенки отвешивала счетом,
Грызя морковку, как грызут сухарь;
В курилке торговали кашалотом;
Кто побогаче, тот ходил в подвал,
Где тощий Крюгер хлебцы продавал.
9
А Комитет за длинными столами?
Баллотировки? Синее сукно?
И Дьяконов, и Шахматов меж нами?
Как все недавно! Как уже давно!
Старушка Старк, в капоте и с цветами?
Солдатский дух, как крепкое вино?
Читальный зал вокруг большой "буржуйки",
И пустота, и дымовые струйки!
10
Всего пять лет, а верится с трудом.
О, призраки поры минувшей, где вы?
Преображен семипалатный дом
В богатые владенья внучек Евы,
Которые, окованные льдом,
Живут под властью строгой королевы,
И с нежною заботой, как птенцов,
Духовной пищей кормят мудрецов.
11
Как воспою державу Амазонок,
Прекраснейшую из всех держав?
Я поступил, как ветреный ребенок,
Когда, души восторга не сдержав,
Взамен того, чтоб молча рухнуть с ног,
Посмел запеть. Мой голос хрипл и ржав.
Не мне оставить в строфах полногласных
Историю воительниц прекрасных.
12
И красоту, и знанья, и талант
Им в равной мере расточили Боги.
Наряды им не нужны. Скромный бант
Порою оттеняет облик строгий.
И это все. Когда-то Бриллиант
У них был в моде. Самоцвет убогий
На них тускнел. Потешившись игрой,
Они расстались с этой мишурой.
13
Товарищи, меж нами есть больная,
Погибшая душа. Счастливый рок
Ему отверз при жизни двери рая,
Другим запретные. Не долгий срок
Он обитал в нем. Черная, слепая
Его пожрала страсть. Игрок, игрок
О, знал ли ты, отверженец Астарты,
Каких ты женщин променял на карты!
14
Я не таков. Смиренный рыцарь их,
Я бегал по полу проворней кошки,
И с тяжким скрипом ножниц пребольших
Равнял и стриг пурпурные дорожки,
И тихо стлал их, восхищен и тих,
Чтоб их трепали маленькие ножки;
И этим делом паче прочих дел
Облагорожен мой земной удел.
15
Две Лидии, Елизавета, Вера,
Шарлотта, Нина, Ольга! Я молчу.
Портреты ваши будущая эра
Найдет не здесь. Не то, что не хочу,
Но замысел подобного размера,
Скажу открыто, мне не по плечу,
А то бы был у русского народа
"Каталог женщин после Гесиода".
16
Когда над хладным берегом Невы
Сокроются с зарею звезды ночи,
Восходите на небосклоне вы,
И тем, кто избран, светят ваши очи,
Меж возгласами петла и совы
Шесть ярких звезд свершают круг рабочий.
И в том кругу, бессменная, всегда
Горит одна высокая звезда.
17
Наш первый кубок Вам, Пентесилея,
Верховный вождь прекрасного полка!
В убранстве этом, в блеске юбилея,
Видна все та ж державная рука,
Что трудится, хозяйки не жалея
И не стыдясь мозолей батрака.
Бывали в мире многие владыки,
Но Вам подобен - только Петр Великий.
18
С утра до ночи, с ночи до утра,
Поглощены монаршею заботой,
Прямая дочь Великого Петра,
Вы вечно в деле, вечно за работой;
Но тот, конечно, не творил добра
Так безоглядно и с такой охотой;
А Вы все думаете, день и ночь,
Кого сменить бы да кому помочь.
19
Вы - юная, и юность увенчала
Волшебный грот семи премудрых жен,
Где в зеркалах из белого кристалла
Лишь юный лик всечастно отражен,
Где каждый день - как доброе начало,
Как светлый меч, изъятый из ножон,
Где чудится: под кораблем бегущим
Волна кипит и пенится грядущим.
20
Да здравствует же много, много лет,
Да возрастает юная Держава!
Вам, амазонкам, - слава и привет,
Пентесилее - и привет, и слава!
Да здравствует наш милый кабинет,
Каким его мы видим днем и, право,
Нередко видим, если спим, в мечтах:
Окно в Европу, все в живых цветах.
А мы продолжаем время от времени заглядывать на Литераторские мостки
Представим себе, что оцифрованы все дореволюционные издания и наиболее интересые издания советской эпохи...
Ради чего и зачем я пойду в библиотеку (оставляем в стороне то, что я живу в глухой провинции)? - только чтобы встретиться с конкретным библиотекарем, с личностью, общение с которой интересно, обогащает, вдохновляет, заражает интересом к книге и истории культуры... Много ли я знаю таких библиотекарей?
Пока только двух: Михаил Дмитриевич представляет Историческую библиотеку (ГПИБ), Дмитрий Константинович - Национальную библиотеку (РНБ). Но мне посчастливилось послушать их выступления, когда я работал в Белинке... узнал бы я о них, не работая в библиотеке? - нет, их даже толком у нас не могли и представить, в самой библиотеке только единицы знают о них...
