(no subject)
2ая часть из серии "Орфей спускается в ад".
Disclaimer: герои не мои, слова и идеи мои, все, что беру взаймы - возвращаю :)
CASA
Андалузия, к западу от Тарифы, вторая половина августа 2009 года
Он вышел из автобуса в Тарифе, напротив бульвара, ведущего к морю. Утром был шторм, и ветер до сих пор холодил кожу, принося с собой густой запах водорослей и рыбы, выброшенной на берег. Он поежился, застегнул длинный замшевый плащ и спросил дорогу к «Дому Пиний».
Пожилая женщина посмотрела на него вопросительно.
- Они не сдают комнаты приезжим.
- Я знаю.
Тогда она махнула рукой в сторону Кадиса.
- Полчаса вдоль шоссе, а там роща, ее не минуете.
Он поблагодарил и вскинул на плечо тяжелый вещмешок.
Дорога стелилась под ноги. На полпути он присел на обочине, захваченный простой красотой места - кусок поля, заросший голубыми и розовыми вьюнками. Потом вступил под сень деревьев.
От шоссе рощу отгораживала низкая каменная ограда с широким проездом. Дом стоял в глубине, лицом к морю - старое двухэтажное строение из местного песчаника, крашенное в ослепительно белый цвет, что заставляло жмуриться, когда на стену падал луч солнца. Задняя дверь выходила на большую клумбу, густо заросшую петуниями и мальвами. Пышная лиловая бугенвилея оплетала широко раскрытые окна.
Он обошел дом. Два коротких крыла прикрывали от ветра большую каменную террасу, на которой валялись несколько машин и недостроенная железная дорога. Внутри было тихо.
Он заколебался, но все же открыл дверь и вошел. Интерьер был очень прост и идеально подходил к пиниям, дюнам, неумолчному шуму океана - белые стены, темный деревянный пол, мощные балки, с которых свисают грубоватые кованые светильники, темная деревенская мебель, много арабских ковриков, яркая керамика, книги, игрушки. Большую часть первого этажа занимали гостиная и библиотека, выходящие окнами на океан. Он прошелся вдоль полок, плотно заставленных книгами, провел рукой по корешкам. Это настоящие друзья - никогда не предадут, не попросят ничего невыполнимого, утешат и поддержат…
Он поднялся на второй этаж. В комнатах никого не было. Из дальнего крыла доносилась музыка, что-то неразборчиво классическое. Шаги гулко отзывались в пустом доме. Гершвин. Он повернул за угол.
Между двумя дверьми стоял узкий шкаф с дисками и маленькой керамической фигуркой Пана, играющего на флейте. Он скользнул в дверь, откуда доносилась музыка. Большая угловая комната, заполненная светом, запахом океана, доносящимся из двух открытых окон. Легкие прозрачные занавески вздымаются от ветра. Одна стена полностью занята шкафами, напротив - большой угловой диван. Посередине комнаты неожиданно маленький открытый очаг с ярко начищенной медной вытяжкой. Покойное вольтеровское кресло. На стене над диваном карандашный эскиз женской головы, пейзаж - пустынный берег моря, развалины старого храма, заросшие плющом и ежевикой, и небольшая фотография - красивая молодая женщина и юноша на набережной. Он долго стоял перед ними, тени дрейфовали внутри него, тихонько посмеиваясь, но ни одна не отозвалась именем.
Он заглянул в другую комнату. Громадная резная кровать с четырьмя колоннами в виде пальм, поддерживающими льняной балдахин. На стенах несколько пейзажей. В углу, между двух окон, мраморная статуя мальчика с мечом на плече. Толстый уютный ковер. В нем что-то задрожало в ответ на дух покоя, наполняющий пространство.
Он вышел на балкон. Пустынный берег, грязный после шторма, метелки ковыля, сгибающиеся под порывами ветра. На дальней дюне в шезлонге кто-то сидел.
