Как один весёлый парень на другого пасквиль написал
В посте, посвящённом актёрам из фильма Фрица Ланга «М» я упомянул Густафа Грюндгенса, человека большого таланта и сложной судьбы. С его именем, кроме многого прочего, связана одна печальная и поучительная история, получившая большую известность и продолжение, длившееся многие годы спустя после трагической гибели актёра, и об этой истории следует знать.
Начать стоит с того, что оба главных её фигуранта родились в Германской империи, выросли, подружились и стали профессионалами в веймарской Германии, а рассорились уже в Германии, именуемой Deutsches Reich.
Примечание: Речь тут вовсе не о Фрице Ланге - он таки австриец, рождённый и выросший в «весёлой Вене», хотя с одним из фигурантов кое-чем сродни - «Мать-еврейка приняла католичество, когда Фрицу было десять лет. Она серьёзно относилась к вере и воспитала сына в традициях католицизма».
С одной стороны, тут начинает слышаться песня Алексея Рыбникова «Я тебе, конечно, верю. Разве могут быть сомненья?» Хотя Алексей всего лишь по отцу еврей, Вики спешит подчеркнуть: «Был крещён сразу после рождения, воспитан в православных традициях». А то вдруг кто чего заподозрит.
С другой - сам Ланг часто и охотно рассказывал, как после запрета нацистами его фильма «Завещание доктора Мабузе» «рейхсминистр пропаганды Геббельс вызвал его к себе, но не для того, чтобы призвать к ответу, а предложить пост «руководителя германской киноиндустрии»: «Фюрер видел ваши фильмы „Нибелунги“ и „Метрополис“ и сказал: вот человек, способный создать национал-социалистическое кино!..» © Вики. То есть на серьёзных щах (или таки на голубом глазу?) предлагал возглавить нацистскую кинопромышленность как минимум полуеврею (Halbjude).
Тут невольно вспомнишь афоризм «Wer ein Jud’ ist, bestimme ich!» («Я решаю, кто еврей!»), который приписывают то Герингу, то Гиммлеру, то Геббельсу, но появился слоган задолго до нацизма, из уст бургомистра Вены, Карла Люгера (1844-1910), убеждённого ксенофоба и антисемита. Об этом см. содержательную статью, пристрастную, но весьма интересную - https://evrejskaja-panorama.de/article.2020-02.zdes-ya-reshayu-kto-evrej.html
Клаус Манн, второй герой этой истории
Начнём с того, что глубоко законспирированный «весёлый парень» Томас Манн, мастер интеллектуальной прозы и будущий Нобелевский лауреат по литературе, женился на профессорской дочери Кате Прингсхайм, восточного происхождения. И было у них шестеро детей. Как ориентация батюшки, так и генеалогия матушки от детей тщательно скрывались, но это мало помогло, несчастья буквально преследовали потомков Томаса и Кати. Каково семя, таково и племя - двое из шести детей (2/6) ушли в нетрадиционную сторону (вещества тоже имели место), были вертопрахами и неадекватными транжирами, 4/6 остались бездетными, а 2/6 покинули наш мир посредством целенаправленного овердоза. Правда, 4/6 стали известны на литературном поприще - ну, таки должен же был папин умище хоть сколько-нибудь предаться! - а третья дочь, Элизабет, в 1940-е годы даже занималась созданием проекта мировой конституции. Отрадно, что с проектом не сложилось… хотя трудно исключить, что черновики Элизабет нашёл Клаус Шваб и утащил в Давос, в штаб-квартиру ВЭФ, и поэтому сейчас всё так зловеще изменяется.
Первой у супругов Манн родилась дочка Эрика, по итогам жития которой можно с известной осторожностью предположить, что это было первое, пробное издание Маши Гессен.
Эрика Манн (первая) и Маша Гессен (вторая)
То ли она изначально имела мужеподобную внешность, то ли специально себе создала такой образ, но результат был налицо. Чтобы поддерживать репутацию женщины, она дважды понарошку выходили замуж - первый раз за Густафа Грюндгенса, чья особая направленность уже упоминалась, а второй раз за поэта по имени Уистен Хью Оден, из того же разряда.
Больше всего она любила брата Клауса (второго ребёнка четы Маннов), который… да, и он тоже.
Вот они оба, братец и сестрица -
Кроме того, Вики любезно сообщает о нём: «С юных лет Клаус употреблял {вещества, нежелательные к упоминанию}, в основном {связанные с балетом «Красный мак»}, к которым он позже сильно пристрастился».
Зачем это всё? Вики предполагает: «Возможно, для повышения своей творческой энергии, как часто делали художники и интеллектуалы в литературных кругах в то время».
И далее - «После 1936 года, во время его пребывания в Нью-Йорке, его употребление {этого самого} и сексуальные приключения стали непринуждёнными». То есть Клаус сорвался с резьбы, что и привело в итоге к закономерному самовыпиливанию.
Казалось бы, ну чего ему не хватало? Талантливый, еврей, сыначка богатого папаши - знай живи себе, пописывай литературку, срывай плоды ЧСВ, получай гонорары… но нет, надо было ещё стать леваком, торчком и содомитом. Прямой путь к погибели! Да что ж вы себя не бережёте-то?..
Закидывался ли Клаус на брудершафт с сестрицей, не известно. По-моему, вряд ли - она выглядит куда более здравомыслящей особой, чем братишка.
