Двенадцать основных черт русского национального характера (продолжение)
10.
Социальные интроверты: особенности общения в русской национальной культуре.
Оперируя сравнительными данными теста MMPI, полученного на американцах и русских, Валентина Чеснокова отмечает, что по шкале «социальной интровертивности» (Si, 70), которая обычно определяется медиками как «затруднённость в общении» и воспринимается как болезненный симптом, наши люди «выбирают» гораздо большие значения, чем американцы.
Та же особенность наблюдается и по шкале «Sec, 293» - «стремление к уединённости». Та же тенденция видна и по шкале «Swth-as, 241» («отказ от социальной активности»). Чеснокова замечает: «Казалось бы, ясно: выраженная склонность к изоляции и одиночеству. Ничего подобного: шкала Hy-2, описывающая "потребность в принадлежности к социальной группе", выбирается нашими мужчинами на 46 % своей величины, а женщинами - на 49 %, то есть - почти наполовину. Другими словами, первые три шкалы описывают те же явления, что и последующая шкала - "социальная адаптивность" (SOC, 7), а именно - трудность в завязывании контактов, медленность "вхождения" в новую социальную среду, не очень большой круг "близких людей".
Но такая "суженность" сектора общения вовсе не даёт основания заключать о его трудности вообще или о его бедности: в своём узком кругу человек может общаться легко и интенсивно и получать от этого общения массу положительных эмоций. Он (русский человек) - "социальный интроверт", только и всего».
Итак, мы видим ещё одну черту русского национального архетипа и культуры: социально-интровертный тип отношений. То есть - установление очень тесных и многосторонних отношений с небольшим кругом людей и вхождение в более дальние круги общения через целую цепочку небольших последовательных кругов, которые пересекаются друг с другом в различных секторах. Эти небольшие социально полуоткрытые (а иногда - и ощутимо замкнутые) круги в последние десятилетие очень распространены в культурных ареалах русского общества и являются главными хранителями культурных ценностей и очагами социализации людей.
В этом смысле, по мнению Валентины Чесноковой, эти полуоткрытые или замкнутые круги общения как бы приняли эстафету от распавшейся территориальной общины. Кроме того, социально-интровертивный тип отношений смягчает индивидуализм в русском национальном характере, о проявлениях которого было сказано чуть ранее.
Упоминавшийся американский социолог Толкотт Парсонс в своей книге, написанной в соавторстве с Э. Шилзом и Р. Бейзом «Рабочие материалы к теории действия» («Working Papers in the theory of Action», 1953), предложил две аналитических переменных, одна из которых относится к типу общения, которые задаются ценностными стандартами той или иной культуры. Эта переменная формулируется противопоставлением двух типов общения: конкретное и диффузное. Конечно, в чистом виде эти типы практически не встречаются, но всё равно разные этнические культуры тяготеют к преобладанию того или иного типа общения.
Конкретное общение характеризуется тем, что человек выбирает себе социальное окружение, полезное, с его точки зрения, для реализации собственных целей. При таком подходе каждый человек хорош и нужен только в определённых обстоятельствах и для определённого рода занятий.
Диффузное общение характерно тем, что человек, реализующий эту тенденцию, отбирает себе друзей и знакомых не с точки зрения того, какие цели с ними удобно и интересно достигать, а по некоторым более глобальным признакам, характеризующим их как личности. Принцип выбора здесь таков: в каждом человеке значение имеют только твёрдые и неизменные характеристики его «я», а всё остальное (сфера его деятельности в текущий момент, социальное положение, материальное благополучие и даже его индивидуальные интересы) - не столь важно.
Русскому социальному архетипу, как полагает Валентина Чеснокова, характерен именно диффузный тип общения (он же - социально-интровертивный). Вновь процитирую работу Валентины Фёдоровны: «Человек, склонный к диффузному общению, тщательно подбирает себе социальное окружение. Завоевать его расположение трудно: он долго и придирчиво "проверяет" нового знакомого - ведь ему нужно выяснить не просто отдельные поступки и интересы будущего приятеля или друга, но самое главное - тенденцию этих поступков и интересов, чтобы "добраться" до его "я", до неизменных принципов, до ценностей. Зато, если он уже "принял" новичка в "свои", то значит, настроился на долгую и верную дружбу и этого же ожидает от своего партнёра. Установившаяся тесная связь затем очень устойчива, и если разрывается, то весьма болезненно и только в крайних обстоятельствах.
