Ищущий да обрящет. Брось вопрос в ноосферу -
- и она непременно отзовется ;))
Макс фон Сюдов сам, лично, отвечает:
"Я вообще не хотел играть Иисуса, но мой голливудский агент настоял. Я встретился с режиссером и сказал, что терпеть не могу американские фильмы на библейские мотивы. Джордж Стивенс ответил, что собирается показать человечность Иисуса Христа, что его план не имеет ничего общего с голливудской традицией. Ему удалось меня переубедить после долгого разговора. Я посмотрел на наброски костюмов и декораций, съездил на места предполагаемых съемок, а потом Стивенс показал мне несколько сцен - к тому моменту еще не было окончательной версии сценария! Окончательно я принял решение после того, как выяснилось, что одним из соавторов сценария был Карл Сандберг - замечательный пожилой поэт, живший и работавший в Америке, но родившийся в Швеции. Написанные им сцены были очень своеобразными и поэтичными… В результате в фильм они не вошли. От первоначального замысла мало что осталось, но отказываться было поздно. Не так давно я пересмотрел фильм и был очень разочарован. Операторская работа изумительная, но все остальное - статичное, неживое. «Человечность Иисуса»? Увы, ничего подобного: герои фильма ведут себя так, будто наверняка знают, что после смерти станут всемирными звездами."
В общем и целом, Антона Долина тоже недолюбливаю, но пользуюсь. Текст интервью из веб-версии "Искусства кино". Поелику числится в "иноагентах", чтобы не потерялось, выпишу под кат наиболее интересное.
- Скажите, продолжаете ли вы считать себя шведским актером? Или это самоощущение давно ушло?
- Я француз, у меня французское гражданство. Правда, французским актером все-таки назвать себя не могу, хоть и снимался во Франции не раз. Я - международный актер, так будет точнее. Действительно, я родился и вырос в Швеции, но большую часть жизни провел в других странах.
- Но учились-то вы в Швеции?
- Это правда, я получил образование в актерской академии Королевского театра в Стокгольме. Хотя научился я самому важному не там…
- …А на съемках у Ингмара Бергмана?
- Нет-нет, до него, когда работал в шведских муниципальных театрах. Иногда ежедневно, без выходных. Контракт мы заключали на восемь месяцев, и в течение этого срока нельзя было отказываться ни от чего. Днем ты можешь что-то репетировать - месяца полтора подряд, а потом вечерами играть этот спектакль, но перед представлением, днями, репетировать уже следующий. И так без остановки. В основном труппы состояли из молодежи, разбавленной тремя-четырьмя ветеранами, и играли мы все без разбора: комедии и трагедии, классику и современную драматургию, шведскую, французскую, американскую, русскую... Я никогда не знал, что ответить на вопрос: «Как стать хорошим актером?» Актерских школ и академий существует множество, но важнее обучения - постоянная практика. Опыт, в том числе негативный, необходим. Постоянная работа над ошибками. Так что в те годы я научился быть актером, хотя учителей-то у меня не было.
- Как сложилось ваше сотрудничество в «Седьмой печати»? Были ли вы удивлены, когда получили роль рыцаря Антониуса Блока - наверное, самую известную в вашей карьере до сих пор?
- Удивлен? Вряд ли. Но обрадован и возбужден - да. Хотя и слегка озадачен. Понимаете, сценарий «Седьмой печати» был основан на пьесе, написанной Бергманом для актерской академии в Мальмё, называлась эта драма «Резьба по дереву»: фундаментом для нее стали чудесные наивные росписи в старинных средневековых церквушках, которые можно встретить по всей Швеции. Пьеса была довольно примитивной: по сути, серия монологов, которые зачитывали по очереди со сцены шесть-семь персонажей.
«Ты видел «Резьбу по дереву»?» - спросил Ингмар. - «Ну да, смотрел». - «А хочешь сыграть в ее экранизации?» - «Разумеется, было бы здорово! Я бы с удовольствием сыграл бродячего жонглера».
Я уже представлял себе этого персонажа в духе синих клоунов с картин Пикассо. И тут Бергман вдруг говорит: «Для тебя я приготовил роль рыцаря».
Шок. Разочарование. Ведь по пьесе Антониус Блок возвращается из крестового похода с отрезанным языком, и во всей пьесе у него нет ни одной реплики! Что ж мне, только мычать? Но Ингмар меня успокоил: «В киноверсии у него будет язык».
- То есть какая-то линия все-таки соединяет - если не всех, то хотя бы каких-то персонажей, которых вы играли в течение жизни?
- Нет. Конечно, такой линии не существует. Эта линия - я.