Потом он пытался списать все свои девиации на порядки в частных школах-интернатах, куда его регулярно сплавляли родители, уставшие терпеть в доме несносного и самодовольного «шалунишку». Они явно знали, куда пристроить Клауса, чтобы его склонности окрепли, усовершенствовались и превратились в пороки. Паренёк оказался способным - в 13 лет организовал самодеятельную театральную группу из сверстников (о как!), за три года плавно перешедшую в хулиганскую «банду Херцогпарка».
Видный педолог Педагог-реформатор Пауль Гехеб порекомендовал чете Манн свою бесплатную школу Odenwaldschule.
Вот он какой был, педагог-педагогище. Здравствуй, Паулус Гехеб, борода лопатой…
Пауль справа -
А это он уже в годах. Прожил 91 год!
Клаус отблагодарил этого Карабаса-Барабаса тем, что в раннем рассказе «Der Alte» (1925) описал, как тот совращает учениц; возник скандал, который с трудом удалось уладить Томасу Манну. Но, так или иначе, литературный приём «напиши о старшем друге пакость» был Клаусом освоен - и в дальнейшем получил развитие.
Под ферулой Гехеба его втянуло и в особые предпочтения, о чём он искренне написал в своей второй автобиографии.
Закалку в частных школах прошла и Эрика; там она получила то же, что и братец - направление личных пристрастий.
Когда они вышли в жизнь, им оставалось лишь идти плечом к плечу. В 18 лет (1924) Клаус получил первую постоянную работу газетного театрального критика, но продержался там всего несколько месяцев. С тех пор он жил как фрилансер и лицо без определённого места жительства.
Творческие силы Клауса искали выхода, и он стал изливать их на бумагу.
Поскольку ранние его опусы так или иначе были посвящены нетрадиционным отношениям, современники смотрели на них косо.
Конечно, Первая Мировая основательно порушила моральные устои евромира, но не настолько, чтобы принимать вот это вот всё с аплодисментами и воплями восторга. До парижской Олимпиады оставалось ещё сто лет. Опять же, нравы Содома, укоренившиеся в прусской военщине со времён Старого Фрица (см. Фридрих II Гогенцоллерн), гнездились в казармах рейхсвера и всяких фрайкорах, откуда выплеснулись вместе со штурмовиками Эрнста Рёма, но в бюргерском мирке по-прежнему преобладал чинный цисгендерный орднунг.
И в этот момент жизненный путь Клауса Манна пересёкся с дорогой Густафа Грюндгенса.
А кто был тогда этот Густаф?
Немец из среднего класса, талантливый и амбициозный, он уверенно продвигался в артистическом искусстве - в 1918 году дебютировал как актёр солдатского театра в Саарбрюккене, в 1919 году поступил в Высшую школу сценического искусства при Дюссельдорфском театре, а уже в 1924 году состоялся его режиссёрский дебют. Парень рос и неуклонно повышал свой левел.
Какой вампир Какая муха его укусила, где он с нормы соскочил - трудно сказать, но при знакомстве с Клаусом Манном и его сестрой Эрикой он уже принадлежал к тусовке повёрнутых. Там, поди, и познакомились.
Тогда с ними водилась и Памела Ведекинд, дочь драматурга и актрисы.
Молодая, талантливая - где было ей ещё крутиться, как не в богемном обществе таких же юных дарований, вывихнутых на голову сменой эпох, недавней войной и послевоенным смятением. С Эрикой и Клаусом она дружила с детства, вместе они учились в интернате, и - несмотря на дезориентированное окружение, Памела искренне хотела быть с Клаусом, но после помолвки с ним в течение 1924-1928 г.г. поняла, что с этим петухом гамбургским компот не сваришь, и пошла замуж, потом ещё раз, родила троих талантливейших детей (внуки тоже не подкачали) и вообще пережила их всех с запасом - и Клауса, и Эрику, и Густафа. Вот что значит верно выбрать ориентиры.
Но тогда, в «ревущих 1920-ых», они пылали и о будущем не думали.
Эрика Манн, Клаус Манн и Памела (крайняя справа)
Их свело в 1925-ом, в пьесе «Аня и Эстер», написанной Клаусом. Пьеса опять-таки отображала тему своеобразных отношений в некоем учебном заведении, которым руководит старец с пророческой внешностью (все тотчас узнали Пауля Гехеба). Главные роли играли все свои - Клаус, Эрика, Памела и Густаф, который режиссёр. Химия между героинями Аней и Эстер вызвала общественный резонанс со скандальным оттенком, но пьеса нашумела главным образом потому, что её написал сын многоуважаемого Томаса Манна. «Дети поэтов играют в театре» - таков был анонс спектакля. Критики единогласно оплевали этот мутный опус, и он благополучно бухнул в Лету. Кол, могила, земля покрыла.
Добавим для ясности - милашка Клаус вообще всю жизнь ездил на папиной славе, как на лошади. Именно она давала ему +10 к уровню заметности. Снять парня с седла - и кто бы этого прыща заметил?..
Чтобы развеять туман аморальщины, витавший вокруг пьесы и как бы слегка дискредитировавший фигурантов (хотя, какой морали требовать от лицедеев?), Эрика с оглядкой на помолвку брата (об этом сообщалось в прессе и уменьшало атмосферу скандалёзности) предложила Густафу обезопасится от моралистов и вступить в лавандовый брак. Тот был не прочь, и в 1926-1929 г.г. они жили как бы «в законе», но постепенно обоим квази-семья наскучила, да и обмануть им никого не удалось. Так же выглядели и вторые браки Эрики и Густафа - скажем, с 1936 по 1946 год Грюндгенс был женат на актрисе Марианне Хоппе, и о них сочиняли насмешливые стишки типа «Хоппе, Хоппе, Грюндгенс, у них нет детей, и на это есть свои причины». Испанский стыд…
Правда, позже сыном Густаф обзавёлся, но об этом ниже, с facepalm.
