Двенадцать основных черт русского национального характера (продолжение)
8.
Судейский комплекс («правдоискательство»).
«Судейский комплекс», говоря проще, это - правдоискательство, стремление выстроить идеальные отношения или ситуации.
Это объясняется тем, что культурный человек русского этноса (повторимся: уровень образования не имеет значения) всегда с большим уважением относится к ценностно-рациональному типу целеполагания, нежели к целе-рациональному. А при наложении ценностно-рационального целеполагания на социально-интровертивный тип общения (об этом будет сказано далее) сильно развивается чувствительность к моральной стороне общения и человеческих отношений, иначе говоря - уже упомянутый «судейский комплекс».
Стремление выстроить моральные отношения, анализировать с моральной точки зрения слова и поступки поглощает необычайно много энергии и внимания личности. А вот в отношениях морально неопределённых, двусмысленных (или же - откровенно аморальных), допускающих повышенную степень личного или коллективного эгоизма, русский человек чувствует себя очень плохо, становится некоммуникабельным и нетрудоспособным. Причём, подчас - рационально этого даже не осознавая.
Валентина Чеснокова выдвигает предположение, что «судейский комплекс» в русской культуре характеризуется, прежде всего, способностью как бы отвлекаться от личных субъективных побуждений, желаний и потребностей конкретного текущего момента и стремление руководствоваться принципами, которые в сознании человека обосновываются некоторой вечной, объективной истиной, не зависящей от человеческих прихотей.
Чеснокова верно замечает, что мир вокруг нас характеризуется изменчивостью. Мир этот воздействует на нас, точно так же, как и мы - на него. Если признать мир хаотичным и бессмысленным, он таковым и будет, прежде всего, в нашем сознании и в нашем отношении к нему. В своё время наука объявила человека существом, действия и мысли которого базируются исключительно на сиюминутных потребностях - пища, секс и т.п. Наука объявила, что все так называемые идеалы человеку прививаются, воспитываются социально, они являются своего рода «надстройкой» над реальной природой. Результат не замедлил сказаться.
Человек начал с большим сомнением и скепсисом относиться к разного рода идеалам, но с огромным вниманием - к собственным телесным потребностям: необычайно трястись над своим здоровьем, холить и лелеять любое, только что возникшее желание, влечение, импульс, каприз, концентрироваться на них, взращивать и раздувать их. Причём, такое поведение обосновывалось философски, под него подводилась научная база, профессионалы в разных областях и так называемые эксперты приводили и продолжают приводить массу аргументов «за». Но к чему это привело?
На практике это привело к росту индивидуализации, отчуждению, социальной разобщённости, атомизации общества. Подобного рода хаотизация и обессмысливание мира (в первую очередь, мира социального, мира людей) ослабляла связи людей друг с другом и делала каждого человека бессильной и беспомощной игрушкой слепых сил.
Но, несмотря на давление внешних обстоятельств (общественные институты воспитания и образования, идеология и пр.) в подсознании людей, на уровне обыденного, бытового сознания шла постоянная работа по поддержанию моральных основ общества. Именно отсюда, считает Валентина Чеснокова, из этого индивидуально-общественного подсознания, и пришла реакция на усиливающийся распад моральных систем: в обыденном сознании работал наш «судейский комплекс» - «социальный архетип» правдоискательства.
«Мы все, воспитанные в нашей культуре, прекрасно знаем этот феномен, - пишет Чеснокова. - Мы знаем, что в случае серьёзного морального проступка нас ожидает не возмущение и не гнев. Возмущение и гнев бывают реакцией чаще всего как раз на мелкие проступки. Как мы говорили выше, эпилептоид в своём обычном состоянии - существо спокойное, не склонное сенситивизировать ситуацию, эмоционально выплёскиваться.
Эмоциональные взрывы у эпилептоида бывают не по поводу ситуации, а возникают в результате его внутреннего состояния, и потому они - совсем не показатель его отношения к тем или иным явлениям внешнего мира. Серьёзный сдвиг в отношении проявляется совсем иным способом.
Обманутый в своих ожиданиях эпилептоид не будет заламывать руки, взывать к чувствам, жаловаться. Если он воспитан в принципах нашей этнической культуры, то в подобном случае он вообще не должен ссылаться на чувства - ни на свои, ни на чужие.