- Мне кажется, ее все-таки можно обозначить: вы всю жизнь играете либо самоотверженных борцов со злом, либо воплощенное зло, будь то император Минг в «Флэше Гордоне» или негодяй из очередной серии фильмов о Джеймсе Бонде. Можно ли сказать, что эта практика приблизила вас к пониманию природы зла в современном мире?
- Вряд ли. Любую драму создает проблема, то есть конфликт. У любой проблемы, у любого конфликта есть первопричина. Условно можно назвать ее злом. Некая сила, с которой необходимо сразиться и победить ее. Или обратить зло в добро! Без зла искусства не бывает, и играть злодеев всегда ужасно приятно - чем преувеличенней, тем лучше. Я очень люблю императора Минга.
- Если сегодня вас встречают поклонники и по-прежнему видят в вас именно рыцаря из «Седьмой печати» - по сути, первую вашу роль, сыгранную больше полувека тому назад, - вас это раздражает? Или, наоборот, льстит?
- Меня это неизменно радует. Я так многим обязан Бергману! И как художнику, и как театральному режиссеру, и как кинематографисту, и как близкому другу. Никаких слов не хватит, чтобы описать мою благодарность ему. На всех уровнях, во всех областях он был самым важным, что случилось в моей профессиональной жизни. Я не взялся бы это подробно анализировать…
- И все-таки, не занимаясь детальным анализом, вы можете сказать, какие стереотипы по поводу Бергмана были лишь расхожими клише? Действительно ли он был высокомерным и самовлюбленным, как о нем рассказывали?
- Он был человеком, и ничто человеческое ему не было чуждо. В молодости у него было немало сложностей в отношениях с отцом - авторитарным священником, добропорядочным лютеранином, которому трудно было хоть в чем-то противоречить. Ингмару пришлось нелегко. Но Бергман был невероятно одаренным буквально во всем, так что ему удалось преодолеть эти сложности. И он точно не был хладнокровным или циничным! Бергман был полон тепла, и он никогда никого не поучал. Хотя научил многих: не словами, а тем, как работал.
- Когда вы переехали в США, как часто вам самому доводилось сталкиваться со стереотипным представлением об иностранце?
- В театре - никогда, там у меня всегда была полная свобода. А в кино… Что ж, кинематограф это прежде всего индустрия, а для индустрии самое важное - зарабатывать деньги. Если какая-то роль имела успех, то можно не сомневаться: такие роли тебе с этих пор и будут предлагать. Вот сыграл я Антониуса Блока - роль, которую американцы почему-то сочли религиозной. И вот меня уже пригласили играть Иисуса в «Величайшей из рассказанных историй»! А потом и не припомню, как много священников мне довелось переиграть. Но еще большее количество аналогичных ролей я отверг. Некоторые были интересными, но гораздо больше было скучнейших и глупых.
- Чувствовали ли вы какую-то особенную ответственность, когда играли Иисуса?
- Ответственность, да, но большая ли, чем любая другая? Впрочем, я много раз отказывался. Я вообще не хотел играть Иисуса, но мой голливудский агент настоял. Я встретился с режиссером и сказал, что терпеть не могу американские фильмы на библейские мотивы. Джордж Стивенс ответил, что собирается показать человечность Иисуса Христа, что его план не имеет ничего общего с голливудской традицией. Ему удалось меня переубедить после долгого разговора. Я посмотрел на наброски костюмов и декораций, съездил на места предполагаемых съемок, а потом Стивенс показал мне несколько сцен - к тому моменту еще не было окончательной версии сценария! Окончательно я принял решение после того, как выяснилось, что одним из соавторов сценария был Карл Сандберг - замечательный пожилой поэт, живший и работавший в Америке, но родившийся в Швеции. Написанные им сцены были очень своеобразными и поэтичными… В результате в фильм они не вошли. От первоначального замысла мало что осталось, но отказываться было поздно. Не так давно я пересмотрел фильм и был очень разочарован. Операторская работа изумительная, но все остальное - статичное, неживое. «Человечность Иисуса»? Увы, ничего подобного: герои фильма ведут себя так, будто наверняка знают, что после смерти станут всемирными звездами.
- Действительно ли Бергман планировал снять с вашим участием свою киноверсию Евангелия?
- Не знаю. Помню, я ему сказал, что собираюсь сыграть Иисуса в американском фильме, и он ответил: «Зря ты согласился. Лучше бы мы с тобой это сделали вдвоем».
Был ли он серьезен? Знаю лишь, что в Палестину он ехать не хотел. Он был уверен, что найдет нужные пейзажи в Швеции: «У нас здесь тоже много песка».