Он сбросил вещмешок на пол и побрел обратно на улицу.
У подножия дюны остановился на секунду, снял тяжелые горные ботинки и поднялся наверх. Остановился за креслом. Пожилой мужчина, потягивавший что-то золотисто-коричневое из маленького бокала, кивнул в знак приветствия и внимательно посмотрел на него.
- Будешь херес? - Ему не удивились, его знали, значит, он попал туда, куда хотел.
- Спасибо, - он отрицательно покачал головой. - А где остальные? - Он знал, что в таком большом доме должны быть еще люди.
- Рыбачат. Скоро будут.
Он кивнул и скользнул на песок в тень кресла. Солнечное марево, дрожащее над океаном, мерный звук волн, накатывающих на берег, шуршание песка под ветром…
Ощущение Другого заполнило его пустоту знакомым гулом, низким, вибрирующим, радостным.
Лодка легко скользнула на песок, подталкиваемая тремя парами крепких рук. Высокий мужчина в обрезанных джинсах и футболке без рукавов выставил корзину и удочки. Трое юношей, почти мальчиков, подхватили все и направились к дому. Мужчина оглянулся, мокрые темные волосы блеснули под солнцем серебром, и помахал рукой. Пожилой ответно поднял бокал.
Мужчина медленно шел к ним, знакомо щурясь от солнца. Наклонился, подхватив с песка раковину, и тяжелые от воды волосы, скрученные торопливым узлом на шее, разлетелись, облепив грудь и спину, повисли печальными прядями вдоль впалых щек.
- Пойдем домой? - Пожилой неуверенно оглянулся и пожал плечами.
Он выглянул из-за кресла, и мужчина застыл на мгновение, лицо стало непроницаемым, потянулся вперед и крепко ухватил его за запястье.
- Пойдем домой, Митос?
Волна прогрохотала совсем рядом, накрывая его, луч солнца блеснул сквозь прозрачную зелень воды и последним осознанным движением он ухватился за руку.
____________________________
Океан бился в оконные рамы, металлическая ограда балкона дребезжала под порывами ветра, но сквозь рев и грохот пробивалась музыка и тихий голос…
They say that Hope is happiness;
But genuine Love must prize the past,
And memory wakes the thoughts that bless:
They rose the first - they set the last…
Слова тянули за собой чьи-то смутные тени, видения городов, пустынь, дорог, неразборчивые голоса и неумолчный звук шагов - один-другой-один-другой-вы-откуда-и-куда-один-другой-один-другой - в пустоте… пустоте… пустоте…
Теплые крепкие руки обхватили за плечи, подтянули повыше, голова легла на грудь, и стук другого сердца начал заполнять пустоту.
_________________________________
Тихо. Где-то далеко слышен детский смех и шелест листвы. Пахнет камнем, нагретым солнцем, теплым хлебом, молоком, старыми книгами. Не хотелось открывать глаза. Шершавые пальцы убрали прядь волос, упавшую на нос. К губам придвинулась кружка. Он глотнул холодное молоко, закашлялся и резко поднялся. Сильная рука придержала его за плечо.
- Я потерялся.
Было страшно открыть глаза. Сквозь ресницы он видел солнечные лучи, ровными квадратами лежавшие на начищенных до блеска темных досках пола, палевых розах ковра, розово-серой клетке стеганого одеяла, смешно шевелящихся пальцах голой ноги. Низкий спокойный голос растекся по поверхности тишины, как волна растекается по прибрежному песку…
And all the Memory loves the most
Was once our only Hope to be,
And all that Hope adored and lost
Hath melted into Memory.
…И затих, просочился внутрь, создав на месте тишины покой.
- Я потерялся.
Сильная рука знакомо обхватила плечо и потянула его обратно, успокоив голову на груди.