С Клаусом Манном дуэт «драматург & режиссёр, оба мы актёры» не сложился, но Густаф не унывал и развивал карьеру - в1928-ом отправился к Максу Рейнхардту в берлинский Немецкий театр, с 1929-го успешно ставил оперы, участвовал в кабаре-ревю, получил свои первые роли в кино. В 1932 году Грюндгенс начал работать в Прусском государственном театре в Берлине, где его первой (и навсегда любимой) ролью стал Мефистофель в «Фаусте» Гёте; в неизменной маске Мефистофеля он выступал до 1960-ых.
Между тем политический климат сменился. К власти в Германии пришли нацисты, и многие, в том числе семейство Маннов, вынуждены были эмигрировать - и участь беженцев оказалась гораздо лучше участи погибших в тюрьмах, гетто и концлагерях.
А Грюндгенс остался в Германии и сделал карьеру в Третьем рейхе - стал гендиректором прусских государственных театров; Геринг ввёл его в Госсовет Пруссии, а Геббельс назначил членом Имперского сената по культуре. Густаф продолжал играть на сцене и, среди прочих ролей, с блеском исполнял роль Мефистофеля.
Не сказать, что карьера его была вовсе безоблачной. Через шесть месяцев после убийства Эрнста Рёма, в конце декабря 1934 года, он обратился к своему главному работодателю Герману Герингу с просьбой об увольнении его с поста директора театра и сослался на свою гомосексуальность - прямо не упомянув об этом. Однако Геринг не принял просьбу об отставке. Затем, в 1936 году ему пришлось на время бежать в Швейцарию после нападок за исполнение роли Гамлета (роль сочли намёком на партийного идеолога Альфреда Розенберга, а реплики «Время вышло из строя» и «Дания - это тюрьма» - крамолой). Но и тут обошлось - Густафу дали знать, что гроза миновала, можно вернуться без опаски.
О его роли в спасении жертв нацизма, особенно Эрнста Буша, уже говорилось ранее, вряд ли стоит повторяться.
Речь не идёт о том, чтобы оправдать Густафа Грюндгенса - убеждённым нацистом он не стал, а вот человеком - таки остался.
Прежде чем осуждать его, спросите себя: «А что бы я делал на его месте?»
Он был немцем, родился и вырос в Германии, любил свою страну. Если чья-то мать запила, загуляла, ушла в секту, заболела - она не перестала быть матерью.
Когда 18 февраля 1943 года Геббельс объявил «тотальную войну», Грюндгенс пошёл добровольцем в армию и был направлен рядовым в оккупированные Нидерланды. Гендиректор гостеатров, член Имперского совета - взял и пошёл. Рядовым. Однако весной 1944 года Геринг приказал ему вернуться в Берлин. С тех пор его имя было в Gottbegnadeten-Liste, «Списке благословенных Богом» - реестре деятелей культуры, особо важных для рейха.
А что Клаус? Неприкаянный, он мыкался по белу свету и вполне обоснованно злился как на нацистский режим, так и на бывшего друга, оказавшегося в большом фаворе у наци.
Как можно излить своё негодование, чтобы одновременно а) побольнее досадить врагам, б) излить скопившееся на душе, в) поднять хайп на собственной персоне и в) срубить бабла? Опыт подсказывал - надо написать нечто едкое, злободневное и скандалёзное, как в недавнем прошлом о бородатом Пауле Гехебе!
И Клаус в 1936 году написал роман «Мефисто - История одной карьеры», в котором рассказал, как талантливый актёр Хендрик Хёфген (все узнали Густафа Грюндгенса) отказывается от своей совести, чтобы снискать расположение НСДАП, сохранить работу и улучшить социальное положение. И особенно Хендрик любил роль Мефистофеля…
Сказать, что роман был насквозь лживым, нельзя - формально ступени карьеры героя воспроизведены более-менее точно. Но факт то, что Густаф никого не предавал, а вот как раз этого наш странствующий торчок не сказал, зато навалил на героя кучу напраслины. Ну он же пострадавший, этот Клаус, добровольный изгнанник и всё такое. Ему можно. Он не обязан оправдываться и приводить доказательства. Это другое, вы понимаете?.. художественный домысел!
«Мефисто» был впервые опубликован в 1936 году фирмой Exilliteratur в Амстердаме, а в Германии вышел в Восточном Берлине, в издательстве Aufbau-Verlag, в 1956 году.
После первой публикации романа в ФРГ в начале 1960-ых приёмный сын Грюндгенса Петер Горски подал иск о запрете романа, поскольку далеко не всё в «Мефисто» соответствовало действительности, при том что герой был весьма узнаваем.
Приёмный сын?.. ну, в смысле, что Густаф его усыновил. Примерно как Жан Маре усыновил цыгана Сержа Айала. Сложно у них в тусовке. Можете сами почитать по-немецки, там интересно.
