(no subject)
Дорогая Патти,
В какой-то момент я весь стал ртом, коленями, руками, воспоминанием кожи. Так бывает, боишься, что пальцы в объятии выдадут спине все стремления сердца. Но уже поздно. Они всё сказали без твоих слов, ненужных; язык каждого человека - иностранный, не хватит на всех вавилонских башен.
В какой-то момент я весь стал ожиданием. Просто сидеть и смотреть в стену: признак оглушительного счастья, отупляющего горя.
Мне говорили - не ожидай. Я не слушался и продолжал ждать, как пёс на привязи у магазина, что бы там ни происходило вокруг, хоть война или потоп.
Сердце разбивается каждый день, каждый день. Как обещание, как умирающие от голода дети, как старые животные. Сухая бабочка превращается в прах, но солнце создаёт новую вселенную, день, новый свет, я делаю кадр и ещё тысячу кадров, тысячу дней, их трогает пыль и отзвуки, их хранит тонкая плёнка, бабочки в рамках, как душа, сжатая между рёбрами. Я: колено, ладонь, ухо. Ты: как когда ветер трогает воду.
Помнишь, как ураган снёс маленький дом на берегу океана, как ушла музыка, меня уже не было. Удивительно помнить то, что после тебя. Как удивительно знать, что жил прежде.
Хочется быть радостью, а не трудностью, всегда хотел быть, наверное, не умел. У жизни на нас свои планы, а у смерти свои планы на жизнь, так я их и вижу: чёрная, белая, тень и свет, нота и пауза. Голоса в траве, великолепие, лето: так я запомнил тебя. Разлитое белое на чёрном. Отгороженное окно.
Твой Роберт
В какой-то момент я весь стал ртом, коленями, руками, воспоминанием кожи. Так бывает, боишься, что пальцы в объятии выдадут спине все стремления сердца. Но уже поздно. Они всё сказали без твоих слов, ненужных; язык каждого человека - иностранный, не хватит на всех вавилонских башен.
В какой-то момент я весь стал ожиданием. Просто сидеть и смотреть в стену: признак оглушительного счастья, отупляющего горя.
Мне говорили - не ожидай. Я не слушался и продолжал ждать, как пёс на привязи у магазина, что бы там ни происходило вокруг, хоть война или потоп.
Сердце разбивается каждый день, каждый день. Как обещание, как умирающие от голода дети, как старые животные. Сухая бабочка превращается в прах, но солнце создаёт новую вселенную, день, новый свет, я делаю кадр и ещё тысячу кадров, тысячу дней, их трогает пыль и отзвуки, их хранит тонкая плёнка, бабочки в рамках, как душа, сжатая между рёбрами. Я: колено, ладонь, ухо. Ты: как когда ветер трогает воду.
Помнишь, как ураган снёс маленький дом на берегу океана, как ушла музыка, меня уже не было. Удивительно помнить то, что после тебя. Как удивительно знать, что жил прежде.
Хочется быть радостью, а не трудностью, всегда хотел быть, наверное, не умел. У жизни на нас свои планы, а у смерти свои планы на жизнь, так я их и вижу: чёрная, белая, тень и свет, нота и пауза. Голоса в траве, великолепие, лето: так я запомнил тебя. Разлитое белое на чёрном. Отгороженное окно.
Твой Роберт