- Расскажите о ролях злодеев. Их вы переиграли больше, чем священников.
- Посудите сами: я швед, но ведь американцы понятия не имеют, кто такие шведы и где находится Швеция. Я - просто иностранец, и точка. А кем может стать иностранец в американском фильме? Злодеем! Ну, или художником, или ученым. Так работают клише. Но я ничего против клише не имею. Я люблю клише. Они могут быть весьма интересными.
- А русских злодеев вы ведь тоже играли?
- Ну, не только злодеев! В театре я играл русскую драматургию довольно часто - хотя чаще всего почему-то Островского: мне доводилось исполнять роли Несчастливцева в «Лесе» и Паратова в «Бесприданнице», моей любимой пьесе этого автора. С Чеховым повезло меньше. Единственный мой профессиональный контакт с ним - телеверсия «Дяди Вани», я играл профессора. Средненький телеспектакль. А в кино, действительно, чаще злодеи, хотя есть на моем счету и профессор Преображенский в итальянской версии «Собачьего сердца». Боюсь, впрочем, что публика лучше запомнила «Кремлевское письмо». Вы не видели? И не смотрите! Хотя нет, ознакомьтесь: мало кто понимает этот фильм, а он довольно любопытный. Основа для картины - какой-то чудовищный бестселлер тех лет, я его прочитал, но ни слова не понял. Но отказать Джону Хьюстону, разумеется, не решился. Сниматься в «Кремлевском письме» было ужасно забавно.
- А с русским кино вы были хорошо знакомы?
- Я не так много смотрел. А за то, что видел, должен поблагодарить Ингмара Бергмана. По четвергам, раз в неделю, в театре Мальмё давали концерты - а значит, у актеров был выходной. Бергман заказывал кинокопии в Стокгольме, там ему благоволили, и приглашал некоторых из нас в гости смотреть старые фильмы, в том числе советские. Больше всего я до сих пор обожаю «Дон Кихота» Козинцева. Шедевр.
- ...Когда я снимался у Кончаловского, меня поразило то, что он работает вдали от камеры - смотрит не в объектив, а на монитор. Для актеров он большую часть времени остается невидимкой, что довольно непривычно. Тем не менее у нас установился хороший человеческий контакт. К тому же в основе фильма была пьеса Тома Кемпински, героя которой я уже играл на сцене, - персонаж и материал были мне хорошо знакомы. Кстати, режиссером той театральной постановки был Уильям Фридкин, у которого в «Изгоняющем дьявола» я играл священника.
- Наверное, это самый впечатляющий из ваших священников. И докторов вы играли немало - в том числе психолога у Кончаловского. А верите ли вы в то, что кинематограф способен хотя бы отчасти выполнять функции религии или медицины? Помогать людям, исцелять их тела и души?
- Зачем мы выбираем профессию актера или режиссера? Разумеется, затем, чтобы на час-другой отвлечь зрителя, помочь ему отрешиться от повседневности. Рассмешить его, растрогать. Но иногда - еще и заставить задуматься о себе и об окружающем мире. Театр и кино способны воспитать людей, но только в том случае, если избегают прямолинейного морализма.
- Есть у вас любимая роль?
- Их много! Если надо было бы выбрать лишь одну, я бы остановился на роли бедолаги в «Пелле-завоевателе» Билле Аугуста. Хороший фильм, отличный сюжет, и роль просто превосходная, мне очень нравилось ее играть. Этот персонаж не был ни священником, ни злодеем, он попадал в самые разные ситуации и каждый раз реагировал на них неожиданно! Редкая роль дает так много возможностей.
- А есть у вас роль, которую вы ненавидите?
- Боюсь, их слишком много. Трудно будет выбрать одну. С другой стороны, необязательно любить роль, чтобы сыграть ее хорошо. Можно ее даже ненавидеть. Главное - понять ее, и тогда ты сыграешь как надо.
- Вы снимались у ведущих режиссеров мира - Вуди Аллена, Дэвида Линча, Сидни Поллака, Джона Хьюстона, Андрея Кончаловского, Стивена Спилберга и Ларса фон Триера, которого нередко называют современным преемником Ингмара Бергмана… Как по-вашему, кто-то из них способен занять нишу, освободившуюся в мировом кино после смерти Бергмана?