После семи лет мытарств (дело долго ползало по инстанциям) в 1971-ом Федеральный суд и Федеральный конституционный суд Западной Германии запретили роман к публикации, как оскорбляющий честь и достоинство, хотя роман продолжал быть доступным в Восточной Германии и за рубежом. В 1981 году венгерский режиссёр Иштван Сабо снял по роману фильм «Мефисто» (в русском прокате «Мефистофель»). В том же 1981 году, в обход запрета, роман был издан и в Западной Германии. Петер Горски, уставший воевать в судах, опустил руки.
Такие вот у них честь, достоинство и правосудие.
Что сказала об этом Памела Ведекинд, дожившая до 1986-го, неизвестно. Скорее всего - ничего. Она тоже не уезжала из Германии, а их там с 1933-го хорошо научили молчать. Да и потом лучше было помалкивать. Как говорили древние римляне: «Молчи, язык - хлеба дам».
Клаус Манн ни до, ни после «Мефисто» не написал ничего, зацепившегося в памяти народной. Этот выплеск обиды и зависти (антифашизм здесь не в первом ряду) оказался пиком его писательской карьеры - вот что значит писать на пылающих чувствах, обмакивая перо в жёлчь. Разве что в известного рода тусовках порой всплывает его роман «Патетическая симфония», посвящённый взаимоотношениям П. И. Чайковского с его племянником В. Л. Давыдовым. Ну то такое. КоАП РФ Статья 6.21.
В пору маккартизма его наклонности, левизна и нарастающее пристрастие к веществам в сумме стали поводом для «чтения в сердцах», как говаривал Сатлыков-Щедрин. Клаус заметался, уехал из Штатов и решил полечиться от зависимости, а в итоге 21 мая 1949 года в курортном городке Канны стал героем, умышленно приняв непосильную для организма дозу снотворного. Там его и схоронили, почему-то не стали перевозить для погребения в семейной могиле в Швейцарии.
Как видный чиновник нацистского режима (что да, то да) Густаф Грюндгенс в 1945-ом попал в спецлагерь НКВД Ямлиц близ Либерозе, ранее подлагерь Заксенхаузена. Это не был курорт; с сентября 1945-го по апрель 1947-го год, по данным Вики, там умерли 3380 из 10300 заключённых. Бумеранг кармы - страшная штука.
Если вы хотите почитать, как немцы, убившие и уморившие у нас 26.600.000 человек, стонут по поводу жертв Ямлица (все они были невинные няшки), то найдите соответствующую немецкую статью в Вики. Вам сразу станет ясно, что мы мало прессовали колбасников. Завидев нашего солдата, оставленный в живых бывший подданный Третьего рейха должен был пасть ниц и повторять «Дядя, прости засранца», пока солдат не скроется из вида. Только такой результат следует считать удовлетворительным.
Густафу повезло - он провёл в Ямлице только 9 месяцев, после чего был освобождён благодаря заступничеству актёра-коммуниста Эрнста Буша, которого Грюндгенс спас от казни в 1943 году. В ходе денацификации его высказывания помогли реабилитировать коллег по актёрскому мастерству, в том числе вдову Геринга Эмми и Файта Харлана, режиссёра фильма «Еврей Зюсс». Что касается Харлана, тут я против, но не мне решать за Грюндгенса, да и часы назад не ходят.
Он вернулся в Немецкий театр, позже стал интендантом Дюссельдорфского театра, а с 1955 года руководил Немецким театром в Гамбурге. Он снова выступил в роли Мефистофеля; фильм Петера Горски (да-да, приёмного сына) «Фауст» 1960 года был снят при участии труппы Deutsches Schauspielhaus. С большим успехом Густаф выступал по разным странам, в том числе как Мефистофель, пока злоехидный Клаус истлевал в могиле.
Летом 1963 года Густаф неожиданно ушёл с поста директора Немецкого театра и отправился в кругосветное путешествие. В ночь с 6 на 7 октября 1963 года он умер в Маниле на Филиппинах от желудочного кровотечения, вызванного передозировкой снотворного; было ли это самоубийство или несчастный случай, так и не выяснилось. Своё последнее послание он написал на конверте: «Мне кажется, я принял слишком много снотворного, чувствую себя немного странно, дайте мне проспаться».
Вот не могут они по-людски, всё у них через пень-колоду. Один шлемазл и нарколыга, другой прим-актёр и фигура, а все в одну лузу попали.
Насчёт «кровотечения, вызванного передозировкой снотворного» я слегка теряюсь. При собственно передозе либо 200, либо желудок отвергнет лекарство наружу и произойдёт захлёб. Для кровотечения нужен источник, а он просто так и вдруг не образуется; это долго объяснять, ограничусь тем, что названная причина смерти звучит по меньше мере невнятно.
Под занавес стоит добавить, что в 1995-1999 г.г. Петер Горски, живший тогда на Майорке, бодался за реституцию поместья Цеезен в Кёнигс-Вустерхаузене - эта вилла, принадлежавшая банкирам еврейского семейства Гольдшмидт, была продана Грюндгенсу в 1935 году по воле Геринга за половину тогдашней стандартной стоимости. После окончания Второй мировой вилла была, помимо прочего, домом для детей дипломатов при МИД ГДР. Конкурентами Петера были МИД и потомки банкиров. В итоге вилла вернулась к потомкам Гольдшмидта.
По случаю 100-летия Густафа Грюндгенса и приуроченной к сему выставки в декабре 1999 года 78-летний Петер Горски в день открытия так высказался о романе Клауса, что газета «Берлинер Цайтунг» смущённо заметила: «Показалось неловким и неуместным, когда Горски говорил о романе как разъярённый солдат».