Он обязан исходить из более высоких - объективных - соображений и апеллировать к справедливости и истине. Если человек что-то, например, обещал и не выполнил, то нарушителя притягивают к ответу простым указанием на сам факт: "Ты обещал?" - "Обещал". - "Не выполнил?" - "Не выполнил". - "Как это называется?" Ответ совершенно однозначен. Нарушитель прекрасно знает, как это называется.
Притянутый к ответу, будучи большей частью сам также культурным эпилептоидом, нарушитель не будет ссылаться на условия, которые ему помешали, он знает, что это - детские увёртки и они в расчёт приниматься не будут. Он сразу берёт быка за рога, и начинает доказывать, что не выполнил данного обещания, потому что как раз в это время долг направил его в другое место и к другому делу. Тогда обвиняющая сторона поставит под сомнение ЗНАЧИМОСТЬ ТОГО долга по сравнению с ЭТИМ. В ответ сторона защищающаяся может использовать сильный аргумент: что обвиняющая сторона не признаёт значимость ТОГО долга, потому что для неё более важны СОБСТВЕННЫЕ убытки, понесённые в данном случае. Здесь обвиняющая сторона должна оскорбиться и призвать в свидетели третьих лиц.
Третьи лица, предчувствуя, во что может вылиться подобное разбирательство, попытаются уклониться, поелику возможно, но, в конечном счёте, будучи, в свою очередь, не менее культурными эпилептоидами и имея в себе такой же "судейский комплекс", как и тяжущиеся стороны, не смогут противостоять логике аргументов и начнут в это "дело" включаться.
Всё это приведёт к тому, что возникнет настоящий "процесс", в котором обе стороны будут иметь своих адвокатов, прокуроров, своих экспертов, теоретиков, советчиков, консультантов и т.п. Такой процесс может длиться неделями, месяцами, иногда даже годами, "перебаламучивая" и дезорганизуя весь круг общения.
С чрезвычайным, чисто эпилептоидным, упрямством и памятливостью будут тщательно анализироваться мельчайшие детали, разбираться, оцениваться вероятные мотивы и намерения, выносится на обсуждение возможные варианты решений. В конечном счёте, начнут включаться и все оставшиеся временно невовлечёнными и неохваченными лица в качестве миротворцев, соглашателей, парламентёров и дипломатов. Пока какой-нибудь местный Генри Киссинджер не придумает и не реализует хитроумный план примирения. Или - пока дело не дойдёт до разрыва. В последнем случае расколется вся группа. Потому что есть принципы и с ними шутить нельзя.
"Судейский комплекс" - это апелляция к некоторым эталонам и нормам поведения, значимым для ВСЕХ, а потому для данных лиц объективным [...]. Никакая польза, никакой результат не могут оправдать поступка.
Людей других культур очень часто раздражает это наше бесконечное копание в намерениях и предположениях (своих и чужих): что подумал человек сначала, что - потом, как он принимал решение, на что при этом обращал внимание, а что упустил из виду и т.д. Какое это имеет значение? Вот перед нами результат - из него и нужно исходить.
Но нам, эпилептоидам, важен совсем не результат, а чистота и ясность схемы действия: правильность связей между ценностью и выбором средств для её реализации. Эта схема ясно показывает нам (когда нам удастся её восстановить), какую ценность стремится реализовать человек - и вот по этой приверженности к истинности мы его и судим, а не по следствиям его поступка. Да, он мог неправильно оценить ситуацию, выбрать неудачно путь к цели и в результате потерпеть неудачу, даже принести вред себе или другому человеку. Но он хотел, как лучше, и потому он всё равно хороший.
Этот наш "судейский комплекс", конечно, своеобразное преломление религиозных христианских принципов: постулат о свободе воли ведёт к примату нравственной сферы в области принятия решения и поступка [...].
Именно этот архетип - "судейский комплекс" - по-видимому, играл и играет в нашей культуре "негэнтропийную" роль: он активно и последовательно противодействует тенденциям к распаду ценностно-нормативных этнических представлений. Он всегда толкает нас к осмыслению ситуации, наведению ясности в своих и чужих линиях поведения, к выявлению смысла».
Как уже было неоднократно сказано, свою книгу Валентина Чеснокова писала в начале 1980-х годов. Она, анализируя современную ей реальность и состояние умов, отмечала, что уже тогда существовало неверие в возможность построения в СССР коммунизма, который в обыденном сознании понимался как некий (точно, впрочем, не определяемый) общественный строй, который будет характеризоваться, как минимум, тремя основными характеристиками.
