Мифы об этносе и нации: о некоторых рассуждениях г-на Тишкова
Слабая сторона конструктивизма в его тишковском изводе состоит в том, что В.А.Тишков упорно не желает видеть какие элементы объективной социальной реальности стоят за феноменом этничности. Этничность предстает в его рассуждениях как некий эпифеномен, продукт иллюзорного сознания масс, возникающий в процессе их мобилизации элитой, либо как несколько иной, но, в общем, такого же типа эпифеномен: результат «рационального выбора индивида».
Между тем, адекватное применение конструктивистского подхода возможно, на мой взгляд, только при учете той социальной реальности, которая стоит за процессом «конструирования» этничности. Эта реальность в общем виде может быть обозначена термином «этнокультурная традиция».
Поскольку Тишков игнорирует объективную сторону этничности, у него начинается путаница и приходится контрабандой протаскивать эдакое в романтическом духе выдержанное понимание этничности. Проще говоря, у него в какой-то момент этносы начинают «ощущать себя» частью чего-нибудь, «участвовать» в том-то и том-то.
Вот характерный образец его рассужений, заимствованных из его же книжки:
Тишков В.А., Шабаев Ю.П.
Этнополитология: политические функции этнично-
сти: Учебник для вузов / Тишков В.А., Шабаев Ю.П. - М.:
Издательство Московского университета, 2011., СС. 66-68
«Нация не ≪вырастает≫ из этнических сообществ, не является простой суммой этнических групп, проживающих на территории того или иного государства, и нация не может рассматриваться как некая высшая форма развития этносов. Утверждение, что ≪ни одна нация как государство не формировалась без наций-этносов. Но при этом всегда был государственнообразующий этнос, который подавлял, ассимилировал или объединял остальных≫ (Абдулатипов Р.Г. Этнополитология: Уч. пособие. СПб., 2004. С. 104.), является ошибочным».
Ошибочным (точнее, попросту бессмысленным) у Абдулатипова является только указание на этнос как субъект политики, который «подавляет, ассимилирует, объединяет». Разумеется, эти политические действия совершает не этнос, а определенная политическая элита. А по существу, если отвлечься от теоретической необработанности его рассуждений, Абдулатипов, конечно, прав: формирование государственности, действительно в полиэтничном обществе всегда происходило при помощи, в частности, вытеснения из сознания людей каких-то элементов их этнокультурной традиции и их замены на элементы другой этнокультурной традиции, а именно той, носителем которой является политическая элита данного общества. Так что, действительно строительство государства происходит на базе какой-то определенной этнокультурной традиции, носителем которой является некоторый определенный этнос (неудачно названный у Абдулатипова «государственнообразующим этносом»), из состава которого комплектуется господствующий класс данного государства.
«В качестве доказательства тезиса об этносе как первооснове нации приводится довод, что ≪американцы как нация формировались на основе “янки”, англосаксонских протестантов≫. Но, во-первых, речь здесь идет не об этносе (этнической общности), а о диаспорной группе, которую можно отнести к англосаксам, как, например, всех русских первой волны послереволюционной эмиграции в Европу и Америку можно отнести к великороссам, хотя многие из них в момент эмиграции были евреями, украинцами, белорусами и др., а ныне они считают себя французами, англичанами, датчанами и т.д.»
Тут Тишков начал говорить на языке той же бессмыслицы, которую он не заметил у Абулатипова.
Англосаксы, приехавшие в Америку, дескать, не «этнос», а «диаспорная группа», которая является конгломератом нескольких этносов, проживавших в общей стране исхода.
Это замечание не имеет никакого отношения к сути вопроса. Понятно, что некоторые из переселенцев были англичанами, а некоторые - шотландцами (термин «англосаксы» применительно к 17-18 вв. есть всего лишь метафора); но это не отменяет ключевого факта: они были носителями общей этнокультурной традиции, созданной эпохой Реформации, униями Англии и Шотландии, гражданской войной 17 века.
Действительно, невозможно игнорировать тот факт, что этнокультурная традиция «англосаксов» (точнее, одна из линий в развитии этой этнокультурной традиции) стала основой американской нации.
