Э. Бернштейн "Эволюционный социализм", 1899 (конспект, Ч.2)
Глава 3
(с) Демократия и социализм
Этот раздел Бернштейн начинает со следующего рассуждения: борьба рабочих за повышение заработной платы есть ни что иное, как борьба за ограничение прибылей предпринимателя.
Само по себе увеличение заработной платы может быть как полезным, так и вредным для общества в целом. Вообще же, в ситуации монополистического производства для потребителя нет разницы, идут ли монопольные прибыли в карман капиталиста целиком, или же он делится их частью с рабочими.
Профсоюзы, которые ведут соответствующую борьбу, разрушают монополию капитала в деле производства и становятся инструментом, обеспечивающим участие рабочих в управлении экономикой. Некоторые социалисты на этом основании требуют, чтобы профсоюзы стали монопольно контролировать производство, а другие социалисты считают, что подобное требование, во-первых, утопично, а во-вторых, противоречит самой идее социализма, и на этом сновании они считают профсоюзы лишь временно меньшим в сравнении с капиталистами злом. Как бы то ни ыл, говорит Бернштейн, перед профсоюзами, действительно, стоят важные задачи, и они, действительно, не совместимы с и всевластием.
Бернштейн, ссылаясь на С. И Б. Веббов и Thorold Rogers, утверждает, что профсоюз будет играть конструктивную роль постольку, поскольку он осуществляет партнерство (по смыслу рассуждения имеется в виду партнерство с собственником), а не монопольную власть над производством. Во втором случае профсоюз превращается в корпорацию собственников, которая от капиталиста ничем принципиальным не отличается: их интерес прибыль, и, таким образом, их интерес противопоставлен интересам остального общества, соответственно, они не могут быть ни институтом социализма, ни демократическим институтом.
В этой связи Бернштейн ставит вопрос о том, что же вообще составляет принцип демократии.
Ответ, согласно которому демократия есть форма правления, при которой власть принадлежит народу, не удовлетворителен. Всякому сегодня ясно, что демократия есть нечто большее, чем форма правления.
Более адекватным, по мнению Бернштейна является подход к определению демократии от противного:
Демократия, говорит Бернштейн, есть отсутствие власти одного класса над другими, это совокупность социальных условий, при которых ни один класс, противопоставляющий свои интересы прочим классам, не может обладать политическими привилегиями. Этот подход более плодотворен и по той причине, что он исключает возможность интерпретировать демократию как подавление меньшинства большинством.
Демократия есть подавление классового правительства, а не подавление одного класса другим. В демократическом правительстве партии и стоящие за ними классы быстро учатся понимать, где заканчиваются пределы их политических возможностей, за которые они не могут выйти, не нарушив чужих интересов. Таким образом, благодаря всеобщему избирательному праву граждане становятся партнерами внутри государства. Конечно, в ситуации, когда рабочий класс малочислен и малокультурен, избирательное право становится инструментом в руках бисмарков, но по мере численного и культурного роста рабочего класса инструментами становятся сами бисмарки и им не помогают даже «исключительные законы против социалистов». Таким образом, механизм выборов есть альтернатива насильственной революции.
Социал-демократы могут развивать демократию исключительно на этой почве - на основе развития выборных механизмов. Это они и делают на практике, например, в Германии. На практике, но не на словах, т.к. в их речах господствует риторика «диктатуры пролетариата», изобретенная во времена, когда политические права были доступны только меньшинству собственников. Тогда подобные идеи были понятны и оправданы, говорит Бернштейн, а сейчас они отражают непонимание того, что можно и нужно делать.
Практическая деятельность социал-демократов, согласно оценке Бернштейна, состоит в подготовке перехода - по возможности без болезненных эксцессов - к общественной формации более высокого типа, чем современная. Но идея классового господства относится как раз к более низкой стадии развития. Соответственно, диктатура пролетариата в оценке Бернштейна есть ни что иное, как неудачный в условиях современности риторический прием.
Еще один пример неудачной, т.е. вводящей в заблуждение риторики - отрицание «гражданского общества». В немецком языке, говорит Бернштейн, один и тот же термин обозначает и привилегированное общество и общество, свободное от феодальных принципов, устроенное на современных цивилизованных началах. (Имеется в виду, вероятно, buergerlich? - В.М.). Задача социал-демократии не в том, чтобы отказаться от этих цивилизованных и современных, не-феодальных, принципов, а в том, чтобы их как раз реализовать. И, разумеется, задача социал-демократии в том, чтобы поднять пролетариат на тот уровень культуры, который теперь доступен только буржуа.