Он обеспечит всеобщее материальное безграничное благоденствие.
Это материальное благоденствие обязательно будет сочетаться с безграничной свободой личности.
А это, в свою очередь, будет невозможно без необычайно высокой степени морального и духовного совершенства каждой из безгранично свободных личностей.
Если все эти три фактора не будут возникать и развиваться параллельно, то, очевидно, какой-то из них может тормозить развитие остальных. И хорошо, если только тормозить. А вдруг они взаимосвязаны отрицательной связью? Да и кто, собственно, когда и где более или менее убедительно доказал, что такой отрицательной, обратной связи быть не может?!
А теперь спроецируем ситуацию на современную реальность. И в 1990-х, и в 2000-х годах отцы-реформаторы России неоднократно обещали своим гражданам, что в результате социальных, политических, экономических и прочих преобразований жизнь в нашей стране будет намного лучше, чем во времена социализма. Обратите внимание на то, что и сейчас в речах многих высокопоставленных руководителей, в качестве оправдания неудачи тех или иных начинаний, приходится слышать слова о наследии «проклятого социализма», которое никак не даёт России войти в число «цивилизованных стран», что беда заключается в национальной политике Ленина и Сталина, которая... Ну, и так далее. А ведь с момента демонтажа СССР и социализма прошло уже 20 лет, уже выросло поколение, которое о советских временах знает только по свидетельствам очевидцев, а отдельным руководителям и политикам всё мешает «наследие прошлого». Может быть, дело не только в пресловутом «наследии социализма»?
И - ещё одна цитата из книги Валентины Чесноковой. Строки, написанные ею 30 лет назад, во времена СССР, сегодня звучат удивительно современно!
«Естественно, приходя к этим неутешительным выводам, мы начинаем ужасаться тому факту, что ради столь практически негодной, теоретически необоснованной и практически не доказанной гипотезы люди ломали налаженный уклад жизни, убивали других людей. Как могло это произойти? Какой механизм тут сработал? Понять это - значит, создать хоть какие-то гарантии неповторения подобных феноменов в будущем.
Проще всего, разумеется, обвинить наш народ в том, что он и всегда был такой, и вся история у него такая, и никаких надежд на него быть не может. Это просто, но примитивно и несерьёзно.
Если бы вся наша история сводилась к царствованию Ивана Грозного и к насильственным реформам Петра, то она, по всей видимости, давно бы закончилась. Очевидно, что это - эпизоды, хотя и очень дорогостоящие. Очевидно также, что чем-то они компенсировались. Можно предположить, что в обычное, "нормальное" время действовали какие-то механизмы, предотвращающие такие срывы. Какие же это механизмы?
Для того, чтобы как-то подойти к ответу на указанный вопрос, нужно начать с противоположного конца - с постановки вопроса: а чем вызывались сами срывы? Если мы будем исходить из предположения, что эти яркие эпизоды в нашей истории были не вершинами её, а срывами, то нам придётся заняться выяснением проблемы дисфункции каких-то важных механизмов, которые следует локализовать в области ценностных систем, а точнее - в способах их осуществления, допускаемых в культуре.
Таких дисфункций может быть несколько. Здесь мы попытаемся выдвинуть гипотезу относительно лишь одной из них. Она связана с основной дилеммой "судейского комплекса": истина, из которой я исхожу, должна быть абсолютной, меня не устраивает относительная истина. Однако человеческие способности познания ограничены и способны поставлять нам только частичные, относительные истины. Как выйти из этого противоречия?
Способ самый простой (и - неправильный): берём относительную истину, которая нам очень нравится (она ценностно очень значима в культуре) и абсолютизируем её. И - получаем опричнину или построение коммунизма в отдельно взятой стране, что дорого обходится всем.
Способ простой и, может быть, правильный, но неэффективный: признать все ценности относительными. В таком статусе любая ценность не представляет собой потенциальной опасности, но и не мобилизует наших сил для своего осуществления. Собственно, относительная ценность - она и не ценность вовсе, а так, ориентир: дорогу указывает, но сама по себе желания двигаться не вызывает.
Наконец, есть ещё один способ - более сложный, но который, тем не менее, чаще всего и реализуется: абсолютным признаётся целый комплекс ценностей, внутри которого ценности одна к другой несводимы, одна другой не подчинены, и тем самым друг друга ограничивают. Против каждой абсолютной ценности существует абсолютный ограничитель. Важно, чтобы внутри такого комплекса не было чёткой соподчинённости. Ибо всякая абсолютизация единственной ценности и начинается именно с наведения такого "порядка" в ценностной сфере.