Равинский Дмитрий Константинович, но что о нём написано на сайте библиотеки? Да фактически ничего! - http://www.nlr.ru/nlr/who/text/ravinsky.htm
И то, что представительница (к сожалению, журнал пока безличный, анонимный, и я не знаю, кто пишет заметки, пока так и будем называть автора "РНБ") Национальной библиотеки начала рассказывать о библиотекарях, - хороший знак, после продолжительной зимы лёд тронулся...
Оригинал взят у nlr_spb в Наши люди - Михаил Леонидович Лозинский (1886 - 1955)
И опять сомнения посетили редакцию нашего блога - упомянули Николая Яковлевича Марра в качестве директора РНБ, что очевидно для библиотечной общественности - но очевидно ли для внебиблиотечной, но сочувствующей? А хотите узнать о человеке, посвятившем нашей библиотеке 24 года своей жизни, но прославившемся совсем на другом поприще?
Без преувеличения и пафоса - величайший переводчик Данте и Шекспира на русский язык. Один из ближайших друзей Николая Гумилева, арестован в том же страшном 1921 году по его делу. Пришел в библиотеку в 1914 году. В 1938 году уволен после многолетней травли. В 1946 г. получил Сталинскую премию за перевод "Божественной комедии" Данте.
По сути, именно он сказал нам:
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
"Читатель простодушно проходит мимо фамилии переводчика. Сами переводчики, кажется, ни разу не подсчитали, что успел Лозинский количественно. Между тем подсчет поучителен. Михаил Леонидович стал переводчиком-профессионалом тридцати трех лет от роду. За тридцать пять лет он перевел 80 000 стихотворных строк и 500 печатных листов прозы".
Все, конечно, читали и "Божественную комедию" , и "Гамлета", и многое другое в переводе М. Л. Лозинского. Но вряд ли многие читали "датские" стихи Михаила Леонидовича, посвященные внутренним событиям родной библиотеки. Поэтому представляем вашему вниманию "октавы", посвященные 5-летию Кабинета иностранной литературы, в котором собиралась новая иностранная литература, поступившая в библиотеку, и который, в связи с таким профилем комплектования, а также в связи с катастрофически огромной посещаемостью библиотеки студентами стал "оазисом" для читателей-научников. Есть здесь и личные воспоминания автора о его поступлении на службу в 1914 году и реалиях библиотечного быта первых послереволюционных лет. В тексте упоминаются: Лидия Иосифовна Олавская ("Пентеселея"), Лидия Александровна Закорина(Кеппен), Елизавета Васильевна Пигулевская, Вера Павловна Шмидт, Шарлотта Рудольфовна Штейнман, Нина Алексеевна Крыжановская, Ольга Павловна Захарьина - "семь дев", сотрудницы Кабинета. Об этих, а также других упоминаемых лицах можно прочесть здесь.
Итак, зачитано 2 февраля 1927 года (цитируется отсюда, текст доступен онлайн зарегистрированным пользователям, имеющим читательский билет РНБ):
1
Мой дух смущен. Сегодня тайным пиром
Мы знаменуем тайный юбилей,
Которого - клянусь пред целым миром -
Во всей вселенной не было милей.
Как я сплету, не будучи факиром,
Венок из рифм, и лавров, и лилей,
Чтоб слить могли застольные октавы
Свирель восторга с барабаном славы?
2
А между тем из всех известных строф
Сегодня здесь должна звучать октава;
Не потому, чтоб старых мастеров
Я жаждал - недостойная забава! -
Из зависти спихнуть в глубокий ров;
Нет, но она, как форма, как оправа,
Всего уместней и пристойней там,
Где поздравляешь наших милых дам.
3
Когда шесть строк проходят в стройном марше,
Пленительны, изящны и легки,
То всякий видит - это юбилярши;
У каждой обе заняты руки.
Заведывающей, как рангом старшей,
Посвящены особых две строки.
Подобострастья не усмотрят в этом
те, кто знаком с служебным этикетом.
4
Семь обитательниц семи планет...
О, как давно я помню эти стены!
Они, как скалы, на себе хранят
Немой узор когда-то бурной пены.
Невольно мысль уносится назад.
Как много дней! Какие перемены!
Я убежден, что ночью в три часа
Там бродят тени, слышны голоса.
5
Там костылем стучит седой Кобеко:
Высокий рост, большая борода,
Густая бровь, скептическое веко.
Таким он мне запомнился, когда
Меня в свой табор принял, как Алеко
Старик цыган. То было в те года,
Когда каминный зал, такой же темный,
Служил еще директорской приемной.
6
А помните, когда Аркадий Пресс
Мелькнул и скрылся, в назиданье чадам,
И Андерсон по милости небес,
Приемля власть, расположился рядом.