Наконец, эта же риторическая неумеренность проявляется и в нападениях на «либерализм». Правда, что либеральное движение Нового времени выражает интересы буржуазии, но правда и то, что социализм выступает как его преемник, поскольку совпадают их принципиальные ценностные ориентиры:
Для социализма особенно важна свобода личности, которая не может быть принесена в жертву некоторому прогрессу в экономике. Даже те ограничительные меры, которые предлагают социалистические программы направлены на то, чтобы дать болшему числу людей свободу в более широкой области.
Бернштейн указывает на еще один нравственный ориентир, необходимый и для либерализма, и для социализма - личная ответственность. В наиболее радикальной форме он высказан манчестерской школой как принцип ответственности индивида за собственное экономическое положение. Социализм, говорит Бернштейн, невозможен там, где люди не руководствуются такой ответственностью.
Историческая задача либерализма состояла в сломе средневековой экономической и связанной с ней социально-политической организации общества. Но на этом сломе и установлении буржуазного общества движение, начавшееся с либерализма, не останавливается, а продолжается в лице социализма. Индивид в социалистическом обществе будет свободен, причем не в метафизическом смысле анархизма, т.е. не в смысле свободы от обязанностей перед обществом, а в смысле своды от принуждения в деле выбора своих занятий и вообще активности. Такая свобода подразумевает организацию, и социализм по праву можно называть «организующим либерализмом». То, что делает институты социалистического общества отличными от средневековых институтов, ест именно и либеральные, демократические принципы. Например, профсоюз без демократической организации есть попросту гильдия в духе средневековья.
Само по себе развитие институтов либеральной демократии еще не есть гарантия здорового развития (это показывает нам пример американской коррупции и французского бюрократизма). Залог такого развития - в росте системы самоуправления, которое осуществляется ответственными и деловыми людьми.
Такая организация общества, в свою очередь, есть предварительное условие, без которого социалистически организованное производство невозможно.
Бернштейн пишет: «В отсутствии этого условия так называемая «общественная собственность на средства производства» будет иметь результатом безжалостное истощение производительных сил, безумное экспериментирование и бесцельное насилие, а суверенитет рабочего класса будет осуществляться в форме диктаторского, революционного, централизованного правительства, опирающегося на террористическую диктатуру революционных клубов». Именно это и означает, согласно его выводу, реализация программы «Манифеста».
В это же время, напоминает Бернштейн, организация будущего социалистического общества видится Марксу практически так же, как и Прудону: это общество, основанное на принципе самоуправления, исключающее отчужденную от него власть, общество, верховная власть в котором находится действительно в руках его же членов. Автономия, в том числе, автономия личности и для Прудона, и для Макса - условие социальной эмансипации. Реализовываться эта автономия и самоуправление будут на уровне муниципалитета. В этом пункте, подытоживает Бернштейн, сходятся оппоненты - Маркс и Прудон, и этот пункт есть пункт либерализма.
Чем более внезапным будет переход к понимаемой таким образом демократии, тем больше он потребует экспериментов, ошибок и насилия, поскольку на сегодняшний день формы подобных ассоциаций и самоуправления еще не выработаны.
Масштабы необходимого экспериментирования можно представить себе, хотя бы на материале собранном Веббами («Industrial Democracy») относительно организации английских профсоюзов, которым пришлось опробовать многие идеи доктринерской демократии (императивный мандат, неоплачиваемый труд чиновников, лишенный власти центральный орган представительства) и отказаться от них в пользу более работоспособных механизмов управления (оплачиваемые чиновники и полновластные центральные органы).
Как конкретно будут выглядеть организационные формы социализма в будущем, Бернштейну осуждать неинтересно, поскольку вопрос неразрешим, а интересно исследовать то, что можно и нужно делать теперь и в самом близком будущем. А эта ближайшая перспектива определяется следующим банальным фактом: без развития органов демократии и без завоевания демократии предпосылок для социализма нет.
Если политические формы феодального общества требовали насильственного разрушения, то либеральные, по мнению Бернштейна являются достаточно гибкими и пригодными для ненасильственного изменения, и революционная диктатура не является здесь лучшим инструментом.
