<>
Ехала сегодня в переполненной маршрутке и думала про личное пространство. Вот, скажем, есть человек, который ну оочень трепетно относится к личному пространству. И оно у него не слишком маленькое, пространство. И ну никак он не может выносить других людей в нём, а люди-то, они всякие.
Вот дед какой-то подвыпивший и не слишком аккуратный стоит от меня в пяти сантиметрах, да что там, совсем неаккуратный. Неприятный, прямо скажем, дед. И мне ещё хоть как-то, потому что я начинаю придумывать про этого деда всякие оправдания, иначе совсем неприятно. Может, он один живёт, этот дед. И недавно один живёт. Может, у него бабушка была, заботилась, пуговицы пришивала, куртку стирала, и вдруг не стало бабушки. А сам дед, может, так пригорюнился, что и не помнит про эти пуговицы, а стиральной машиной пользоваться не умеет сам. Мой дед, например, умеет только бельё в неё положить, а дальше маму мою зовёт, или меня, если я приехала. А то фиг его знает, какие кнопки там тыкать, вдруг сломается что или постирается неправильно.
Я и сама как-то бывшему мужу в чужой стиральной машине так свитер постирала, что его только на игрушечного медведя потом надеть можно было. Или на Шакала. Ну не знаю я немецкого.
В общем, жалко мне теперь становится незнакомого деда этого, зато ехать можно.
А этот гипотетический человек, про которого я думаю, он так не может. Ему дурно от вторжения любых людей в личное пространство, а своей машины у него нет. Ну не может он себе позволить машину. И что ему теперь, пешком везде ходить? Непонятно.
Потом я зачем-то начинаю вспоминать, как однажды возвращалась домой с пляжа в полпятого утра. Как-то так вышло, что день рождения, костёр, гитара, а потом раз - и сразу полпятого. И внезапно все друзья, к кому я могла пойти ночевать, уже ушли, а автобусы до дома начнут ходить только в шесть. И я иду до городка, а потом час гуляю по абсолютно пустым утренним улицам и слушаю музыку.
А вокруг солнце встало, птицы проснулись, а больше никого.
Ну то есть вот совсем никого. Никогошеньки. Жалко, что ненадолго. Ближе к шести уже никаких никогошенек, все жаворонки встали, зашаркали мётлами, зафырчали машинами, а на остановке уже шарятся какие-то красноглазые красавцы с "Балтикой №9" и синяком под глазом.
Вспомнила это и совсем было расстроилась. За себя, за деда этого с оторванным карманом, за придуманного маньячного человека без машины, зато с ручной черепахой, которую он завёл лишь потому, что она-то уж точно обниматься к нему не полезет, а всё ж живая душа, приятно.
Пересела с этими мыслями в автобус, а там тоже мест нет, зато есть улыбчивая бабушка-кондуктор, которая пытается мне со своего кондукторского места на пальцах изобразить стоимость проезда (17 рублей), а над ней висит плакатик "Трон менеджера по продаже билетных чеков - не занимать!", а неподалёку сидит ещё одна бабушка, с нарисованными бровями. Разными. Одна бровь у бабушки похожа на круглый мостик через реку, а вторая - на косую палочку. Красота.
Поворачиваюсь, а на меня смотрит собачка в бигудях. Ну, не совсем в бигудях, в бумажках таких, скрученных резиночками.
Ладно, думаю я. Пусть этот маньяк с черепахой сам со своими транспортными проблемами разбирается, мне-то что переживать.
Сам виноват.
Вот дед какой-то подвыпивший и не слишком аккуратный стоит от меня в пяти сантиметрах, да что там, совсем неаккуратный. Неприятный, прямо скажем, дед. И мне ещё хоть как-то, потому что я начинаю придумывать про этого деда всякие оправдания, иначе совсем неприятно. Может, он один живёт, этот дед. И недавно один живёт. Может, у него бабушка была, заботилась, пуговицы пришивала, куртку стирала, и вдруг не стало бабушки. А сам дед, может, так пригорюнился, что и не помнит про эти пуговицы, а стиральной машиной пользоваться не умеет сам. Мой дед, например, умеет только бельё в неё положить, а дальше маму мою зовёт, или меня, если я приехала. А то фиг его знает, какие кнопки там тыкать, вдруг сломается что или постирается неправильно.
Я и сама как-то бывшему мужу в чужой стиральной машине так свитер постирала, что его только на игрушечного медведя потом надеть можно было. Или на Шакала. Ну не знаю я немецкого.
В общем, жалко мне теперь становится незнакомого деда этого, зато ехать можно.
А этот гипотетический человек, про которого я думаю, он так не может. Ему дурно от вторжения любых людей в личное пространство, а своей машины у него нет. Ну не может он себе позволить машину. И что ему теперь, пешком везде ходить? Непонятно.
Потом я зачем-то начинаю вспоминать, как однажды возвращалась домой с пляжа в полпятого утра. Как-то так вышло, что день рождения, костёр, гитара, а потом раз - и сразу полпятого. И внезапно все друзья, к кому я могла пойти ночевать, уже ушли, а автобусы до дома начнут ходить только в шесть. И я иду до городка, а потом час гуляю по абсолютно пустым утренним улицам и слушаю музыку.
А вокруг солнце встало, птицы проснулись, а больше никого.
Ну то есть вот совсем никого. Никогошеньки. Жалко, что ненадолго. Ближе к шести уже никаких никогошенек, все жаворонки встали, зашаркали мётлами, зафырчали машинами, а на остановке уже шарятся какие-то красноглазые красавцы с "Балтикой №9" и синяком под глазом.
Вспомнила это и совсем было расстроилась. За себя, за деда этого с оторванным карманом, за придуманного маньячного человека без машины, зато с ручной черепахой, которую он завёл лишь потому, что она-то уж точно обниматься к нему не полезет, а всё ж живая душа, приятно.
Пересела с этими мыслями в автобус, а там тоже мест нет, зато есть улыбчивая бабушка-кондуктор, которая пытается мне со своего кондукторского места на пальцах изобразить стоимость проезда (17 рублей), а над ней висит плакатик "Трон менеджера по продаже билетных чеков - не занимать!", а неподалёку сидит ещё одна бабушка, с нарисованными бровями. Разными. Одна бровь у бабушки похожа на круглый мостик через реку, а вторая - на косую палочку. Красота.
Поворачиваюсь, а на меня смотрит собачка в бигудях. Ну, не совсем в бигудях, в бумажках таких, скрученных резиночками.
Ладно, думаю я. Пусть этот маньяк с черепахой сам со своими транспортными проблемами разбирается, мне-то что переживать.
Сам виноват.