Эта же бессмыслица продолжается далее:
«Хотя миграционные группы ассимилировали туземное население и создавали собственную культурную среду, они являются не самостоятельными этническими сообществами, а своего рода ≪осколками≫ населения стран исхода».
Тут контрабандой пронесено романтическое различение «исторических наций» (в терминологии автора: «самостоятельные этнические сообщества») и наций «неисторических» («осколки» населения стран исхода»). Ну да ладно, за неимением релевантного понятийного аппарата автору приходится пользоваться, чем бог послал.
Какая разница, кем и чем были переселенцы? Важно совсем не это а тот факт, что они создавали сообщество, в котором была, как пишет сам Тишков, «собственная культурная среда». Правильнее было бы сказать: этнокультурная среда, в которой люди очень четко видели разницу между собой и краснокожими дикарями, евреями, папистами (и даже размышляли над проблемами межконфессиональных и межэтнических отношений, как это делал, скажем, Р.Уильямс)
"Кроме того, миграционные сообщества складывались из потоков мигрантов разной этнической принадлежности, и даже если в этих потоках был один доминирующий этнический компонент, на новой родине происходило смешение (курсив мой - В.М.) различных культурных традиций переселенцев и формирование нового сообщества. Если исходить из тезиса, что этническая группа служит основой для рождения наций, то американские англосаксы должны были ощущать себя частью британской нации и никаких поползновений к формированию новой нации у них не могло зародиться".
Тут автору, наконец, вроде бы приходит в голову признать очевидное: при всей разношерстности мигрантов, известно, кто преобладал в их среде. (Бог весть к чему в таком случае, были все прежние упражнения на тему «диаспорных сообществ» и «самостоятельных этнических сообществ»?)
На деле, к сожалению, автор продолжает рассуждать в том же бессмысленном духе: культура переселенческого сообщества была-де результатом «смешения» различных культурных традиций и, следовательно, как подразумевается, ни о какой особой роли англосаксонской культурной традиции говорить не следует.
Это не верно.
Во-первых, «смешение» происходило уже в стране исхода и степень полиэтничности миграционного потока времен отцов-пилигримов преувеличивать не стоит.
Во-вторых, если уж «англосаксы» стали «ощущать себя частью британской нации» (создается впечатление, что автор слабо представляет себе значение и историческое содержание понятий «британская нация» и «англосаксы» и полагает, что это синонимы), то от чего бы хоть «англосаксам», хоть представителям «британской нации» при определенных обстоятельствах не возможно было начать считать себя американцами?
Автор пишет о желании переселенцев остаться частью британской нации так, будто бы это нечто вовсе несбыточное. А ведь такое желание было довольно-таки широко распространено даже спустя десятилетия после получения американскими колониями независимости, например, в годы англо-американской войны в США существовала партия, выступавшая за воссоединение с Англией. По роду своих профессиональных занятий, связанных с изучением Канады, автор не мог не столкнуться и с другим широко известным фактом: наличием на карте Америки местности под названием Новая Англия. Думаю, г-ну Тишкову в этой связи полезно было бы поразмышлять о том, почему на этой карте нет Новой Баварии, Новой Польши, Новой Италии.
Смешение, о котором пишет автор, есть ни что иное, как развитие именно этнокультурной традиции выходцев из Англии.
«Таким образом, национальное единство и сущность нации как политического сообщества поддерживается не этническими основаниями, а связями и интересами более значимыми - территориальными, политическими, экономическими».
Этот патетический вывод автора никак не вытекает из его предыдущих рассуждений. Что «единство нации» поддерживается экономическими и пр. интересами не вызывает сомнений. Но эта их роль не отменяет важности такой вещи, как общность культурной идентификации: без нее государство, разумеется, не может существовать. А эта культурная идентичность граждан формируется на основе некоторой доминирующей этнокультурной традиции.
"Нация является прочной и органичной, когда она создается на паритетной основе, т.е. когда идеологически не выделяется ≪этническое ядро≫ национального сообщества, а все этнические группы, включая меньшинства, являются равными партнерами в процессе нациестроительства".
Разумеется, это не так.