Круг общения, сложившийся на основании принципа диффузности, обладает определённой замкнутостью, он не любит "чужаков", не доверяет им. Конечно, в общении каждого отдельного человека, входящего в данный круг, присутствуют и элементы принципа конкретности, но друзья, с которыми он общается "конкретно", и те, с которыми он общается "диффузно", имеют для него совершенно несравнимый статус».
Валентина Чеснокова замечает, что, возможно, диффузного типа общения в мире в чистом виде уже и нет, но тяготению к такому типу общения, безусловно, осталось в социальном архетипе русских людей. Как этот принцип выглядит на практике?
«Мы плохо переносим отношения, в которых большое место занимает принцип конкретного общения, - пишет Валентина Чеснокова. - И напротив, хорошо чувствуем себя в такой группе, которая "лезет" в наши личные дела, копается в наших взглядах и мотивах, пытается формировать нашу личность. Мы позволяем ей это, мы даём ей такое право. За какие же такие преимущества? Хотя бы даже за один простой факт уверенности в том, что, если я запутаюсь в каких-то несчастливо сложившихся обстоятельствах, если всё будет против меня, то моя группа - ближние мои - отвергнут все очевидные факты и вещественные доказательства, если таковые будут им предъявлены, и с олимпийским спокойствием заявят на все обвинения: "Что вы нам говорите? Мы этого человека ЗНАЕМ. Он НЕ МОГ этого сделать. Это - недоразумение".
И будут совершенно правы, потому что действительно знают. Они не дадут мне "пропасть", они не могут этого сделать, не имеют права. Никакой соцстрах нигде и никогда не обеспечит человеку той уверенности и свободы, какую даёт ему поддержка группы диффузного типа.
А толерантность, терпимость указанной группы проявляется в том, что в ней человек может быть самим собой, таков, какой он есть. Играть роль и показывать себя кем-то, заранее придуманным, здесь просто невозможно, а, следовательно, остаётся один вариант - чтобы тебя приняли в том виде, в каком ты сложился на данный момент, - со всеми своими недостатками, огрехами, слабостями. И если уж тебя в эту группу примут, то всё остальное определено.
Можно вести себя естественно, говорить то, что думаешь, совершать ошибки и исправляться по ходу дела, сердиться, поучать других и время от времени самому получать нагоняи.
"Валера? - скажут про вас друзья, - у него характер действительно тяжёлый, иногда он бывает очень раздражительным, тогда его лучше не задевать. Но ведь он же - золотой человек, очень добрый и всегда готов помогать. И такой трудяга! А сейчас он сильно расстроен, вы к нему лучше не подходите пока..." - и далее будет выдана полная инструкция, касающаяся того, как следует поступать с Валерой, чтобы его золотое сердце проявилось во всём своём блеске.
Это означает, что каждый человек в такой группе занимает совершенно своеобразное, индивидуальное, специально для него созданное "место", или "положение", тщательно учитывающее особенности его характера, структуру его способностей и все его установки. Но из этого, в свою очередь, должно следовать, что и вся система отношений в группе также индивидуальна, неповторима, поскольку она должна интегрировать все эти особые, для каждого данного человека "по заказу изготовленные" положения.
Это такая группа, которую невозможно стандартизировать, поставить на конвейер и штамповать в поточном порядке. Она изготовляется каждый раз вручную, и изготовление её - сложная задача, требующая умений и навыков, которые получает человек в процессе воспитания в качестве глобальных установок».
То, что русские являются социальными интровертами, подтверждается и тестом MMPI. Анализируя шкалу «Wthpth, 271» («умение считаться с тем, что люди думают»), Валентина Чеснокова отмечает, что русские мужчины превосходят американских по всей длине шкалы на 12,3 %, а женщины - на 15,5 %. «Вот тебе и "социальные интроверты"! - комментирует эти данные Валентина Фёдоровна. - Ведь по самому смыслу слова "интровертивность" интроверт должен быть обращён на себя самого, вовнутрь. В данном же случае интровертивность означает обращённость внутрь своей малой, первичной группы. Но в этой группе человек оказывается очень чувствителен к мнению окружающих. Он, если можно так сказать, "избирательно" чувствителен. Он сам выбирает себе людей, относительно которых ему глубоко небезразлично, что они думают. К остальным он проявляет сильную социальную невозмутимость» (о чём и свидетельствуют приводимые Валентиной Чесноковой данные шкалы Pd-3).