- Помню работу с Триером: он пытался убедить меня сыграть одну из ролей в «Европе», но что-то не сложилось, и тогда мы договорились, что я прочитаю текст от автора. Он попросил меня лечь на спину на пол и уверял, что тогда голос будет звучать иначе! Самое смешное, что, кажется, он был прав, получилось неплохо: настоящий сеанс гипноза. Но, простите, Бергман был Бергманом, и никто больше не станет Бергманом, каким бы талантом он ни обладал. Ни Ларс фон Триер, ни кто-либо еще.
- В «Седьмой печати» ваш персонаж предложил Смерти сыграть с ним в шахматы, чтобы выиграть немного времени. Сейчас, после карьеры, растянувшейся на 60 лет, вы можете с уверенностью сказать, что есть причины играть со Смертью в шахматы - и, пока идет партия, жить и работать, несмотря ни на что?
- Чтобы вступать в такую рискованную игру, надо как можно лучше изучить ее правила и соперника. Тогда ты сможешь хотя бы попытаться угадать каждый его ход. Увы, переиграть Смерть вряд ли возможно. Но предугадать некоторые ее ходы - почему нет? Сегодня, мне кажется, я понимаю правила игры чуть-чуть лучше, чем полвека назад.
И - два. Интервью "Коммерсанту" в 2003-м году.
- Вы исполняли роли русских героев, играли в русских пьесах. Какое влияние оказала на вас русская культура?
- Мой отец был филолог, он занимался скандинавским и ирландским фольклором. И он рассказывал мне всякие народные сказания. У нас была пара чудесных книг с яркими иллюстрациями, которые приводили меня в восторг. Например, история о царевиче, который пускал стрелу, и там, куда она падала, он должен был искать себе жену. Два его брата, конечно, попали стрелами куда нужно и получили себе царевен, а он угодил стрелой в болото рядом с лягушкой. Или вот еще сказка про ведьму, которая жила в домике на курьих ножках. Не помню ее имя, потому что оно необычное.
- Баба-яга?
- О да, спасибо!! Баба-йога! Точно. Ну, и потом, конечно, Чехов, Достоевский, Горький, русские фильмы.
- Вы снимались в 11 фильмах Ингмара Бергмана. Какое ваше личное качество помогло вам стать любимым актером этого великого режиссера?
- Мне кажется, что в каждом своем фильме, в каждом герое он в той или иной степени представляет эпизоды своей собственной жизни и черты своего собственного характера. И я думаю, что в течение нескольких лет я представлял одну из сторон его характера. Пожалуй, его интеллектуальную сторону, ту, которая хотела найти глубокую веру в Бога.
- Многие считают, что "Седьмая печать" Бергмана - самый великий фильм в истории кино. В этой картине вы сыграли средневекового рыцаря, который возвращается сквозь чумную Европу из крестового похода и играет в шахматы со Смертью. Как вы сами оцениваете этот фильм?
- "Седьмая печать" была первым фильмом Бергмана, в котором я снялся. Поэтому он так много для меня значит. Это красивая картина, в ней представлены необычные образы. И в то же время это очень простой фильм. Он описывает элементарные вещи нашей жизни и элементарные аспекты человеческого характера. Мне очень повезло, что я в нем сыграл. Этот фильм не стареет, не покрывается пылью, потому что он очень простой, он описывает вещи, которые всегда были, есть и будут.
- В своем дебютном фильме "Самая великая, когда-либо рассказанная история" вы сыграли Христа?
- Христа. Я очень долго готовился к этой роли. Сначала я вообще не соглашался. У моего агента и продюсера ушел год на то, чтобы убедить меня, что я должен это сделать. Я не был особенно религиозен, меня особо не интересовала жизнь Иисуса. Поэтому для меня вопрос заключался в том, чтобы выяснить, кем является Иисус для меня и что я о нем думаю. Чтобы это выяснить, я прочитал Евангелие. Потом несколько книг о том периоде, о тех людях, которых окружали Иисуса, находились под его влиянием. И я постарался изобразить Сына Божьего как одного из нас. Потому что, если бы он слишком отличался от нас, имел бы привилегированное положение, то это было бы не так интересно.
- А несколько лет назад в экранизации романа Стивена Кинга "Необходимые вещи" вы исполнили роль дьявола. Кого было труднее играть?
- Христа. Я действительно сыграл много религиозных ролей. Не только Иисуса, но и святого Петра, папу, кардиналов, епископов, священников, протестантов, католиков и так далее. Но самый интересный религиозный герой для меня - дьявол. Потому что эта роль дает полную свободу. Я могу сделать его очень опасным, могу сделать смешным или даже глупым. Потому что, как я думаю, никто на самом деле не знает, какой он, этот дьявол. Я играл эту роль в картине "Необходимые вещи". Это очень интересная история, поставленная по книге, которая, увы, гораздо лучше фильма.