Без труда можно привести массу примеров того, как «нации» (т.е. гражданские сообщества) создавались не на «паритетной», а на дискриминационной основе. Жесточайшая дискриминация евреев и морисков, совсем не помешала возникновению испанской нации, не навредил испанскому нациестроительству и геноцид индейцев в колониях.
Будучи цивилизованными людьми, мы не одобряем подобную политику вместе с Тишковым, но вывод о жизненной необходимости «паритета» в деле нациестроительства от этого не становится менее ложным.
Кстати, наиболее последовательная политика «паритета», последовательная настолько, насколько это практически возможно, проводилась в СССР при нациестроительстве «новой исторической общности - советского народа», где не только реализовывалась политика предоставления преференций для этнических меньшинств, но даже целенаправленно создавалась их государственность. Чем закончился этот паритет хорошо известно.
Благонамеренный стиль рассуждений уважаемого автора забавен. Но еще забавнее используемые им обороты речи: этносы оказываются в его рассуждениях «партнерами» и т.п., т.е. говорится о них так, будто они являются объективно существующими акторами исторического процесса. Воистину крайности конструктивизма тут сошлись с примордиализмом a-la Гумилев.
«Классический пример такого паритетного национализма - Финляндия, где финны, составляют более 90% населения, но шведы являются равнозначной оставляющей финской (точнее, финляндской) нации, а финский и шведский языки обладают статусом государственных языков. Правда, такое восприятие финского общества сложилось исторически, ибо шведский язык долгое время был языком образования и государственного управления, а сама Финляндия входила в состав Шведского королевства».
«Паритета», о котором говорит автор тут нет: не финны изучают шведский язык в обязательном порядке, а шведы финский, без знания финского, а не шведского языка трудно будет получить образование, работу и т.п., события финской, а не шведской истории являются символами «финской (точнее, финляндской) нации». (Ох уж эта игра г-на Тишкова в слова! Будто бы, переименовав вещь, мы ее изменяем. Не иначе, эстонцы не пустили его к себе, побоявшись, что он обзовет их эстляндцами)
Безусловно, автор прав, когда он говорит о необходимости максимально широкого языкового равноправия, о важности защиты меньшинств и т.п.
Тем не менее, высокие моральные достоинства такой мировоззренческой позиции не делают его концепцию этничности более состоятельной.
Между тем, адекватное применение конструктивистского подхода возможно, на мой взгляд, только при учете той социальной реальности, которая стоит за процессом «конструирования» этничности. Эта реальность в общем виде может быть обозначена термином «этнокультурная традиция».
Поскольку Тишков игнорирует объективную сторону этничности, у него начинается путаница и приходится контрабандой протаскивать эдакое в романтическом духе выдержанное понимание этничности. Проще говоря, у него в какой-то момент этносы начинают «ощущать себя» частью чего-нибудь, «участвовать» в том-то и том-то.
Вот характерный образец его рассужений, заимствованных из его же книжки:
Тишков В.А., Шабаев Ю.П.
Этнополитология: политические функции этнично-
сти: Учебник для вузов / Тишков В.А., Шабаев Ю.П. - М.:
Издательство Московского университета, 2011., СС. 66-68
«Нация не ≪вырастает≫ из этнических сообществ, не является простой суммой этнических групп, проживающих на территории того или иного государства, и нация не может рассматриваться как некая высшая форма развития этносов. Утверждение, что ≪ни одна нация как государство не формировалась без наций-этносов. Но при этом всегда был государственнообразующий этнос, который подавлял, ассимилировал или объединял остальных≫ (Абдулатипов Р.Г. Этнополитология: Уч. пособие. СПб., 2004. С. 104.), является ошибочным».
Ошибочным (точнее, попросту бессмысленным) у Абдулатипова является только указание на этнос как субъект политики, который «подавляет, ассимилирует, объединяет». Разумеется, эти политические действия совершает не этнос, а определенная политическая элита. А по существу, если отвлечься от теоретической необработанности его рассуждений, Абдулатипов, конечно, прав: формирование государственности, действительно в полиэтничном обществе всегда происходило при помощи, в частности, вытеснения из сознания людей каких-то элементов их этнокультурной традиции и их замены на элементы другой этнокультурной традиции, а именно той, носителем которой является политическая элита данного общества. Так что, действительно строительство государства происходит на базе какой-то определенной этнокультурной традиции, носителем которой является некоторый определенный этнос (неудачно названный у Абдулатипова «государственнообразующим этносом»), из состава которого комплектуется господствующий класс данного государства.