_____________________________________
Широкая кисть с обкусанными ногтями лежала прямо на его сердце. Он погладил ее пальцем и повернул голову. Тяжелые пряди седых волос обтекали высокий лоб, впалые щеки, упрямый подбородок. Густые ресницы чуть подрагивали в такт дыханию. Каждая черта лица жила своей жизнью и не складывалась в портрет. Он закрыл глаза на секунду и открыл снова. Ничего не пропало.
Уголок рта искривился в улыбке и один глаз неожиданно открылся.
- Что-то пропало?
- Я.
- Нет, ты нашелся. - Губы сжались в тонную линию, и какие-то слова оказались проглочены. - Ты нашелся.
Он отвернулся, закрыв глаза, и сжался, чувствуя, что тишина снова начинает засасывать в свою трясину. Большая сильная ладонь стала гладить его спину - сверху-вниз, сверху-вниз, шр-р-р-к, шр-р-р-к - и сквозь этот звук постепенно проступало дыхание жизни - птица шлепнула крылом, капля тяжело разбилась о камень, ребенок вскрикнул во сне, далеко-далеко плеснула волна и с едва слышным шуршанием уползла в материнское лоно…
Alas! It is delusion all:
The future cheats us from afar,
Nor can we be what we recall,
Nor dare we think on what we are…
Голос удерживал его на поверхности, не давал раствориться в пространстве, в звуках, в запахах. Голос тащил из него наверх что-то, что не хотело вылезать, цеплялось за тени, выталкивая вперед слезы. Сильные теплые руки обняли его крепче, баюкая в такт голосу.
- МитосМитосМитосМитосМитос…
Слово скользнуло внутрь. Оно Орфеем толкалось среди призраков в поисках своей Эвридики, протекало сквозь обрывки событий, между верстовых столбов мест и разговоров, пока не уцепилось за свою тень, слабое эхо присутствия.
- МитосМитосМитосМитосМитос…
- Я потерялся.
- Ты нашелся.
- Я потерялся.
- Ты здесь. Ты сейчас. Ты с нами.
- Я…
- Mi casa es su casa, Митос.
И он открыл глаза.
Disclaimer: герои не мои, слова и идеи мои, все, что беру взаймы - возвращаю :)
CASA
Андалузия, к западу от Тарифы, вторая половина августа 2009 года
Он вышел из автобуса в Тарифе, напротив бульвара, ведущего к морю. Утром был шторм, и ветер до сих пор холодил кожу, принося с собой густой запах водорослей и рыбы, выброшенной на берег. Он поежился, застегнул длинный замшевый плащ и спросил дорогу к «Дому Пиний».
Пожилая женщина посмотрела на него вопросительно.
- Они не сдают комнаты приезжим.
- Я знаю.
Тогда она махнула рукой в сторону Кадиса.
- Полчаса вдоль шоссе, а там роща, ее не минуете.
Он поблагодарил и вскинул на плечо тяжелый вещмешок.
Дорога стелилась под ноги. На полпути он присел на обочине, захваченный простой красотой места - кусок поля, заросший голубыми и розовыми вьюнками. Потом вступил под сень деревьев.
От шоссе рощу отгораживала низкая каменная ограда с широким проездом. Дом стоял в глубине, лицом к морю - старое двухэтажное строение из местного песчаника, крашенное в ослепительно белый цвет, что заставляло жмуриться, когда на стену падал луч солнца. Задняя дверь выходила на большую клумбу, густо заросшую петуниями и мальвами. Пышная лиловая бугенвилея оплетала широко раскрытые окна.
Он обошел дом. Два коротких крыла прикрывали от ветра большую каменную террасу, на которой валялись несколько машин и недостроенная железная дорога. Внутри было тихо.