#cinemaтическое
Макс фон Сюдов сам, лично, отвечает:
"Я вообще не хотел играть Иисуса, но мой голливудский агент настоял. Я встретился с режиссером и сказал, что терпеть не могу американские фильмы на библейские мотивы. Джордж Стивенс ответил, что собирается показать человечность Иисуса Христа, что его план не имеет ничего общего с голливудской традицией. Ему удалось меня переубедить после долгого разговора. Я посмотрел на наброски костюмов и декораций, съездил на места предполагаемых съемок, а потом Стивенс показал мне несколько сцен - к тому моменту еще не было окончательной версии сценария! Окончательно я принял решение после того, как выяснилось, что одним из соавторов сценария был Карл Сандберг - замечательный пожилой поэт, живший и работавший в Америке, но родившийся в Швеции. Написанные им сцены были очень своеобразными и поэтичными… В результате в фильм они не вошли. От первоначального замысла мало что осталось, но отказываться было поздно. Не так давно я пересмотрел фильм и был очень разочарован. Операторская работа изумительная, но все остальное - статичное, неживое. «Человечность Иисуса»? Увы, ничего подобного: герои фильма ведут себя так, будто наверняка знают, что после смерти станут всемирными звездами."
В общем и целом, Антона Долина тоже недолюбливаю, но пользуюсь. Текст интервью из веб-версии "Искусства кино". Поелику числится в "иноагентах", чтобы не потерялось, выпишу под кат наиболее интересное.
- Скажите, продолжаете ли вы считать себя шведским актером? Или это самоощущение давно ушло?
- Я француз, у меня французское гражданство. Правда, французским актером все-таки назвать себя не могу, хоть и снимался во Франции не раз. Я - международный актер, так будет точнее. Действительно, я родился и вырос в Швеции, но большую часть жизни провел в других странах.
- Но учились-то вы в Швеции?
- Это правда, я получил образование в актерской академии Королевского театра в Стокгольме. Хотя научился я самому важному не там…
- …А на съемках у Ингмара Бергмана?
- Нет-нет, до него, когда работал в шведских муниципальных театрах. Иногда ежедневно, без выходных. Контракт мы заключали на восемь месяцев, и в течение этого срока нельзя было отказываться ни от чего. Днем ты можешь что-то репетировать - месяца полтора подряд, а потом вечерами играть этот спектакль, но перед представлением, днями, репетировать уже следующий. И так без остановки. В основном труппы состояли из молодежи, разбавленной тремя-четырьмя ветеранами, и играли мы все без разбора: комедии и трагедии, классику и современную драматургию, шведскую, французскую, американскую, русскую... Я никогда не знал, что ответить на вопрос: «Как стать хорошим актером?» Актерских школ и академий существует множество, но важнее обучения - постоянная практика. Опыт, в том числе негативный, необходим. Постоянная работа над ошибками. Так что в те годы я научился быть актером, хотя учителей-то у меня не было.
- Как сложилось ваше сотрудничество в «Седьмой печати»? Были ли вы удивлены, когда получили роль рыцаря Антониуса Блока - наверное, самую известную в вашей карьере до сих пор?
- Удивлен? Вряд ли. Но обрадован и возбужден - да. Хотя и слегка озадачен. Понимаете, сценарий «Седьмой печати» был основан на пьесе, написанной Бергманом для актерской академии в Мальмё, называлась эта драма «Резьба по дереву»: фундаментом для нее стали чудесные наивные росписи в старинных средневековых церквушках, которые можно встретить по всей Швеции. Пьеса была довольно примитивной: по сути, серия монологов, которые зачитывали по очереди со сцены шесть-семь персонажей.
«Ты видел «Резьбу по дереву»?» - спросил Ингмар. - «Ну да, смотрел». - «А хочешь сыграть в ее экранизации?» - «Разумеется, было бы здорово! Я бы с удовольствием сыграл бродячего жонглера».
Я уже представлял себе этого персонажа в духе синих клоунов с картин Пикассо. И тут Бергман вдруг говорит: «Для тебя я приготовил роль рыцаря».
Шок. Разочарование. Ведь по пьесе Антониус Блок возвращается из крестового похода с отрезанным языком, и во всей пьесе у него нет ни одной реплики! Что ж мне, только мычать? Но Ингмар меня успокоил: «В киноверсии у него будет язык».
- То есть какая-то линия все-таки соединяет - если не всех, то хотя бы каких-то персонажей, которых вы играли в течение жизни?
- Нет. Конечно, такой линии не существует. Эта линия - я.