Даже как-то потеплело на душе. Всё-таки было, кому защитить Густафа от облыжных обвинений злоязычного писаки. Даже Старый Фриц на том свете прослезился.
Начать стоит с того, что оба главных её фигуранта родились в Германской империи, выросли, подружились и стали профессионалами в веймарской Германии, а рассорились уже в Германии, именуемой Deutsches Reich.
Примечание: Речь тут вовсе не о Фрице Ланге - он таки австриец, рождённый и выросший в «весёлой Вене», хотя с одним из фигурантов кое-чем сродни - «Мать-еврейка приняла католичество, когда Фрицу было десять лет. Она серьёзно относилась к вере и воспитала сына в традициях католицизма».
С одной стороны, тут начинает слышаться песня Алексея Рыбникова «Я тебе, конечно, верю. Разве могут быть сомненья?» Хотя Алексей всего лишь по отцу еврей, Вики спешит подчеркнуть: «Был крещён сразу после рождения, воспитан в православных традициях». А то вдруг кто чего заподозрит.
С другой - сам Ланг часто и охотно рассказывал, как после запрета нацистами его фильма «Завещание доктора Мабузе» «рейхсминистр пропаганды Геббельс вызвал его к себе, но не для того, чтобы призвать к ответу, а предложить пост «руководителя германской киноиндустрии»: «Фюрер видел ваши фильмы „Нибелунги“ и „Метрополис“ и сказал: вот человек, способный создать национал-социалистическое кино!..» © Вики. То есть на серьёзных щах (или таки на голубом глазу?) предлагал возглавить нацистскую кинопромышленность как минимум полуеврею (Halbjude).
Тут невольно вспомнишь афоризм «Wer ein Jud’ ist, bestimme ich!» («Я решаю, кто еврей!»), который приписывают то Герингу, то Гиммлеру, то Геббельсу, но появился слоган задолго до нацизма, из уст бургомистра Вены, Карла Люгера (1844-1910), убеждённого ксенофоба и антисемита. Об этом см. содержательную статью, пристрастную, но весьма интересную - https://evrejskaja-panorama.de/article.2020-02.zdes-ya-reshayu-kto-evrej.html
Клаус Манн, второй герой этой истории
Начнём с того, что глубоко законспирированный «весёлый парень» Томас Манн, мастер интеллектуальной прозы и будущий Нобелевский лауреат по литературе, женился на профессорской дочери Кате Прингсхайм, восточного происхождения. И было у них шестеро детей. Как ориентация батюшки, так и генеалогия матушки от детей тщательно скрывались, но это мало помогло, несчастья буквально преследовали потомков Томаса и Кати. Каково семя, таково и племя - двое из шести детей (2/6) ушли в нетрадиционную сторону (вещества тоже имели место), были вертопрахами и неадекватными транжирами, 4/6 остались бездетными, а 2/6 покинули наш мир посредством целенаправленного овердоза. Правда, 4/6 стали известны на литературном поприще - ну, таки должен же был папин умище хоть сколько-нибудь предаться! - а третья дочь, Элизабет, в 1940-е годы даже занималась созданием проекта мировой конституции. Отрадно, что с проектом не сложилось… хотя трудно исключить, что черновики Элизабет нашёл Клаус Шваб и утащил в Давос, в штаб-квартиру ВЭФ, и поэтому сейчас всё так зловеще изменяется.
Первой у супругов Манн родилась дочка Эрика, по итогам жития которой можно с известной осторожностью предположить, что это было первое, пробное издание Маши Гессен.
Эрика Манн (первая) и Маша Гессен (вторая)
То ли она изначально имела мужеподобную внешность, то ли специально себе создала такой образ, но результат был налицо. Чтобы поддерживать репутацию женщины, она дважды понарошку выходили замуж - первый раз за Густафа Грюндгенса, чья особая направленность уже упоминалась, а второй раз за поэта по имени Уистен Хью Оден, из того же разряда.
Больше всего она любила брата Клауса (второго ребёнка четы Маннов), который… да, и он тоже.
Вот они оба, братец и сестрица -
Кроме того, Вики любезно сообщает о нём: «С юных лет Клаус употреблял {вещества, нежелательные к упоминанию}, в основном {связанные с балетом «Красный мак»}, к которым он позже сильно пристрастился».
Зачем это всё? Вики предполагает: «Возможно, для повышения своей творческой энергии, как часто делали художники и интеллектуалы в литературных кругах в то время».
И далее - «После 1936 года, во время его пребывания в Нью-Йорке, его употребление {этого самого} и сексуальные приключения стали непринуждёнными». То есть Клаус сорвался с резьбы, что и привело в итоге к закономерному самовыпиливанию.
Казалось бы, ну чего ему не хватало? Талантливый, еврей, сыначка богатого папаши - знай живи себе, пописывай литературку, срывай плоды ЧСВ, получай гонорары… но нет, надо было ещё стать леваком, торчком и содомитом. Прямой путь к погибели! Да что ж вы себя не бережёте-то?..
Закидывался ли Клаус на брудершафт с сестрицей, не известно. По-моему, вряд ли - она выглядит куда более здравомыслящей особой, чем братишка.
Потом он пытался списать все свои девиации на порядки в частных школах-интернатах, куда его регулярно сплавляли родители, уставшие терпеть в доме несносного и самодовольного «шалунишку». Они явно знали, куда пристроить Клауса, чтобы его склонности окрепли, усовершенствовались и превратились в пороки. Паренёк оказался способным - в 13 лет организовал самодеятельную театральную группу из сверстников (о как!), за три года плавно перешедшую в хулиганскую «банду Херцогпарка».