Он заколебался, но все же открыл дверь и вошел. Интерьер был очень прост и идеально подходил к пиниям, дюнам, неумолчному шуму океана - белые стены, темный деревянный пол, мощные балки, с которых свисают грубоватые кованые светильники, темная деревенская мебель, много арабских ковриков, яркая керамика, книги, игрушки. Большую часть первого этажа занимали гостиная и библиотека, выходящие окнами на океан. Он прошелся вдоль полок, плотно заставленных книгами, провел рукой по корешкам. Это настоящие друзья - никогда не предадут, не попросят ничего невыполнимого, утешат и поддержат…
Он поднялся на второй этаж. В комнатах никого не было. Из дальнего крыла доносилась музыка, что-то неразборчиво классическое. Шаги гулко отзывались в пустом доме. Гершвин. Он повернул за угол.
Между двумя дверьми стоял узкий шкаф с дисками и маленькой керамической фигуркой Пана, играющего на флейте. Он скользнул в дверь, откуда доносилась музыка. Большая угловая комната, заполненная светом, запахом океана, доносящимся из двух открытых окон. Легкие прозрачные занавески вздымаются от ветра. Одна стена полностью занята шкафами, напротив - большой угловой диван. Посередине комнаты неожиданно маленький открытый очаг с ярко начищенной медной вытяжкой. Покойное вольтеровское кресло. На стене над диваном карандашный эскиз женской головы, пейзаж - пустынный берег моря, развалины старого храма, заросшие плющом и ежевикой, и небольшая фотография - красивая молодая женщина и юноша на набережной. Он долго стоял перед ними, тени дрейфовали внутри него, тихонько посмеиваясь, но ни одна не отозвалась именем.
Он заглянул в другую комнату. Громадная резная кровать с четырьмя колоннами в виде пальм, поддерживающими льняной балдахин. На стенах несколько пейзажей. В углу, между двух окон, мраморная статуя мальчика с мечом на плече. Толстый уютный ковер. В нем что-то задрожало в ответ на дух покоя, наполняющий пространство.
Он вышел на балкон. Пустынный берег, грязный после шторма, метелки ковыля, сгибающиеся под порывами ветра. На дальней дюне в шезлонге кто-то сидел.
Он сбросил вещмешок на пол и побрел обратно на улицу.
У подножия дюны остановился на секунду, снял тяжелые горные ботинки и поднялся наверх. Остановился за креслом. Пожилой мужчина, потягивавший что-то золотисто-коричневое из маленького бокала, кивнул в знак приветствия и внимательно посмотрел на него.
- Будешь херес? - Ему не удивились, его знали, значит, он попал туда, куда хотел.
- Спасибо, - он отрицательно покачал головой. - А где остальные? - Он знал, что в таком большом доме должны быть еще люди.
- Рыбачат. Скоро будут.
Он кивнул и скользнул на песок в тень кресла. Солнечное марево, дрожащее над океаном, мерный звук волн, накатывающих на берег, шуршание песка под ветром…
Ощущение Другого заполнило его пустоту знакомым гулом, низким, вибрирующим, радостным.
Лодка легко скользнула на песок, подталкиваемая тремя парами крепких рук. Высокий мужчина в обрезанных джинсах и футболке без рукавов выставил корзину и удочки. Трое юношей, почти мальчиков, подхватили все и направились к дому. Мужчина оглянулся, мокрые темные волосы блеснули под солнцем серебром, и помахал рукой. Пожилой ответно поднял бокал.
Мужчина медленно шел к ним, знакомо щурясь от солнца. Наклонился, подхватив с песка раковину, и тяжелые от воды волосы, скрученные торопливым узлом на шее, разлетелись, облепив грудь и спину, повисли печальными прядями вдоль впалых щек.
- Пойдем домой? - Пожилой неуверенно оглянулся и пожал плечами.
Он выглянул из-за кресла, и мужчина застыл на мгновение, лицо стало непроницаемым, потянулся вперед и крепко ухватил его за запястье.
- Пойдем домой, Митос?
Волна прогрохотала совсем рядом, накрывая его, луч солнца блеснул сквозь прозрачную зелень воды и последним осознанным движением он ухватился за руку.