А при таком подходе, как ни крути, вырисовывается весьма специфическое отношение, свойственное русскому национальному характеру, в отношении государства и его социально-политических институтов.
11.
Человек, государство и роль личностного статуса в русской национальной культуре.
Валентина Чесноковаa в поисках подтверждения (или наоборот - опровержения) тех или иных соображений и теоретических выводов прочитала огромное количество книг самого разнообразного направления, которые она цитирует в своей работе. Одним из авторов, книги которых Валентина Фёдоровна использовала в своём труде, является Владимир Вейдле (1895-1979).
Владимир Вейдле
Владимир Васильевич Вейдле родился в Санкт-Петербурге. Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (1916). Профессор Пермского университета (1918-1920). Преподаватель истории искусства в Петрограде (1920-1924). Покинул Россию в 1924 году. Вернулся в Церковь под влиянием протоиерея Сергия Булгакова. Профессор истории христианского искусства и истории Западной Церкви в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже (1932-1952). Специалист по итальянскому искусству, постоянный сотрудник «Нового журнала» и других периодических изданий. Скончался в Париже.
В 1956 году в нью-йоркском издательстве имени Чехова вышла в свет книга Владимира Вейдле «Задача России: Место России в истории европейской культуры». Валентина Чеснокова приводит цитату из этой работы Владимира Васильевича, характеризующую особенность диффузного стиля общения в России: «В России, по крайней мере, в старой России, было нечто, чего может быть уже нигде на свете нет: ощущение очень большой свободы, не политической, конечно, не охраняемой законом, государством, а совсем иной, происходящей от тайной уверенности в том, что каждый твой поступок твои ближние будут судить "по человечеству", исходя из общего ощущения тебя как человека, а не из соответствия твоего поступка закону, приличию, категорическому императиву, тому или иному формально установленному правилу».
Эта цитата ярко характеризует отношение, которое сложилось в русском национальном характере к государству и установленным им правовым отношениям. Государство, и систему законодательных нормативных актов русские, очевидно, игнорируют. И это - факт, который нельзя не заметить.
В последнее время получил распространение такой термин: «правовой нигилизм». Ответственные люди, облечённые властью, говорят, что «правовой нигилизм» - это очень плохо.
Но «правовой нигилизм», как одна устойчивых, повторяющихся черт в русском национальном характер, появился не сегодня и не вчера. Есть закон, а есть - справедливость: эта двойственность уже не первое столетие проявляется в социальном архетипе русских. И сегодня, вместо того, чтобы в какой-то ситуации идти в суд («независимость» и «объективность» современной российской судебной системы - отдельная и больная тема), наш человек предпочитает искать правду на самом верху. Он, минуя частокол местных чиновников, обратится напрямую или к Президенту РФ Дмитрию Медведеву, или к главе Правительства РФ Владимиру Путину с рассказом о том, как несправедливо с ним обошлись (хотя формально, по закону, всё, возможно, и было правильным).
Оборотная сторона такого подхода также является одной из отличительных черт русского национального характера. Бывает так, что, помыкавшись со своими проблемами по приёмным чиновников, человек резко меняет настрой: «Да пошли вы все, козлы...». И далее - строго по тексту, начертанному на картине Лены Хейдиз, которая была приведена в начале этой статьи.
И, конечно же, плюс к этому - упорное нежелание знать, как именно устроены структуры государственной власти и местного самоуправления. Валентина Чеснокова пишет именно об этом: «Образовывают нас, образовывают, лекции читают, проекты Конституции выносят на наше обсуждение, приглашая участвовать в творении собственной государственной системы. И всё - зря. Хотя нельзя сказать, что мы не проявляем желания принимать участия в этом творении. Только мы действуем архетипически. Мы идём снизу, от фактов, которые нас задевают или возмущают. Что-то, что противоречит нашим системам идеалов, заставляет нас мобилизоваться.
