(no subject)
Вторая часть Резонанса, в отличие от первой, удивительно хороша. Сашин голос ужасно сел, да, может, повторы, самоцитаты, и ты сама нечеловечески устала и тебе уже совсем не девятнадцать лет. Но это снова то самое. То, что льётся через два наушника, проходит по всем артериям, венам, капиллярам, наполняя нежной грустью тебя всю. И ты как будто возвращаешься далеко домой.
И, политое этой чужой (не чужой, конечно) нежностью, внутри тебя как будто опять начинает прорастать что-то.
Ты, разумеется, и не забывала, что любишь их почти всю жизнь, что не виделась с ними уже полтора года (такого не было никогда), что скучаешь по ним, как нельзя скучать по людям, которые и не подозревают о твоём существовании. Ты ждёшь самого тёмного и холодного дня в году, чтобы под сводом Олимпийского снова влюбиться и пропасть.
И, политое этой чужой (не чужой, конечно) нежностью, внутри тебя как будто опять начинает прорастать что-то.
Ты, разумеется, и не забывала, что любишь их почти всю жизнь, что не виделась с ними уже полтора года (такого не было никогда), что скучаешь по ним, как нельзя скучать по людям, которые и не подозревают о твоём существовании. Ты ждёшь самого тёмного и холодного дня в году, чтобы под сводом Олимпийского снова влюбиться и пропасть.