____________________________
Океан бился в оконные рамы, металлическая ограда балкона дребезжала под порывами ветра, но сквозь рев и грохот пробивалась музыка и тихий голос…
They say that Hope is happiness;
But genuine Love must prize the past,
And memory wakes the thoughts that bless:
They rose the first - they set the last…
Слова тянули за собой чьи-то смутные тени, видения городов, пустынь, дорог, неразборчивые голоса и неумолчный звук шагов - один-другой-один-другой-вы-откуда-и-куда-один-другой-один-другой - в пустоте… пустоте… пустоте…
Теплые крепкие руки обхватили за плечи, подтянули повыше, голова легла на грудь, и стук другого сердца начал заполнять пустоту.
_________________________________
Тихо. Где-то далеко слышен детский смех и шелест листвы. Пахнет камнем, нагретым солнцем, теплым хлебом, молоком, старыми книгами. Не хотелось открывать глаза. Шершавые пальцы убрали прядь волос, упавшую на нос. К губам придвинулась кружка. Он глотнул холодное молоко, закашлялся и резко поднялся. Сильная рука придержала его за плечо.
- Я потерялся.
Было страшно открыть глаза. Сквозь ресницы он видел солнечные лучи, ровными квадратами лежавшие на начищенных до блеска темных досках пола, палевых розах ковра, розово-серой клетке стеганого одеяла, смешно шевелящихся пальцах голой ноги. Низкий спокойный голос растекся по поверхности тишины, как волна растекается по прибрежному песку…
And all the Memory loves the most
Was once our only Hope to be,
And all that Hope adored and lost
Hath melted into Memory.
…И затих, просочился внутрь, создав на месте тишины покой.
- Я потерялся.
Сильная рука знакомо обхватила плечо и потянула его обратно, успокоив голову на груди.
_____________________________________
Широкая кисть с обкусанными ногтями лежала прямо на его сердце. Он погладил ее пальцем и повернул голову. Тяжелые пряди седых волос обтекали высокий лоб, впалые щеки, упрямый подбородок. Густые ресницы чуть подрагивали в такт дыханию. Каждая черта лица жила своей жизнью и не складывалась в портрет. Он закрыл глаза на секунду и открыл снова. Ничего не пропало.
Уголок рта искривился в улыбке и один глаз неожиданно открылся.
- Что-то пропало?
- Я.
- Нет, ты нашелся. - Губы сжались в тонную линию, и какие-то слова оказались проглочены. - Ты нашелся.
Он отвернулся, закрыв глаза, и сжался, чувствуя, что тишина снова начинает засасывать в свою трясину. Большая сильная ладонь стала гладить его спину - сверху-вниз, сверху-вниз, шр-р-р-к, шр-р-р-к - и сквозь этот звук постепенно проступало дыхание жизни - птица шлепнула крылом, капля тяжело разбилась о камень, ребенок вскрикнул во сне, далеко-далеко плеснула волна и с едва слышным шуршанием уползла в материнское лоно…
Alas! It is delusion all:
The future cheats us from afar,
Nor can we be what we recall,
Nor dare we think on what we are…
Голос удерживал его на поверхности, не давал раствориться в пространстве, в звуках, в запахах. Голос тащил из него наверх что-то, что не хотело вылезать, цеплялось за тени, выталкивая вперед слезы. Сильные теплые руки обняли его крепче, баюкая в такт голосу.
- МитосМитосМитосМитосМитос…
Слово скользнуло внутрь. Оно Орфеем толкалось среди призраков в поисках своей Эвридики, протекало сквозь обрывки событий, между верстовых столбов мест и разговоров, пока не уцепилось за свою тень, слабое эхо присутствия.
- МитосМитосМитосМитосМитос…
- Я потерялся.
- Ты нашелся.
- Я потерялся.
- Ты здесь. Ты сейчас. Ты с нами.
- Я…
- Mi casa es su casa, Митос.
И он открыл глаза.