И тогда мы обращаемся непосредственно к лицу, начисто игнорируя всю систему уже существующих законоположений, учреждений, инстанций и должностей. Мы находим себе среди этих должностных лиц такое, которое, по нашему мнению, соответствует требованиям высокого личностного статуса, и обращаемся именно к нему, опять-таки стараясь миновать все установленные формальные процедуры. Единственно, что нам нужно, - чтобы с нами поговорили как с людьми. У нас есть мысли относительно того, как вот это конкретное в конкретном месте осуществляющееся зло преодолеть. И стимул, и подоплёка, и соображения - всё исключительно на архетипах.
Мы идём в таких случаях исключительно от смысла, который нам важен. И то, чего мы в действительности, часто сами не осознавая, требуем, можно было бы назвать: оформление в систему законов и формальных предписаний нашего представления о справедливости.
Другими словами, при наличии развитого государства и с числом служащих, превышающим [...] миллионы человек, мы требуем... создания государства. Как будто ничего этого вовсе нет. Как будто Пётр никогда не вводил своих учреждений, всех этих Сенатов, Синодов, коммерц- и прочих коллегий, судов, губернаторств, табели о рангах и прочее, и прочее. Как будто в течение трёхсот лет система не развивалась, не усложнялась, не оформлялась точными формулировками.
Этот архетип "хождения за правдой" к лицу, имеющему статус, есть архетип очень древний, и в сочетании с архетипом "судейского комплекса" (поисками объективной и абсолютной вечной справедливости) это - именно государствосозидающий архетип.
Давай, князь, поговорим, разберёмся, как мы живём, и как должны жить, и как нам сделать, чтобы мы жили так, как должно, а не так, как живём. Устраним хаос, наведём порядок в данной сфере.
Современный князь принимает нас, как правило, ласково (поскольку и попадаем мы к нему, как правило, посредством личных связей и "ходов"), но он в самом начале разговора гасит наш запал поговорить о справедливости вообще и о положении дел вообще. Он - человек практический и хочет нам добра, а потому вводит разговор в конкретные рамки данного случая, выясняя условия, обстоятельства и, в конечном счёте, - возможности подвести данный случай под уже существующие уложения [...].
Дело иногда и улаживается. И всё, казалось бы, хорошо. Получили мы то, что хотели? Получили... Чем же мы недовольны? Да как-то это всё "сбоку", с чёрного хода. Нет ощущения, что вот это и есть "настоящая" справедливость, будто воровски тебе вынесли под полой кусок пирога...
Вздохнёт современный опытный князь и скажет: "Когда же вы, черти, будете свои собственные законы знать и уважать? Это всё - всё! - сделано по закону, всё справедливо. Вы могли этого требовать открытым судебным процессом. Но вы этого НЕ ЗНАЕТЕ. Когда же настанет такое время, что на Руси будут знать свои права и законы?". - Тогда, князь, когда на Руси не останется русских совсем».
Этот архетип не только очень древний, но и очень мощный. Валентина Чеснокова логично замечает, что если он дожил от столь древних времён до наших дней, - значит, сила жизни в нём колоссальная: «И даже, если разобраться, строго, то только он один и вызывает настоящие, так сказать, полноценные чувства. Следовательно, надо дать ему жизненное пространство, позаботиться о нём: пусть живёт, богаче с ним мир. Нужно только сделать так, чтобы ему было естественно существовать, а об остальном он сам подумает [...].
По-видимому, вся трагедия слома исконной, коренной культуры происходит от того, что слишком жадно набрасываются люди на "блага" [...]. И вводится в культуру слишком много новых предметов, а с ними - новые технологии, новые производства, которые целиком заимствуются, а вместе с производствами заимствуются и отношения.
И культура не может всего этого освоить, "переварить", организовать, распределить. Тогда начинают заимствоваться и культурные модели».
Тогда возникает закономерный вопрос: можно ли сделать так, чтобы заимствования происходили правильно, не поспешно, не разрушая национальный культурный архетип? По мнению Валентины Чесноковой такой способ есть. Причём, он уже выработан в русском национальном характере. Валентина Фёдоровна приводит в качестве примера факт, обнаруженный советскими историками ещё в 1950-х годах.