(с) Демократия и социализм
Этот раздел Бернштейн начинает со следующего рассуждения: борьба рабочих за повышение заработной платы есть ни что иное, как борьба за ограничение прибылей предпринимателя.
Само по себе увеличение заработной платы может быть как полезным, так и вредным для общества в целом. Вообще же, в ситуации монополистического производства для потребителя нет разницы, идут ли монопольные прибыли в карман капиталиста целиком, или же он делится их частью с рабочими.
Профсоюзы, которые ведут соответствующую борьбу, разрушают монополию капитала в деле производства и становятся инструментом, обеспечивающим участие рабочих в управлении экономикой. Некоторые социалисты на этом основании требуют, чтобы профсоюзы стали монопольно контролировать производство, а другие социалисты считают, что подобное требование, во-первых, утопично, а во-вторых, противоречит самой идее социализма, и на этом сновании они считают профсоюзы лишь временно меньшим в сравнении с капиталистами злом. Как бы то ни ыл, говорит Бернштейн, перед профсоюзами, действительно, стоят важные задачи, и они, действительно, не совместимы с и всевластием.
Бернштейн, ссылаясь на С. И Б. Веббов и Thorold Rogers, утверждает, что профсоюз будет играть конструктивную роль постольку, поскольку он осуществляет партнерство (по смыслу рассуждения имеется в виду партнерство с собственником), а не монопольную власть над производством. Во втором случае профсоюз превращается в корпорацию собственников, которая от капиталиста ничем принципиальным не отличается: их интерес прибыль, и, таким образом, их интерес противопоставлен интересам остального общества, соответственно, они не могут быть ни институтом социализма, ни демократическим институтом.
В этой связи Бернштейн ставит вопрос о том, что же вообще составляет принцип демократии.
Ответ, согласно которому демократия есть форма правления, при которой власть принадлежит народу, не удовлетворителен. Всякому сегодня ясно, что демократия есть нечто большее, чем форма правления.
Более адекватным, по мнению Бернштейна является подход к определению демократии от противного:
Демократия, говорит Бернштейн, есть отсутствие власти одного класса над другими, это совокупность социальных условий, при которых ни один класс, противопоставляющий свои интересы прочим классам, не может обладать политическими привилегиями. Этот подход более плодотворен и по той причине, что он исключает возможность интерпретировать демократию как подавление меньшинства большинством.
Демократия есть подавление классового правительства, а не подавление одного класса другим. В демократическом правительстве партии и стоящие за ними классы быстро учатся понимать, где заканчиваются пределы их политических возможностей, за которые они не могут выйти, не нарушив чужих интересов. Таким образом, благодаря всеобщему избирательному праву граждане становятся партнерами внутри государства. Конечно, в ситуации, когда рабочий класс малочислен и малокультурен, избирательное право становится инструментом в руках бисмарков, но по мере численного и культурного роста рабочего класса инструментами становятся сами бисмарки и им не помогают даже «исключительные законы против социалистов». Таким образом, механизм выборов есть альтернатива насильственной революции.
Социал-демократы могут развивать демократию исключительно на этой почве - на основе развития выборных механизмов. Это они и делают на практике, например, в Германии. На практике, но не на словах, т.к. в их речах господствует риторика «диктатуры пролетариата», изобретенная во времена, когда политические права были доступны только меньшинству собственников. Тогда подобные идеи были понятны и оправданы, говорит Бернштейн, а сейчас они отражают непонимание того, что можно и нужно делать.
Практическая деятельность социал-демократов, согласно оценке Бернштейна, состоит в подготовке перехода - по возможности без болезненных эксцессов - к общественной формации более высокого типа, чем современная. Но идея классового господства относится как раз к более низкой стадии развития. Соответственно, диктатура пролетариата в оценке Бернштейна есть ни что иное, как неудачный в условиях современности риторический прием.
Еще один пример неудачной, т.е. вводящей в заблуждение риторики - отрицание «гражданского общества». В немецком языке, говорит Бернштейн, один и тот же термин обозначает и привилегированное общество и общество, свободное от феодальных принципов, устроенное на современных цивилизованных началах. (Имеется в виду, вероятно, buergerlich? - В.М.). Задача социал-демократии не в том, чтобы отказаться от этих цивилизованных и современных, не-феодальных, принципов, а в том, чтобы их как раз реализовать. И, разумеется, задача социал-демократии в том, чтобы поднять пролетариат на тот уровень культуры, который теперь доступен только буржуа.