- Мне кажется, ее все-таки можно обозначить: вы всю жизнь играете либо самоотверженных борцов со злом, либо воплощенное зло, будь то император Минг в «Флэше Гордоне» или негодяй из очередной серии фильмов о Джеймсе Бонде. Можно ли сказать, что эта практика приблизила вас к пониманию природы зла в современном мире?
- Вряд ли. Любую драму создает проблема, то есть конфликт. У любой проблемы, у любого конфликта есть первопричина. Условно можно назвать ее злом. Некая сила, с которой необходимо сразиться и победить ее. Или обратить зло в добро! Без зла искусства не бывает, и играть злодеев всегда ужасно приятно - чем преувеличенней, тем лучше. Я очень люблю императора Минга.
- Если сегодня вас встречают поклонники и по-прежнему видят в вас именно рыцаря из «Седьмой печати» - по сути, первую вашу роль, сыгранную больше полувека тому назад, - вас это раздражает? Или, наоборот, льстит?
- Меня это неизменно радует. Я так многим обязан Бергману! И как художнику, и как театральному режиссеру, и как кинематографисту, и как близкому другу. Никаких слов не хватит, чтобы описать мою благодарность ему. На всех уровнях, во всех областях он был самым важным, что случилось в моей профессиональной жизни. Я не взялся бы это подробно анализировать…
- И все-таки, не занимаясь детальным анализом, вы можете сказать, какие стереотипы по поводу Бергмана были лишь расхожими клише? Действительно ли он был высокомерным и самовлюбленным, как о нем рассказывали?
- Он был человеком, и ничто человеческое ему не было чуждо. В молодости у него было немало сложностей в отношениях с отцом - авторитарным священником, добропорядочным лютеранином, которому трудно было хоть в чем-то противоречить. Ингмару пришлось нелегко. Но Бергман был невероятно одаренным буквально во всем, так что ему удалось преодолеть эти сложности. И он точно не был хладнокровным или циничным! Бергман был полон тепла, и он никогда никого не поучал. Хотя научил многих: не словами, а тем, как работал.
- Когда вы переехали в США, как часто вам самому доводилось сталкиваться со стереотипным представлением об иностранце?
- В театре - никогда, там у меня всегда была полная свобода. А в кино… Что ж, кинематограф это прежде всего индустрия, а для индустрии самое важное - зарабатывать деньги. Если какая-то роль имела успех, то можно не сомневаться: такие роли тебе с этих пор и будут предлагать. Вот сыграл я Антониуса Блока - роль, которую американцы почему-то сочли религиозной. И вот меня уже пригласили играть Иисуса в «Величайшей из рассказанных историй»! А потом и не припомню, как много священников мне довелось переиграть. Но еще большее количество аналогичных ролей я отверг. Некоторые были интересными, но гораздо больше было скучнейших и глупых.
- Чувствовали ли вы какую-то особенную ответственность, когда играли Иисуса?
- Ответственность, да, но большая ли, чем любая другая? Впрочем, я много раз отказывался. Я вообще не хотел играть Иисуса, но мой голливудский агент настоял. Я встретился с режиссером и сказал, что терпеть не могу американские фильмы на библейские мотивы. Джордж Стивенс ответил, что собирается показать человечность Иисуса Христа, что его план не имеет ничего общего с голливудской традицией. Ему удалось меня переубедить после долгого разговора. Я посмотрел на наброски костюмов и декораций, съездил на места предполагаемых съемок, а потом Стивенс показал мне несколько сцен - к тому моменту еще не было окончательной версии сценария! Окончательно я принял решение после того, как выяснилось, что одним из соавторов сценария был Карл Сандберг - замечательный пожилой поэт, живший и работавший в Америке, но родившийся в Швеции. Написанные им сцены были очень своеобразными и поэтичными… В результате в фильм они не вошли. От первоначального замысла мало что осталось, но отказываться было поздно. Не так давно я пересмотрел фильм и был очень разочарован. Операторская работа изумительная, но все остальное - статичное, неживое. «Человечность Иисуса»? Увы, ничего подобного: герои фильма ведут себя так, будто наверняка знают, что после смерти станут всемирными звездами.
- Действительно ли Бергман планировал снять с вашим участием свою киноверсию Евангелия?
- Не знаю. Помню, я ему сказал, что собираюсь сыграть Иисуса в американском фильме, и он ответил: «Зря ты согласился. Лучше бы мы с тобой это сделали вдвоем».
Был ли он серьезен? Знаю лишь, что в Палестину он ехать не хотел. Он был уверен, что найдет нужные пейзажи в Швеции: «У нас здесь тоже много песка».