В самом деле, достаточно признать одну ценность основной, а все другие - второ- и третьестепенными, как сразу же возникает возможность оправдания средств целью [...]. А отсюда - один шаг до вседозволенности. И недаром Достоевский с таким пафосом утверждал, что не имеет человек права совершать сделку, в которой за грандиозное здание счастья человечества необходимо уплатить одной слезинкой ребёнка. Эта единственная непролитая слезинка представляет собой ценность, которая стоит НАРЯДУ со счастьем человечества и не может быть принесена ему в жертву. Это - абсолютный ограничитель нашего стремления к абсолютному счастью абсолютно всех.».
Резюмируя эти соображения, Валентина Чеснокова подмечает очередное противоречие. Ведь если человек будет иметь множество различных, но одинаково важных абсолютных ценностей, они, эти ценности будут друг друга ограничивать. И в таком случае человек, реализую одну из них, будет осознавать, что он нарушает другие. При этом будет возникать постоянное чувство вины. Но как же можно будет жить и действовать, постоянно ощущая себя виноватым?
По мнению Валентины Чесноковой, в этом случае включается в действие ещё один механизм, свойственный русскому национальному архетипу, являющийся своего рода производной от «судейского комплекса». Имя этому механизму - смирение.
9.
Чувство вины и смирение (терпение). К вопросу о «нации рабов».
Ранее уже неоднократно говорилось о том, что культура играет большое значение в «сглаживании» шероховатостей русского социального архетипа: она, к примеру, понижает взрывоопасность, растягивая период спокойствия за счёт высокой ценности, придаваемой в русском национальном архетипе терпению, что, опять-таки, отражено в русском фольклоре («Господь терпел, и нам велел»).
Тот факт, что эпилептоид копит в себе отрицательные эмоции, неизбежно приводит к развитию такой черты характера, как злопамятность и мстительность. Однако культура смягчает эти черты. И очень большим помощником в этом деле всегда являлась православная религия, в которой смирение имеет высокую ценность. Именно смирение понижает значение обид, уколов по самолюбию и других индивидуальных неприятностей. Православная религия всегда делала большой вклад в этом направлении, придавая огромное значение памятованию своих грехов и покаянию.
Иначе говоря, чувство вины и является, скорее всего, тем самым механизмом, который предохраняет нашего соотечественника от поспешного превращения конкретных идей и гипотез в абсолютные истины. «Вспомним, что соотечественник наш - эпилептоид, - пишет Валентина Чеснокова. - Вспомним, что для эпилептоида (чистого, так сказать, а не культурного) характерно стремление к цели, невзирая ни на какие обстоятельства. Такое стремление, учитывая инерционность установок, отсутствие гибкости и чувствительности к обстоятельствам у эпилептоида, может привести к результатам грандиозным по своим размерам и потрясающим по своей нелепости. Вот от включения его в такого рода стремление и предохраняет чувство вины, оглядка на моральные ограничители, имеющие абсолютное значение. И сознание своей ответственности за нарушение этих ограничителей.
Необычайно сильное подчёркивание в православии значения смирения есть, по всей видимости, культурная реакция на генотип, обладающий всеми вышеописанными характеристиками. Она обращает "судейский комплекс" внутрь человека, на себя самого. Она заставляет его копаться в своих мыслях и намерениях, оценивая их моральными критериями, она развивает определённую неуверенность в эпилептоиде, от природы таковой неуверенностью не наделённом, показывая ему всю меру ответственности, которую он берёт на себя, решаясь на какое-либо действие или поступок. Что для эпилептоида, известного также, с другой стороны, своей основательностью и добросовестностью в продумывании планов, весьма важно в смысле остановки и блокировки целого ряда возможных линий поведения, могущих завести весьма далеко и явно "не в ту степь".
Когда отказывает механизм смирения и чувство вины, тогда "судейский комплекс" начинает ориентироваться вовне, порождая в человеке недовольство своим окружением, положением, другими людьми, которые думают не так, как он. Возникают идеи [...] типа "Москвы - третьего Рима" - в эпоху Ивана Грозного, превращения России в "настоящую" Европу по образцу Голландии - во времена Петра I или построения социализма в одной отдельно взятой стране - при Сталине.