Видный педолог Педагог-реформатор Пауль Гехеб порекомендовал чете Манн свою бесплатную школу Odenwaldschule.
Вот он какой был, педагог-педагогище. Здравствуй, Паулус Гехеб, борода лопатой…
Пауль справа -
А это он уже в годах. Прожил 91 год!
Клаус отблагодарил этого Карабаса-Барабаса тем, что в раннем рассказе «Der Alte» (1925) описал, как тот совращает учениц; возник скандал, который с трудом удалось уладить Томасу Манну. Но, так или иначе, литературный приём «напиши о старшем друге пакость» был Клаусом освоен - и в дальнейшем получил развитие.
Под ферулой Гехеба его втянуло и в особые предпочтения, о чём он искренне написал в своей второй автобиографии.
Закалку в частных школах прошла и Эрика; там она получила то же, что и братец - направление личных пристрастий.
Когда они вышли в жизнь, им оставалось лишь идти плечом к плечу. В 18 лет (1924) Клаус получил первую постоянную работу газетного театрального критика, но продержался там всего несколько месяцев. С тех пор он жил как фрилансер и лицо без определённого места жительства.
Творческие силы Клауса искали выхода, и он стал изливать их на бумагу.
Поскольку ранние его опусы так или иначе были посвящены нетрадиционным отношениям, современники смотрели на них косо.
Конечно, Первая Мировая основательно порушила моральные устои евромира, но не настолько, чтобы принимать вот это вот всё с аплодисментами и воплями восторга. До парижской Олимпиады оставалось ещё сто лет. Опять же, нравы Содома, укоренившиеся в прусской военщине со времён Старого Фрица (см. Фридрих II Гогенцоллерн), гнездились в казармах рейхсвера и всяких фрайкорах, откуда выплеснулись вместе со штурмовиками Эрнста Рёма, но в бюргерском мирке по-прежнему преобладал чинный цисгендерный орднунг.
И в этот момент жизненный путь Клауса Манна пересёкся с дорогой Густафа Грюндгенса.
А кто был тогда этот Густаф?
Немец из среднего класса, талантливый и амбициозный, он уверенно продвигался в артистическом искусстве - в 1918 году дебютировал как актёр солдатского театра в Саарбрюккене, в 1919 году поступил в Высшую школу сценического искусства при Дюссельдорфском театре, а уже в 1924 году состоялся его режиссёрский дебют. Парень рос и неуклонно повышал свой левел.
Какой вампир Какая муха его укусила, где он с нормы соскочил - трудно сказать, но при знакомстве с Клаусом Манном и его сестрой Эрикой он уже принадлежал к тусовке повёрнутых. Там, поди, и познакомились.
Тогда с ними водилась и Памела Ведекинд, дочь драматурга и актрисы.
Молодая, талантливая - где было ей ещё крутиться, как не в богемном обществе таких же юных дарований, вывихнутых на голову сменой эпох, недавней войной и послевоенным смятением. С Эрикой и Клаусом она дружила с детства, вместе они учились в интернате, и - несмотря на дезориентированное окружение, Памела искренне хотела быть с Клаусом, но после помолвки с ним в течение 1924-1928 г.г. поняла, что с этим петухом гамбургским компот не сваришь, и пошла замуж, потом ещё раз, родила троих талантливейших детей (внуки тоже не подкачали) и вообще пережила их всех с запасом - и Клауса, и Эрику, и Густафа. Вот что значит верно выбрать ориентиры.
Но тогда, в «ревущих 1920-ых», они пылали и о будущем не думали.
Эрика Манн, Клаус Манн и Памела (крайняя справа)
Их свело в 1925-ом, в пьесе «Аня и Эстер», написанной Клаусом. Пьеса опять-таки отображала тему своеобразных отношений в некоем учебном заведении, которым руководит старец с пророческой внешностью (все тотчас узнали Пауля Гехеба). Главные роли играли все свои - Клаус, Эрика, Памела и Густаф, который режиссёр. Химия между героинями Аней и Эстер вызвала общественный резонанс со скандальным оттенком, но пьеса нашумела главным образом потому, что её написал сын многоуважаемого Томаса Манна. «Дети поэтов играют в театре» - таков был анонс спектакля. Критики единогласно оплевали этот мутный опус, и он благополучно бухнул в Лету. Кол, могила, земля покрыла.
Добавим для ясности - милашка Клаус вообще всю жизнь ездил на папиной славе, как на лошади. Именно она давала ему +10 к уровню заметности. Снять парня с седла - и кто бы этого прыща заметил?..
Чтобы развеять туман аморальщины, витавший вокруг пьесы и как бы слегка дискредитировавший фигурантов (хотя, какой морали требовать от лицедеев?), Эрика с оглядкой на помолвку брата (об этом сообщалось в прессе и уменьшало атмосферу скандалёзности) предложила Густафу обезопасится от моралистов и вступить в лавандовый брак. Тот был не прочь, и в 1926-1929 г.г. они жили как бы «в законе», но постепенно обоим квази-семья наскучила, да и обмануть им никого не удалось. Так же выглядели и вторые браки Эрики и Густафа - скажем, с 1936 по 1946 год Грюндгенс был женат на актрисе Марианне Хоппе, и о них сочиняли насмешливые стишки типа «Хоппе, Хоппе, Грюндгенс, у них нет детей, и на это есть свои причины». Испанский стыд…
Правда, позже сыном Густаф обзавёлся, но об этом ниже, с facepalm.