«В качестве доказательства тезиса об этносе как первооснове нации приводится довод, что ≪американцы как нация формировались на основе “янки”, англосаксонских протестантов≫. Но, во-первых, речь здесь идет не об этносе (этнической общности), а о диаспорной группе, которую можно отнести к англосаксам, как, например, всех русских первой волны послереволюционной эмиграции в Европу и Америку можно отнести к великороссам, хотя многие из них в момент эмиграции были евреями, украинцами, белорусами и др., а ныне они считают себя французами, англичанами, датчанами и т.д.»
Тут Тишков начал говорить на языке той же бессмыслицы, которую он не заметил у Абулатипова.
Англосаксы, приехавшие в Америку, дескать, не «этнос», а «диаспорная группа», которая является конгломератом нескольких этносов, проживавших в общей стране исхода.
Это замечание не имеет никакого отношения к сути вопроса. Понятно, что некоторые из переселенцев были англичанами, а некоторые - шотландцами (термин «англосаксы» применительно к 17-18 вв. есть всего лишь метафора); но это не отменяет ключевого факта: они были носителями общей этнокультурной традиции, созданной эпохой Реформации, униями Англии и Шотландии, гражданской войной 17 века.
Действительно, невозможно игнорировать тот факт, что этнокультурная традиция «англосаксов» (точнее, одна из линий в развитии этой этнокультурной традиции) стала основой американской нации.
Эта же бессмыслица продолжается далее:
«Хотя миграционные группы ассимилировали туземное население и создавали собственную культурную среду, они являются не самостоятельными этническими сообществами, а своего рода ≪осколками≫ населения стран исхода».
Тут контрабандой пронесено романтическое различение «исторических наций» (в терминологии автора: «самостоятельные этнические сообщества») и наций «неисторических» («осколки» населения стран исхода»). Ну да ладно, за неимением релевантного понятийного аппарата автору приходится пользоваться, чем бог послал.
Какая разница, кем и чем были переселенцы? Важно совсем не это а тот факт, что они создавали сообщество, в котором была, как пишет сам Тишков, «собственная культурная среда». Правильнее было бы сказать: этнокультурная среда, в которой люди очень четко видели разницу между собой и краснокожими дикарями, евреями, папистами (и даже размышляли над проблемами межконфессиональных и межэтнических отношений, как это делал, скажем, Р.Уильямс)
"Кроме того, миграционные сообщества складывались из потоков мигрантов разной этнической принадлежности, и даже если в этих потоках был один доминирующий этнический компонент, на новой родине происходило смешение (курсив мой - В.М.) различных культурных традиций переселенцев и формирование нового сообщества. Если исходить из тезиса, что этническая группа служит основой для рождения наций, то американские англосаксы должны были ощущать себя частью британской нации и никаких поползновений к формированию новой нации у них не могло зародиться".
Тут автору, наконец, вроде бы приходит в голову признать очевидное: при всей разношерстности мигрантов, известно, кто преобладал в их среде. (Бог весть к чему в таком случае, были все прежние упражнения на тему «диаспорных сообществ» и «самостоятельных этнических сообществ»?)
На деле, к сожалению, автор продолжает рассуждать в том же бессмысленном духе: культура переселенческого сообщества была-де результатом «смешения» различных культурных традиций и, следовательно, как подразумевается, ни о какой особой роли англосаксонской культурной традиции говорить не следует.
Это не верно.
Во-первых, «смешение» происходило уже в стране исхода и степень полиэтничности миграционного потока времен отцов-пилигримов преувеличивать не стоит.