И эти идеи, в которых просвечивает всегда мания величия (как прямая противоположность смирению) обязательно приводят в то же время и к вспышке мании преследования с попытками защититься и оградиться посредством уничтожения противников, по возможности - всех до единого [...].
Восстановление в своих правах принципа смирения как высочайшей добродетели было бы возвращением из небытия одного из ярчайших архетипов нашей этнической культуры. Он так долго осуждался, осмеивался, оплёвывался, считался постыдным, что, казалось, ничто не сможет больше его оправдать.
Но в том-то и сила архетипов, что они ни в каких оправданиях принципиально не нуждаются. В той системе представлений он казался не нужным и потому оплёвывался, он противоречил, он мешал. В новой системе он является крайне полезным звеном, а потому и вводится в неё часто безо всяких логических обоснований. На уровне ощущения
Мне нравятся смиренные люди. Я чувствую в них какую-то силу, какую-то внутреннюю структуру, которой мне не хватает. И я начинаю им подражать. Я хочу перенять, развить в себе это качество, я "работаю над собой" в этом направлении. Так восстанавливается архетип. Во мне, в другом, в третьем. Затем, как нечто само собой разумеющееся, он начинает использоваться в качестве критерия при оценке поступков. Это придаёт ему огромную силу. Вот он и обрёл новую жизнь».
Валентина Чеснокова пишет о том, что культура являет собой своего рода память общества, в которой заключено огромное количество необходимой ему информации, в том числе - и неиспользуемой в данный момент. По её мнению, не используемой в данный конкретный момент информации в культуре гораздо больше, чем той, которая находится в непосредственном обращении. Некоторые эталоны, ценности, философские системы и фрагменты мировоззрения могут лежать невостребованными в течение столетий.
«Но наступает критическая ситуация, - замечает Валентина Чеснокова, - и тогда горе народу, если в нужный момент не распечатается соответствующая ячейка в его культурной памяти. Ключами же к таким ячейкам служат воспоминания об определённых событиях, символы, но чаще всего - имена.
Именно поэтому в 1941 году в тяжёлой обстановке военных неудач не кто иной, как Сталин, вынужден был произнести всенародно те имена, которые с 1917 года ни разу не произносились с высоких трибун [...]. Сталин оказался перед необходимостью употребить единственные подходящие "ключи". Со своей высочайшей трибуны он произнёс: "Пусть вдохновляют вас в этой борьбе образы наших великих предков: Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова", - и тем самым распечатал ячейку памяти, связанную с отечественными войнами, со всеми вытекающими отсюда последствиями».
Как происходит восстановление, а точнее - обретение новой жизни старыми архетипами, которые заложены в наших ячейках памяти? По мысли Валентины Чесноковой, процесс этот всегда берёт своё начала снизу - от людей, которые ощущают неудовлетворённость, внутреннюю неустроенность, потребность в чём-то пока ещё неясном. Первоначально споры идут в узких кругах общения, в которых люди дают выход своей неудовлетворённости, в которых они пока просто встречают возмущением какие-то не нравящиеся им факты или события. Именно в таких узких кругах вырабатываются и первоначально формулируются проблемы, которые затем подвергаются более сильной и умелой «шлифовке» на организованных диспутах, в прессе и т.д.
Однако эти процессы обсуждения тоже имеют свой порядок, свои архетипы. «Прежде всего, - пишет Валентина Чеснокова, - это ряд архетипов, на которых вообще строится жизнь указанных первичных групп и работа в них группового сознания. Ибо любая первичная группа, образуется ли она случайно, с определёнными конкретными намерениями, по необходимости или как-то ещё, - не может сохраниться в течение достаточно длительного времени без определённой степени единомыслия её членов».
Таким образом, одна из очевидных (даже при чисто внешнем наблюдении) черт русского национального характера - смирение (иногда его именуют как «терпение») имеет колоссальное значение как важный сдерживающий элемент в русской национальной культуре.
А это, согласитесь, совсем не то, что некоторыми воспринимается как мифическая «покорность» русского народа, как проявление «рабского характера» русских.
Но мы переходим к следующей особенности русского социального архетипа. Чуть выше уже было сказано о специфике так называемых «первичных групп общения» в русской культуре. Эта специфика диктуется, как несложно предположить, всё теми же особенностями русского национального характера.
(продолжение следует)
Read more: http://www.conspirology.org/2011/01/zagadochnaya-russkaya-dusha.htm#ixzz4yiL5gmTT