- Расскажите о ролях злодеев. Их вы переиграли больше, чем священников.
- Посудите сами: я швед, но ведь американцы понятия не имеют, кто такие шведы и где находится Швеция. Я - просто иностранец, и точка. А кем может стать иностранец в американском фильме? Злодеем! Ну, или художником, или ученым. Так работают клише. Но я ничего против клише не имею. Я люблю клише. Они могут быть весьма интересными.
- А русских злодеев вы ведь тоже играли?
- Ну, не только злодеев! В театре я играл русскую драматургию довольно часто - хотя чаще всего почему-то Островского: мне доводилось исполнять роли Несчастливцева в «Лесе» и Паратова в «Бесприданнице», моей любимой пьесе этого автора. С Чеховым повезло меньше. Единственный мой профессиональный контакт с ним - телеверсия «Дяди Вани», я играл профессора. Средненький телеспектакль. А в кино, действительно, чаще злодеи, хотя есть на моем счету и профессор Преображенский в итальянской версии «Собачьего сердца». Боюсь, впрочем, что публика лучше запомнила «Кремлевское письмо». Вы не видели? И не смотрите! Хотя нет, ознакомьтесь: мало кто понимает этот фильм, а он довольно любопытный. Основа для картины - какой-то чудовищный бестселлер тех лет, я его прочитал, но ни слова не понял. Но отказать Джону Хьюстону, разумеется, не решился. Сниматься в «Кремлевском письме» было ужасно забавно.
- А с русским кино вы были хорошо знакомы?
- Я не так много смотрел. А за то, что видел, должен поблагодарить Ингмара Бергмана. По четвергам, раз в неделю, в театре Мальмё давали концерты - а значит, у актеров был выходной. Бергман заказывал кинокопии в Стокгольме, там ему благоволили, и приглашал некоторых из нас в гости смотреть старые фильмы, в том числе советские. Больше всего я до сих пор обожаю «Дон Кихота» Козинцева. Шедевр.
- ...Когда я снимался у Кончаловского, меня поразило то, что он работает вдали от камеры - смотрит не в объектив, а на монитор. Для актеров он большую часть времени остается невидимкой, что довольно непривычно. Тем не менее у нас установился хороший человеческий контакт. К тому же в основе фильма была пьеса Тома Кемпински, героя которой я уже играл на сцене, - персонаж и материал были мне хорошо знакомы. Кстати, режиссером той театральной постановки был Уильям Фридкин, у которого в «Изгоняющем дьявола» я играл священника.
- Наверное, это самый впечатляющий из ваших священников. И докторов вы играли немало - в том числе психолога у Кончаловского. А верите ли вы в то, что кинематограф способен хотя бы отчасти выполнять функции религии или медицины? Помогать людям, исцелять их тела и души?
- Зачем мы выбираем профессию актера или режиссера? Разумеется, затем, чтобы на час-другой отвлечь зрителя, помочь ему отрешиться от повседневности. Рассмешить его, растрогать. Но иногда - еще и заставить задуматься о себе и об окружающем мире. Театр и кино способны воспитать людей, но только в том случае, если избегают прямолинейного морализма.
- Есть у вас любимая роль?
- Их много! Если надо было бы выбрать лишь одну, я бы остановился на роли бедолаги в «Пелле-завоевателе» Билле Аугуста. Хороший фильм, отличный сюжет, и роль просто превосходная, мне очень нравилось ее играть. Этот персонаж не был ни священником, ни злодеем, он попадал в самые разные ситуации и каждый раз реагировал на них неожиданно! Редкая роль дает так много возможностей.
- А есть у вас роль, которую вы ненавидите?
- Боюсь, их слишком много. Трудно будет выбрать одну. С другой стороны, необязательно любить роль, чтобы сыграть ее хорошо. Можно ее даже ненавидеть. Главное - понять ее, и тогда ты сыграешь как надо.
- Вы снимались у ведущих режиссеров мира - Вуди Аллена, Дэвида Линча, Сидни Поллака, Джона Хьюстона, Андрея Кончаловского, Стивена Спилберга и Ларса фон Триера, которого нередко называют современным преемником Ингмара Бергмана… Как по-вашему, кто-то из них способен занять нишу, освободившуюся в мировом кино после смерти Бергмана?
- Помню работу с Триером: он пытался убедить меня сыграть одну из ролей в «Европе», но что-то не сложилось, и тогда мы договорились, что я прочитаю текст от автора. Он попросил меня лечь на спину на пол и уверял, что тогда голос будет звучать иначе! Самое смешное, что, кажется, он был прав, получилось неплохо: настоящий сеанс гипноза. Но, простите, Бергман был Бергманом, и никто больше не станет Бергманом, каким бы талантом он ни обладал. Ни Ларс фон Триер, ни кто-либо еще.