Наконец, эта же риторическая неумеренность проявляется и в нападениях на «либерализм». Правда, что либеральное движение Нового времени выражает интересы буржуазии, но правда и то, что социализм выступает как его преемник, поскольку совпадают их принципиальные ценностные ориентиры:
Для социализма особенно важна свобода личности, которая не может быть принесена в жертву некоторому прогрессу в экономике. Даже те ограничительные меры, которые предлагают социалистические программы направлены на то, чтобы дать болшему числу людей свободу в более широкой области.
Бернштейн указывает на еще один нравственный ориентир, необходимый и для либерализма, и для социализма - личная ответственность. В наиболее радикальной форме он высказан манчестерской школой как принцип ответственности индивида за собственное экономическое положение. Социализм, говорит Бернштейн, невозможен там, где люди не руководствуются такой ответственностью.
Историческая задача либерализма состояла в сломе средневековой экономической и связанной с ней социально-политической организации общества. Но на этом сломе и установлении буржуазного общества движение, начавшееся с либерализма, не останавливается, а продолжается в лице социализма. Индивид в социалистическом обществе будет свободен, причем не в метафизическом смысле анархизма, т.е. не в смысле свободы от обязанностей перед обществом, а в смысле своды от принуждения в деле выбора своих занятий и вообще активности. Такая свобода подразумевает организацию, и социализм по праву можно называть «организующим либерализмом». То, что делает институты социалистического общества отличными от средневековых институтов, ест именно и либеральные, демократические принципы. Например, профсоюз без демократической организации есть попросту гильдия в духе средневековья.
Само по себе развитие институтов либеральной демократии еще не есть гарантия здорового развития (это показывает нам пример американской коррупции и французского бюрократизма). Залог такого развития - в росте системы самоуправления, которое осуществляется ответственными и деловыми людьми.
Такая организация общества, в свою очередь, есть предварительное условие, без которого социалистически организованное производство невозможно.
Бернштейн пишет: «В отсутствии этого условия так называемая «общественная собственность на средства производства» будет иметь результатом безжалостное истощение производительных сил, безумное экспериментирование и бесцельное насилие, а суверенитет рабочего класса будет осуществляться в форме диктаторского, революционного, централизованного правительства, опирающегося на террористическую диктатуру революционных клубов». Именно это и означает, согласно его выводу, реализация программы «Манифеста».
В это же время, напоминает Бернштейн, организация будущего социалистического общества видится Марксу практически так же, как и Прудону: это общество, основанное на принципе самоуправления, исключающее отчужденную от него власть, общество, верховная власть в котором находится действительно в руках его же членов. Автономия, в том числе, автономия личности и для Прудона, и для Макса - условие социальной эмансипации. Реализовываться эта автономия и самоуправление будут на уровне муниципалитета. В этом пункте, подытоживает Бернштейн, сходятся оппоненты - Маркс и Прудон, и этот пункт есть пункт либерализма.
Чем более внезапным будет переход к понимаемой таким образом демократии, тем больше он потребует экспериментов, ошибок и насилия, поскольку на сегодняшний день формы подобных ассоциаций и самоуправления еще не выработаны.
Масштабы необходимого экспериментирования можно представить себе, хотя бы на материале собранном Веббами («Industrial Democracy») относительно организации английских профсоюзов, которым пришлось опробовать многие идеи доктринерской демократии (императивный мандат, неоплачиваемый труд чиновников, лишенный власти центральный орган представительства) и отказаться от них в пользу более работоспособных механизмов управления (оплачиваемые чиновники и полновластные центральные органы).
Как конкретно будут выглядеть организационные формы социализма в будущем, Бернштейну осуждать неинтересно, поскольку вопрос неразрешим, а интересно исследовать то, что можно и нужно делать теперь и в самом близком будущем. А эта ближайшая перспектива определяется следующим банальным фактом: без развития органов демократии и без завоевания демократии предпосылок для социализма нет.
Если политические формы феодального общества требовали насильственного разрушения, то либеральные, по мнению Бернштейна являются достаточно гибкими и пригодными для ненасильственного изменения, и революционная диктатура не является здесь лучшим инструментом.