Во-вторых, если уж «англосаксы» стали «ощущать себя частью британской нации» (создается впечатление, что автор слабо представляет себе значение и историческое содержание понятий «британская нация» и «англосаксы» и полагает, что это синонимы), то от чего бы хоть «англосаксам», хоть представителям «британской нации» при определенных обстоятельствах не возможно было начать считать себя американцами?
Автор пишет о желании переселенцев остаться частью британской нации так, будто бы это нечто вовсе несбыточное. А ведь такое желание было довольно-таки широко распространено даже спустя десятилетия после получения американскими колониями независимости, например, в годы англо-американской войны в США существовала партия, выступавшая за воссоединение с Англией. По роду своих профессиональных занятий, связанных с изучением Канады, автор не мог не столкнуться и с другим широко известным фактом: наличием на карте Америки местности под названием Новая Англия. Думаю, г-ну Тишкову в этой связи полезно было бы поразмышлять о том, почему на этой карте нет Новой Баварии, Новой Польши, Новой Италии.
Смешение, о котором пишет автор, есть ни что иное, как развитие именно этнокультурной традиции выходцев из Англии.
«Таким образом, национальное единство и сущность нации как политического сообщества поддерживается не этническими основаниями, а связями и интересами более значимыми - территориальными, политическими, экономическими».
Этот патетический вывод автора никак не вытекает из его предыдущих рассуждений. Что «единство нации» поддерживается экономическими и пр. интересами не вызывает сомнений. Но эта их роль не отменяет важности такой вещи, как общность культурной идентификации: без нее государство, разумеется, не может существовать. А эта культурная идентичность граждан формируется на основе некоторой доминирующей этнокультурной традиции.
"Нация является прочной и органичной, когда она создается на паритетной основе, т.е. когда идеологически не выделяется ≪этническое ядро≫ национального сообщества, а все этнические группы, включая меньшинства, являются равными партнерами в процессе нациестроительства".
Разумеется, это не так.
Без труда можно привести массу примеров того, как «нации» (т.е. гражданские сообщества) создавались не на «паритетной», а на дискриминационной основе. Жесточайшая дискриминация евреев и морисков, совсем не помешала возникновению испанской нации, не навредил испанскому нациестроительству и геноцид индейцев в колониях.
Будучи цивилизованными людьми, мы не одобряем подобную политику вместе с Тишковым, но вывод о жизненной необходимости «паритета» в деле нациестроительства от этого не становится менее ложным.
Кстати, наиболее последовательная политика «паритета», последовательная настолько, насколько это практически возможно, проводилась в СССР при нациестроительстве «новой исторической общности - советского народа», где не только реализовывалась политика предоставления преференций для этнических меньшинств, но даже целенаправленно создавалась их государственность. Чем закончился этот паритет хорошо известно.
Благонамеренный стиль рассуждений уважаемого автора забавен. Но еще забавнее используемые им обороты речи: этносы оказываются в его рассуждениях «партнерами» и т.п., т.е. говорится о них так, будто они являются объективно существующими акторами исторического процесса. Воистину крайности конструктивизма тут сошлись с примордиализмом a-la Гумилев.
«Классический пример такого паритетного национализма - Финляндия, где финны, составляют более 90% населения, но шведы являются равнозначной оставляющей финской (точнее, финляндской) нации, а финский и шведский языки обладают статусом государственных языков. Правда, такое восприятие финского общества сложилось исторически, ибо шведский язык долгое время был языком образования и государственного управления, а сама Финляндия входила в состав Шведского королевства».
«Паритета», о котором говорит автор тут нет: не финны изучают шведский язык в обязательном порядке, а шведы финский, без знания финского, а не шведского языка трудно будет получить образование, работу и т.п., события финской, а не шведской истории являются символами «финской (точнее, финляндской) нации». (Ох уж эта игра г-на Тишкова в слова! Будто бы, переименовав вещь, мы ее изменяем. Не иначе, эстонцы не пустили его к себе, побоявшись, что он обзовет их эстляндцами)
Безусловно, автор прав, когда он говорит о необходимости максимально широкого языкового равноправия, о важности защиты меньшинств и т.п.
Тем не менее, высокие моральные достоинства такой мировоззренческой позиции не делают его концепцию этничности более состоятельной.