Тогда сотрудники одного из научно-исследовательских центров установили связь с раскольниками на территории Восточной Сибири. Они вошли к ним в доверие через хорошее знание книг и квалифицированное ведение диспутов. Диспуты по поводу религиозных правил раскольники очень любят и людей, умеющих их вести, очень уважают. Кроме того, историки не злоупотребили их доверием, и поэтому получили возможность побывать в их сёлах и скитах, хорошо познакомиться с их жизнью.
Возвратившись однажды из очередной поездки к раскольникам, они поразили всех сообщением, что те, наконец-то, поставили на свои лодки моторы. Столько лет противились и вот - уступили. «Новое, - с торжеством говорили историки, - всегда найдёт себе путь, и старое не сможет ему противостоять!». Социологи возразили: «Ни за что не поверим, чтобы здесь дело было только в победе нового над старым! Вы что же, будете утверждать, что каждый отдельный раскольник сам принимал решение и ставил на свою лодку мотор?» - «Нет, конечно, - признались историки. - Они все поставили одновременно». - «А этому предшествовало...» - высказали социологи догадку. «И здесь вы правы. Этому предшествовало...» - согласились историки.
И рассказали, что вопрос о моторах был вынесен на обсуждение старцев. Старцы собрались из всех скитов и сидели над «Кормчей книгой» несколько дней в непрерывных дискуссиях. Это была настоящая ассамблея. Миряне также присутствовали на ней и высказывались, но весьма скромно, и ни один из них отнюдь не приводил в качестве аргумента соображения утилитарной выгоды. Вопрос решался принципиально.
Исследовав ещё раз всю «Кормчую» досконально, раскольничьи старцы пришли к выводу, что никакого прямого запрета на пользование подобными приспособлениями в Книге нет. Следовательно, нет никакого резона отказываться от моторов по религиозным соображениям. Когда решение было чётко сформулировано, все раскольники, имеющие соответствующие лодки, одновременно купили, привезли и поставили на них моторы.
«Ну, и кто же здесь победил? - спросили социологи. - Произошло введение нового факта в культурную систему, то есть, в строгом смысле этого слова, подчинение нового старой культурной системе».
В процессе постоянного освоения новых фактов и эталонов культурой, организации на их основе культуры, по мнению Валентины Чесноковой, очень важную роль играют носители личностных статусов культурного типа. Так как новое не разрушает уже сложившейся культуры - им, стало быть, можно безбоязненно пользоваться. Окружение носителя личностного статуса так уверено в этом потому, что он сам не только отлично знает свою культуру, но и верит в неё. Он уверен, что все формы поведения (или, по крайней мере, огромное большинство из них), одобренные и обкатанные культурой, имеют в себе не только очевидное, на поверхности лежащее рационально-целевое содержание, но и глубинный моральный план. То есть, они не только позволяют делать то или иное дело тем или иным, более или менее удобным способом, но и предусматривают, чтобы это дело делалось без нарушения моральных ограничений. Вот почему во всех ситуациях носитель личностного статуса стремится отдавать предпочтение именно старым, то есть - проверенным культурным способам.
В нашем современном обществе результаты работы носителей личностного статуса проявляются слабо. Да, отдельные люди принимают те или иные модели поведения, как бы открывая их для себя. Они их применяют, передают другим людям, но всё это, как правило, не касается институциализированных и формальных структур.
«Наши формальные, государственные структуры, - пишет Валентина Чеснокова, - не могут воспользоваться плодами той работы, которую ведут носители личностных статусов, они ощущают её как враждебную себе, разрушительную. Они не только не дают место внутри себя носителю личностного статуса нашего культурного типа, но всячески ограничивают его рост, стремятся отторгнуть его от себя, а если ситуация позволяет - то и физически уничтожить. Это и доказывает, что они совершенно чужды друг другу - наше государство и носители личностных статусов нашей культуры. Они не понимают друг друга и не хотят согласовывать свои действия. А, может быть, и не могут».
Эти, написанные 30 с лишним лет назад, строки, звучат настолько современно, что, кажется, описывают именно сегодняшнее положение дел!