С Клаусом Манном дуэт «драматург & режиссёр, оба мы актёры» не сложился, но Густаф не унывал и развивал карьеру - в1928-ом отправился к Максу Рейнхардту в берлинский Немецкий театр, с 1929-го успешно ставил оперы, участвовал в кабаре-ревю, получил свои первые роли в кино. В 1932 году Грюндгенс начал работать в Прусском государственном театре в Берлине, где его первой (и навсегда любимой) ролью стал Мефистофель в «Фаусте» Гёте; в неизменной маске Мефистофеля он выступал до 1960-ых.
Между тем политический климат сменился. К власти в Германии пришли нацисты, и многие, в том числе семейство Маннов, вынуждены были эмигрировать - и участь беженцев оказалась гораздо лучше участи погибших в тюрьмах, гетто и концлагерях.
А Грюндгенс остался в Германии и сделал карьеру в Третьем рейхе - стал гендиректором прусских государственных театров; Геринг ввёл его в Госсовет Пруссии, а Геббельс назначил членом Имперского сената по культуре. Густаф продолжал играть на сцене и, среди прочих ролей, с блеском исполнял роль Мефистофеля.
Не сказать, что карьера его была вовсе безоблачной. Через шесть месяцев после убийства Эрнста Рёма, в конце декабря 1934 года, он обратился к своему главному работодателю Герману Герингу с просьбой об увольнении его с поста директора театра и сослался на свою гомосексуальность - прямо не упомянув об этом. Однако Геринг не принял просьбу об отставке. Затем, в 1936 году ему пришлось на время бежать в Швейцарию после нападок за исполнение роли Гамлета (роль сочли намёком на партийного идеолога Альфреда Розенберга, а реплики «Время вышло из строя» и «Дания - это тюрьма» - крамолой). Но и тут обошлось - Густафу дали знать, что гроза миновала, можно вернуться без опаски.
О его роли в спасении жертв нацизма, особенно Эрнста Буша, уже говорилось ранее, вряд ли стоит повторяться.
Речь не идёт о том, чтобы оправдать Густафа Грюндгенса - убеждённым нацистом он не стал, а вот человеком - таки остался.
Прежде чем осуждать его, спросите себя: «А что бы я делал на его месте?»
Он был немцем, родился и вырос в Германии, любил свою страну. Если чья-то мать запила, загуляла, ушла в секту, заболела - она не перестала быть матерью.
Когда 18 февраля 1943 года Геббельс объявил «тотальную войну», Грюндгенс пошёл добровольцем в армию и был направлен рядовым в оккупированные Нидерланды. Гендиректор гостеатров, член Имперского совета - взял и пошёл. Рядовым. Однако весной 1944 года Геринг приказал ему вернуться в Берлин. С тех пор его имя было в Gottbegnadeten-Liste, «Списке благословенных Богом» - реестре деятелей культуры, особо важных для рейха.
А что Клаус? Неприкаянный, он мыкался по белу свету и вполне обоснованно злился как на нацистский режим, так и на бывшего друга, оказавшегося в большом фаворе у наци.
Как можно излить своё негодование, чтобы одновременно а) побольнее досадить врагам, б) излить скопившееся на душе, в) поднять хайп на собственной персоне и в) срубить бабла? Опыт подсказывал - надо написать нечто едкое, злободневное и скандалёзное, как в недавнем прошлом о бородатом Пауле Гехебе!
И Клаус в 1936 году написал роман «Мефисто - История одной карьеры», в котором рассказал, как талантливый актёр Хендрик Хёфген (все узнали Густафа Грюндгенса) отказывается от своей совести, чтобы снискать расположение НСДАП, сохранить работу и улучшить социальное положение. И особенно Хендрик любил роль Мефистофеля…
Сказать, что роман был насквозь лживым, нельзя - формально ступени карьеры героя воспроизведены более-менее точно. Но факт то, что Густаф никого не предавал, а вот как раз этого наш странствующий торчок не сказал, зато навалил на героя кучу напраслины. Ну он же пострадавший, этот Клаус, добровольный изгнанник и всё такое. Ему можно. Он не обязан оправдываться и приводить доказательства. Это другое, вы понимаете?.. художественный домысел!
«Мефисто» был впервые опубликован в 1936 году фирмой Exilliteratur в Амстердаме, а в Германии вышел в Восточном Берлине, в издательстве Aufbau-Verlag, в 1956 году.
После первой публикации романа в ФРГ в начале 1960-ых приёмный сын Грюндгенса Петер Горски подал иск о запрете романа, поскольку далеко не всё в «Мефисто» соответствовало действительности, при том что герой был весьма узнаваем.
Приёмный сын?.. ну, в смысле, что Густаф его усыновил. Примерно как Жан Маре усыновил цыгана Сержа Айала. Сложно у них в тусовке. Можете сами почитать по-немецки, там интересно.
После семи лет мытарств (дело долго ползало по инстанциям) в 1971-ом Федеральный суд и Федеральный конституционный суд Западной Германии запретили роман к публикации, как оскорбляющий честь и достоинство, хотя роман продолжал быть доступным в Восточной Германии и за рубежом. В 1981 году венгерский режиссёр Иштван Сабо снял по роману фильм «Мефисто» (в русском прокате «Мефистофель»). В том же 1981 году, в обход запрета, роман был издан и в Западной Германии. Петер Горски, уставший воевать в судах, опустил руки.