Как мы, бывало в валенках и без,
В "а ла кашетт" голодным грелись стадом,
И редко кто, на полчаса, дерзал
Нырнуть в мороз ненаселенных зал?
7
Или как с площади в Регистратуру
Служители тащили конский труп,
И как Ахмет, содрав худую шкуру,
Его рубил? Как вереница шуб
Благословляла щедрую натуру,
Пославшую и фрикассе, и суп,
И как чернели, затвердев от стужи,
По отделеньям кровяные лужи?
8
Чего, чего здесь не бывало встарь!
Чтоб вспомнить все, быть надо Геродотом;
Шаблинская, ученый секретарь,
Нам керенки отвешивала счетом,
Грызя морковку, как грызут сухарь;
В курилке торговали кашалотом;
Кто побогаче, тот ходил в подвал,
Где тощий Крюгер хлебцы продавал.
9
А Комитет за длинными столами?
Баллотировки? Синее сукно?
И Дьяконов, и Шахматов меж нами?
Как все недавно! Как уже давно!
Старушка Старк, в капоте и с цветами?
Солдатский дух, как крепкое вино?
Читальный зал вокруг большой "буржуйки",
И пустота, и дымовые струйки!
10
Всего пять лет, а верится с трудом.
О, призраки поры минувшей, где вы?
Преображен семипалатный дом
В богатые владенья внучек Евы,
Которые, окованные льдом,
Живут под властью строгой королевы,
И с нежною заботой, как птенцов,
Духовной пищей кормят мудрецов.
11
Как воспою державу Амазонок,
Прекраснейшую из всех держав?
Я поступил, как ветреный ребенок,
Когда, души восторга не сдержав,
Взамен того, чтоб молча рухнуть с ног,
Посмел запеть. Мой голос хрипл и ржав.
Не мне оставить в строфах полногласных
Историю воительниц прекрасных.
12
И красоту, и знанья, и талант
Им в равной мере расточили Боги.
Наряды им не нужны. Скромный бант
Порою оттеняет облик строгий.
И это все. Когда-то Бриллиант
У них был в моде. Самоцвет убогий
На них тускнел. Потешившись игрой,
Они расстались с этой мишурой.
13
Товарищи, меж нами есть больная,
Погибшая душа. Счастливый рок
Ему отверз при жизни двери рая,
Другим запретные. Не долгий срок
Он обитал в нем. Черная, слепая
Его пожрала страсть. Игрок, игрок
О, знал ли ты, отверженец Астарты,
Каких ты женщин променял на карты!
14
Я не таков. Смиренный рыцарь их,
Я бегал по полу проворней кошки,
И с тяжким скрипом ножниц пребольших
Равнял и стриг пурпурные дорожки,
И тихо стлал их, восхищен и тих,
Чтоб их трепали маленькие ножки;
И этим делом паче прочих дел
Облагорожен мой земной удел.
15
Две Лидии, Елизавета, Вера,
Шарлотта, Нина, Ольга! Я молчу.
Портреты ваши будущая эра
Найдет не здесь. Не то, что не хочу,
Но замысел подобного размера,
Скажу открыто, мне не по плечу,
А то бы был у русского народа
"Каталог женщин после Гесиода".
16
Когда над хладным берегом Невы
Сокроются с зарею звезды ночи,
Восходите на небосклоне вы,
И тем, кто избран, светят ваши очи,
Меж возгласами петла и совы
Шесть ярких звезд свершают круг рабочий.
И в том кругу, бессменная, всегда
Горит одна высокая звезда.
17
Наш первый кубок Вам, Пентесилея,
Верховный вождь прекрасного полка!
В убранстве этом, в блеске юбилея,
Видна все та ж державная рука,
Что трудится, хозяйки не жалея
И не стыдясь мозолей батрака.
Бывали в мире многие владыки,
Но Вам подобен - только Петр Великий.
18
С утра до ночи, с ночи до утра,
Поглощены монаршею заботой,
Прямая дочь Великого Петра,
Вы вечно в деле, вечно за работой;
Но тот, конечно, не творил добра
Так безоглядно и с такой охотой;
А Вы все думаете, день и ночь,
Кого сменить бы да кому помочь.
19
Вы - юная, и юность увенчала
Волшебный грот семи премудрых жен,
Где в зеркалах из белого кристалла
Лишь юный лик всечастно отражен,
Где каждый день - как доброе начало,
Как светлый меч, изъятый из ножон,
Где чудится: под кораблем бегущим
Волна кипит и пенится грядущим.
20
Да здравствует же много, много лет,
Да возрастает юная Держава!
Вам, амазонкам, - слава и привет,
Пентесилее - и привет, и слава!
Да здравствует наш милый кабинет,
Каким его мы видим днем и, право,
Нередко видим, если спим, в мечтах:
Окно в Европу, все в живых цветах.
А мы продолжаем время от времени заглядывать на Литераторские мостки