Путч и я
15 лет тому назад меня разбудил телефонный звонок из редакции Международного Французского Радио (РФИ). Незнакомый журналист попросил прокомментировать происходившее в Москве.
Я, естественно, ничего не знал. И звонили, собственно говоря, не мне, а Леве Бруни, в подпарижской квартире которого я находился. Лева был тогда начальником русской службы РФИ и уехал в отпуск в Москву, а ключи любезно оставил мне, поскольку мне тогда негде было жить. Поскольку прежнюю квартиру мне пришлось освободить - ее снимали для меня издатели парижского издания "Московских Новостей", издание это приказало долго жить, и мне, представителю московской maison mère, предложили убираться восвояси, то есть в Москву.
Я этого делать не хотел, и принял предложение Виталия Третьякова стать парижским корреспондентом "Независимой". Разыскивавший Леву Бруни был его начальник Элио Комарен, который, узнав, что Лева - недостижим, поинтересовался, кто я. Услышав, что я - корреспондент российской газеты, он и попросил меня сказать, что я думаю о происходящем.
Я ответил, что думаю, что это все кончится через несколько дней, поскольку наш народ не согласится с возвратом к прошлому, не позволит лишить его свободы. А на кровопролитие те, кто ввел танки, не пойдут.
Честно говоря, я вовсе не был уверен, что все будет именно так. Мне хотелось, чтобы так было. Но я оказался хорошим пророком. Элио это запомнил и спустя полгода разыскал меня и предложил занять место Левы Бруни - уже не в его квартире, а в РФИ. Лева уволился, поскольку хотел жить и работать в Москве. Полагаю, что он и порекомендовал меня на свое место, или, во всяком случае, хорошо обо мне отозвался, когда спросили его мнение.
Узнав о путче и предсказав его скорый конец, я связался с Третьяковым, чтобы узнать, что же там в Москве происходит. Узнал - что НГ, как и ряд других газет, запрещена. Связался с редакцией Courrier International, который выпустил в свое время в качестве приложения перевод на французский язык первого номера НГ. И предложил выпустить перевод запрещенного путчистами номера НГ. Они, конечно, согласились. Тогда я вновь связался с Третьяковым, уговорил его (он, конечно, был не против, но сомневался, что это удастся сделать - дадут ли? И кто это все будет делать?) Я сказал, что отправлять тексты по факсу может помочь моя жена, она сейчас в Москве. И потом весь вечер и всю ночь Люда засылала мне из редакции НГ материалы.
Каюсь, мне и в голову не приходило, что я ставлю под удар жену и детей (они тоже были в Москве). То есть это был не героизм, а глупость. Гордиться тут нечем. А когда этот номер Courrier international вышел в свет, путч уже кончился.
Я, естественно, ничего не знал. И звонили, собственно говоря, не мне, а Леве Бруни, в подпарижской квартире которого я находился. Лева был тогда начальником русской службы РФИ и уехал в отпуск в Москву, а ключи любезно оставил мне, поскольку мне тогда негде было жить. Поскольку прежнюю квартиру мне пришлось освободить - ее снимали для меня издатели парижского издания "Московских Новостей", издание это приказало долго жить, и мне, представителю московской maison mère, предложили убираться восвояси, то есть в Москву.
Я этого делать не хотел, и принял предложение Виталия Третьякова стать парижским корреспондентом "Независимой". Разыскивавший Леву Бруни был его начальник Элио Комарен, который, узнав, что Лева - недостижим, поинтересовался, кто я. Услышав, что я - корреспондент российской газеты, он и попросил меня сказать, что я думаю о происходящем.
Я ответил, что думаю, что это все кончится через несколько дней, поскольку наш народ не согласится с возвратом к прошлому, не позволит лишить его свободы. А на кровопролитие те, кто ввел танки, не пойдут.
Честно говоря, я вовсе не был уверен, что все будет именно так. Мне хотелось, чтобы так было. Но я оказался хорошим пророком. Элио это запомнил и спустя полгода разыскал меня и предложил занять место Левы Бруни - уже не в его квартире, а в РФИ. Лева уволился, поскольку хотел жить и работать в Москве. Полагаю, что он и порекомендовал меня на свое место, или, во всяком случае, хорошо обо мне отозвался, когда спросили его мнение.
Узнав о путче и предсказав его скорый конец, я связался с Третьяковым, чтобы узнать, что же там в Москве происходит. Узнал - что НГ, как и ряд других газет, запрещена. Связался с редакцией Courrier International, который выпустил в свое время в качестве приложения перевод на французский язык первого номера НГ. И предложил выпустить перевод запрещенного путчистами номера НГ. Они, конечно, согласились. Тогда я вновь связался с Третьяковым, уговорил его (он, конечно, был не против, но сомневался, что это удастся сделать - дадут ли? И кто это все будет делать?) Я сказал, что отправлять тексты по факсу может помочь моя жена, она сейчас в Москве. И потом весь вечер и всю ночь Люда засылала мне из редакции НГ материалы.
Каюсь, мне и в голову не приходило, что я ставлю под удар жену и детей (они тоже были в Москве). То есть это был не героизм, а глупость. Гордиться тут нечем. А когда этот номер Courrier international вышел в свет, путч уже кончился.