Такие вот у них честь, достоинство и правосудие.
Что сказала об этом Памела Ведекинд, дожившая до 1986-го, неизвестно. Скорее всего - ничего. Она тоже не уезжала из Германии, а их там с 1933-го хорошо научили молчать. Да и потом лучше было помалкивать. Как говорили древние римляне: «Молчи, язык - хлеба дам».
Клаус Манн ни до, ни после «Мефисто» не написал ничего, зацепившегося в памяти народной. Этот выплеск обиды и зависти (антифашизм здесь не в первом ряду) оказался пиком его писательской карьеры - вот что значит писать на пылающих чувствах, обмакивая перо в жёлчь. Разве что в известного рода тусовках порой всплывает его роман «Патетическая симфония», посвящённый взаимоотношениям П. И. Чайковского с его племянником В. Л. Давыдовым. Ну то такое. КоАП РФ Статья 6.21.
В пору маккартизма его наклонности, левизна и нарастающее пристрастие к веществам в сумме стали поводом для «чтения в сердцах», как говаривал Сатлыков-Щедрин. Клаус заметался, уехал из Штатов и решил полечиться от зависимости, а в итоге 21 мая 1949 года в курортном городке Канны стал героем, умышленно приняв непосильную для организма дозу снотворного. Там его и схоронили, почему-то не стали перевозить для погребения в семейной могиле в Швейцарии.
Как видный чиновник нацистского режима (что да, то да) Густаф Грюндгенс в 1945-ом попал в спецлагерь НКВД Ямлиц близ Либерозе, ранее подлагерь Заксенхаузена. Это не был курорт; с сентября 1945-го по апрель 1947-го год, по данным Вики, там умерли 3380 из 10300 заключённых. Бумеранг кармы - страшная штука.
Если вы хотите почитать, как немцы, убившие и уморившие у нас 26.600.000 человек, стонут по поводу жертв Ямлица (все они были невинные няшки), то найдите соответствующую немецкую статью в Вики. Вам сразу станет ясно, что мы мало прессовали колбасников. Завидев нашего солдата, оставленный в живых бывший подданный Третьего рейха должен был пасть ниц и повторять «Дядя, прости засранца», пока солдат не скроется из вида. Только такой результат следует считать удовлетворительным.
Густафу повезло - он провёл в Ямлице только 9 месяцев, после чего был освобождён благодаря заступничеству актёра-коммуниста Эрнста Буша, которого Грюндгенс спас от казни в 1943 году. В ходе денацификации его высказывания помогли реабилитировать коллег по актёрскому мастерству, в том числе вдову Геринга Эмми и Файта Харлана, режиссёра фильма «Еврей Зюсс». Что касается Харлана, тут я против, но не мне решать за Грюндгенса, да и часы назад не ходят.
Он вернулся в Немецкий театр, позже стал интендантом Дюссельдорфского театра, а с 1955 года руководил Немецким театром в Гамбурге. Он снова выступил в роли Мефистофеля; фильм Петера Горски (да-да, приёмного сына) «Фауст» 1960 года был снят при участии труппы Deutsches Schauspielhaus. С большим успехом Густаф выступал по разным странам, в том числе как Мефистофель, пока злоехидный Клаус истлевал в могиле.
Летом 1963 года Густаф неожиданно ушёл с поста директора Немецкого театра и отправился в кругосветное путешествие. В ночь с 6 на 7 октября 1963 года он умер в Маниле на Филиппинах от желудочного кровотечения, вызванного передозировкой снотворного; было ли это самоубийство или несчастный случай, так и не выяснилось. Своё последнее послание он написал на конверте: «Мне кажется, я принял слишком много снотворного, чувствую себя немного странно, дайте мне проспаться».
Вот не могут они по-людски, всё у них через пень-колоду. Один шлемазл и нарколыга, другой прим-актёр и фигура, а все в одну лузу попали.
Насчёт «кровотечения, вызванного передозировкой снотворного» я слегка теряюсь. При собственно передозе либо 200, либо желудок отвергнет лекарство наружу и произойдёт захлёб. Для кровотечения нужен источник, а он просто так и вдруг не образуется; это долго объяснять, ограничусь тем, что названная причина смерти звучит по меньше мере невнятно.
Под занавес стоит добавить, что в 1995-1999 г.г. Петер Горски, живший тогда на Майорке, бодался за реституцию поместья Цеезен в Кёнигс-Вустерхаузене - эта вилла, принадлежавшая банкирам еврейского семейства Гольдшмидт, была продана Грюндгенсу в 1935 году по воле Геринга за половину тогдашней стандартной стоимости. После окончания Второй мировой вилла была, помимо прочего, домом для детей дипломатов при МИД ГДР. Конкурентами Петера были МИД и потомки банкиров. В итоге вилла вернулась к потомкам Гольдшмидта.
По случаю 100-летия Густафа Грюндгенса и приуроченной к сему выставки в декабре 1999 года 78-летний Петер Горски в день открытия так высказался о романе Клауса, что газета «Берлинер Цайтунг» смущённо заметила: «Показалось неловким и неуместным, когда Горски говорил о романе как разъярённый солдат».
Даже как-то потеплело на душе. Всё-таки было, кому защитить Густафа от облыжных обвинений злоязычного писаки. Даже Старый Фриц на том свете прослезился.