- В «Седьмой печати» ваш персонаж предложил Смерти сыграть с ним в шахматы, чтобы выиграть немного времени. Сейчас, после карьеры, растянувшейся на 60 лет, вы можете с уверенностью сказать, что есть причины играть со Смертью в шахматы - и, пока идет партия, жить и работать, несмотря ни на что?
- Чтобы вступать в такую рискованную игру, надо как можно лучше изучить ее правила и соперника. Тогда ты сможешь хотя бы попытаться угадать каждый его ход. Увы, переиграть Смерть вряд ли возможно. Но предугадать некоторые ее ходы - почему нет? Сегодня, мне кажется, я понимаю правила игры чуть-чуть лучше, чем полвека назад.
И - два. Интервью "Коммерсанту" в 2003-м году.
- Вы исполняли роли русских героев, играли в русских пьесах. Какое влияние оказала на вас русская культура?
- Мой отец был филолог, он занимался скандинавским и ирландским фольклором. И он рассказывал мне всякие народные сказания. У нас была пара чудесных книг с яркими иллюстрациями, которые приводили меня в восторг. Например, история о царевиче, который пускал стрелу, и там, куда она падала, он должен был искать себе жену. Два его брата, конечно, попали стрелами куда нужно и получили себе царевен, а он угодил стрелой в болото рядом с лягушкой. Или вот еще сказка про ведьму, которая жила в домике на курьих ножках. Не помню ее имя, потому что оно необычное.
- Баба-яга?
- О да, спасибо!! Баба-йога! Точно. Ну, и потом, конечно, Чехов, Достоевский, Горький, русские фильмы.
- Вы снимались в 11 фильмах Ингмара Бергмана. Какое ваше личное качество помогло вам стать любимым актером этого великого режиссера?
- Мне кажется, что в каждом своем фильме, в каждом герое он в той или иной степени представляет эпизоды своей собственной жизни и черты своего собственного характера. И я думаю, что в течение нескольких лет я представлял одну из сторон его характера. Пожалуй, его интеллектуальную сторону, ту, которая хотела найти глубокую веру в Бога.
- Многие считают, что "Седьмая печать" Бергмана - самый великий фильм в истории кино. В этой картине вы сыграли средневекового рыцаря, который возвращается сквозь чумную Европу из крестового похода и играет в шахматы со Смертью. Как вы сами оцениваете этот фильм?
- "Седьмая печать" была первым фильмом Бергмана, в котором я снялся. Поэтому он так много для меня значит. Это красивая картина, в ней представлены необычные образы. И в то же время это очень простой фильм. Он описывает элементарные вещи нашей жизни и элементарные аспекты человеческого характера. Мне очень повезло, что я в нем сыграл. Этот фильм не стареет, не покрывается пылью, потому что он очень простой, он описывает вещи, которые всегда были, есть и будут.
- В своем дебютном фильме "Самая великая, когда-либо рассказанная история" вы сыграли Христа?
- Христа. Я очень долго готовился к этой роли. Сначала я вообще не соглашался. У моего агента и продюсера ушел год на то, чтобы убедить меня, что я должен это сделать. Я не был особенно религиозен, меня особо не интересовала жизнь Иисуса. Поэтому для меня вопрос заключался в том, чтобы выяснить, кем является Иисус для меня и что я о нем думаю. Чтобы это выяснить, я прочитал Евангелие. Потом несколько книг о том периоде, о тех людях, которых окружали Иисуса, находились под его влиянием. И я постарался изобразить Сына Божьего как одного из нас. Потому что, если бы он слишком отличался от нас, имел бы привилегированное положение, то это было бы не так интересно.
- А несколько лет назад в экранизации романа Стивена Кинга "Необходимые вещи" вы исполнили роль дьявола. Кого было труднее играть?
- Христа. Я действительно сыграл много религиозных ролей. Не только Иисуса, но и святого Петра, папу, кардиналов, епископов, священников, протестантов, католиков и так далее. Но самый интересный религиозный герой для меня - дьявол. Потому что эта роль дает полную свободу. Я могу сделать его очень опасным, могу сделать смешным или даже глупым. Потому что, как я думаю, никто на самом деле не знает, какой он, этот дьявол. Я играл эту роль в картине "Необходимые вещи". Это очень интересная история, поставленная по книге, которая, увы, гораздо лучше фильма.
#cinemaтическое