Как работает личностный статус конкретного человека? Валентина Чеснокова в качестве классического, так сказать, примера приводит фигуру Льва Толстого. Лев Николаевич имел настолько высокий личностный статус (по значению он был, фактически, равен статусу самых высоких лиц в Российской империи), что правительство не смело его трогать и избегало вообще его задевать. В качестве убедительного подтверждения своей мысли Валентина Фёдоровна приводит воспоминания Василия Маклакова.
Василий Алексеевич Маклаков (1869-1957) - известный русский адвокат, политический деятель, масон (с 1905 года), избирался в Государственную Думу России II, III и IV созывов, считался одним из наиболее ярких думских ораторов. В 1913 году был одним из защитников М. Бейлиса, который обвинялся в ритуальном убийстве. Был знаком с Л.Н. Толстым, и по просьбе Льва Николаевича защищал одного из его учеников - И.Е. Фельтена, - обвинённого в хранении запрещённых сочинений знаменитого писателя. Уже будучи в эмиграции, Василий Маклаков 5 мая 1921 года произнёс речь на вечере памяти Л.Н. Толстого. В этой речи он рассказал следующее.
Василий Маклаков
«Его сочинения казались опасными. За простое их хранение подвергали суду, а его, автора их, тронуть не смели. Когда судили его учеников за его сочинения, он не раз заявлял о себе, требовал суда над собой, указывая на нелогичность, на бесстыдство такого к себе отношения - и всё было тщетно. Государство перед ним пасовало.
Я помню, как на одном процессе, где я защищал, я подал прокурору его собственноручное заявление, что он - автор тех сочинений, за которые судили подсудимого. Прокурор отвечал, что подпись Толстого не засвидетельствована нотариусом и потому заявление надлежит оставить без всяких последствий.
Конечно, смешна такая лицемерная отговорка, но не смешон сам факт: государство не смело тронуть Толстого, Толстой был сильнее правительства».
Во многом аналогична была ситуация и с Александром Солженицыным (впрочем, не только с ним) уже в советские времена. Правительство и партия, в конце концов, разрешили мучавшую их проблему солженицынского статуса посредством территориального удаления Александра Исаевича из СССР, в весьма условном, чисто пространственном смысле слова, оставив «поле боя» за собой.
Формирование личностного статуса, по мнению Валентины Чесноковой, происходит несколькими способами. Первый - статус формируется в ближайшем круге общения, участники которого знают данного человека досконально, конкретно и со всех сторон. После чего информация начинает распространяться в прилегающих кругах, а через них - и в более отдалённые.
Позднее в формировании личностного статуса большую роль начали играть профессиональные каналы коммуникации. Отсюда - такой высокий личностный статус хороших профессионалов, которые им создают другие профессионалы, но который затем выходит за пределы профессии и распространяется на довольно широкие сферы, особенно, если такой профессионал берёт на себя подвиг защиты каких-то общекультурных моделей.
По мнению Валентины Чесноковой, носители личностного статуса подразделяются на два основных типа. Первый - носитель личностного статуса деятельного типа. Он использует очень разные средства, в числе которых могут оказаться время от времени и весьма сомнительные. Поэтому его оценка постоянно колеблется и авторитет то возрастает, то уменьшается. Ему необходимо постоянно следить за этими колебаниями и, когда оценка слишком резко идёт вниз, немного поработать на её улучшение. Но как только авторитет его достигнет довольно высокой точки, он, как правило, сразу же начинает испытывать искушение использовать его для доброго дела и начинает нещадно эксплуатировать, что вновь приводит к понижению его репутации, а, следовательно, к затруднению в достижении цели. И, значит, опять нужно следить за своим влиянием на окружение.
Другое положение - у носителя личностного статуса культурного типа. Если его носитель достаточно последователен (а только в этом случае он получает заметный статус), то его авторитет растёт постепенно, но неуклонно и обладает очень большой устойчивостью. А если всё же рушится, то сразу и большей частью - навсегда.
Думаю, что читатели этих строк без особого труда могут привести персональные примеры носителей этих двух типов личностного статуса из собственной жизни.
(окончание следует)
Read more: http://www.conspirology.org/2011/01/zagadochnaya-russkaya-dusha.htm#ixzz4ylzmcQcL