Данте Габриэль Россетти. Стихотворения. Часть I
Данте Габриэль Россетти (12.05.1828 - 9.04.1882) - английский художник, создатель объединения "Прерафаэлиты", поэт. Основное поэтическое наследие Россети посвящено его жене и натурщице Элизабетт Элеонор Сиддал (25.07.1829 - 11.02.1862), так же бывшей художницей, входившей в братство прерафаэлитов, и поэтессой. После смерти Элизабетт, ее образ свяжется у Данте Россетти с образом Беатриче, воспетой Данте Алигьери, что будет воплощено в его работах.
Д.Г.Россетти. Портрет Элизабетт Сиддал. 1855г.
Стихотворения
Внезапный свет
Да, был я здесь давно.
Когда, зачем - те дни молчат.
В дверях я помню полотно,
Трав аромат,
Вздох ветра, речки светлое пятно.
Я знал тебя давно.
Не помню встреч, разлук, мой друг:
Но ты на ласточку в окно
Взглянула вдруг,
И прошлое - ко мне пришло оно.
Всё было уж давно?
И времени, унёсшись прочь,
Как жизнь, вернуть любовь дано:
Смерть превозмочь,
И день, и ночь пророчить нам одно?
Джон Китс
Где плачут дети, Лондон, где темна
Улыбка пыльных дев, забыв о пыли,
Брёл тот, кого таинственно почтили
Кастальский берег, Латма крутизна.
Таков был путь: до самой бездны сна
Месить песок летейский, и давно ли
И труд без силы, и любовь без воли
Покрыла римской тени пелена.
О Мученик, уста твои бледны,
Над лирой сердца меркнет свет луны.
Лишь маргаритки пахнут, одиноки,
Как это имя: не движенье рук,
Но - шёпот над ручьём, чей чистый звук,
Шумя, уносят Времени потоки.
*"Здесь покоится тот, чьё имя было написано на воде":
эпитафия Китса (прим. переводчика)
Портик храма
Сестра моя, стряхнём же прах земной
С ног наших, осквернять камней не станем
Надписанных, послужим послушаньем
Святым, спокойно спящим за стеной.
В приделах, полных верою одной,
Где трудится художник с покаяньем,
А скульптор занят бронзою и камнем,
Их шёпот слышен смолкшею волной.
Колоколов незначащий мотив.
Дрожат, резные двери испещрив,
Тяжёлые полуденные блики.
Войдём, и нам откроется с тобой
Молчанье, мгла с неслышною мольбой
И ангелов увенчанные лики.
Портрет
Такой она всегда была:
Мы удивляемся тому,
Что не дают нам зеркала
Исчезнуть полностью во тьму.
Мне кажется, она вот-вот
Вздохнёт, рукою шевельнёт,
И с губ, раскрывшихся едва,
Слетят сердечные слова...
Над ней теперь трава растёт.
Увы! пробился лучик в щель,
И горший мрак в тюрьме возник,
За ночь и день смогла капель
Дать одиночеству язык.
Вот всё, что от любви такой
Осталось - кроме скорби той,
Что в сердце сохраняет свет,
И тайн, в которых смысла нет
Над небесами, под землёй.
Теперь лицо её цветёт
Среди деревьев, полных мглой,
Там лишь чернеет влажный грот
И шёпот слышится глухой,
Там свет любви всегда зажжён,
Там тени бродят без имён,
Там старая роса жива,
И помнит все шаги трава,
И вещи мерно входят в сон.
Туманный лес, и в нём - она.
Всё было так: её руки
Движенье - тихая волна,
Прозрачных складок ручейки.
Проходит образ в стороне,
Ни в яви он и ни во сне.
Сама она слабей, увы,
Чем тень в смешении травы,
Чем беглый образ на волне.
В тот день я повстречался с ней.
Я одинок был, и она.
Мы знали счастье: всё грустней
Часы те помнить, так луна
Рассвета ждёт. Она и я,
Мы пили воду из ручья,
В других ручьях воды нам нет,
Здесь пели ей одной в ответ
И эхо, и душа моя.
Душа окрепла, уходя
От смерти вереницей слов,
И капли хмурого дождя
Прогнали зной с вершин холмов.
Я признавался ей во всём
Перед забрызганным стеклом,
И слушала, потупясь ниц,
Смотря из-под густых ресниц
На луг, окутанный дождём.
А утром все слова мои,
Как лепестки над соловьём,
Дрожали крыльями Любви,
И всех их воплотил я днём
В портрете. Чтоб меня развлечь,
С молчаньем чередуя речь,
Стояла вся в цветах она,
И смог я тенью от окна
Деревья на холсте облечь.
Работал я, и всё нежней
Цвёл, таял воздуха поток,
Под ношею любви моей,
Казалось, в каждый лепесток
По сердцу нежному легло.
О сердце, всё твоё тепло
Растратила сырая мгла,
И что любовь тебе дала,
Где солнца светлое крыло?
Совсем забыты новым днём
Те дни: не ждать, не слышать их,
Они лишь лёгким шепотком
Проходят в странствиях ночных,
Когда заплещут листья вдруг,
Дорогу обрамив, и луг,
И лес, и пруд - и всё кругом
Зальётся звёздным молоком,
Замкнётся в тайный, смертный круг.
Заснуть я ночью мог опять,
Но ждал рассвета, как всегда.
Бродил, бродил - и стал рыдать:
Ведь снова я пришёл туда,
Где наш соединился путь.
Не мог ни шагу я шагнуть,
И только в сумраке ночном
Под ниспадающим лучом,
Как сталь, сверкала моря грудь.
Где Небо молкнет, слыша вдруг
В груди Любви протяжный бой,
Где ангелов садится круг
На каждой сфере голубой,
Как дух мой вознестись не мог,
Когда в лучах иных дорог,
Под пенье солнц, он забытьё
Познал на миг с душой её,
Молчанье, где один лишь Бог!
Здесь память, ликом схожа с ней,
Всё ждёт, пока пройдёт закат,
Польётся из её очей
Духовной Палестины взгляд.
С ним прежний взор сравнится ли:
Мечты, что с нею отошли,
Она вокруг себя нашла,
Как пилигримов, чьи тела
На Гроб Господень принесли.
Белый корабль
(Генрих I Английский. 25 ноября 1120 г.)
Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)
Всю жизнь свою Генрих желал одного -
Чтоб сын его царствовал после него.
Я в юности слышал об этом не раз
И помню до старости давний рассказ.
Тот Генрих присвоил английский престол,
Норманнское герцогство он прибрёл.
А прежде на двух побережьях пролива
Лишь "Гарри Разумником" звался хвастливо.
Упрям и безжалостен, вскорости он
Добыл и себе, и наследнику трон -
И брат его старший был зренья лишён.
Охотился Генрих со свитой помногу,
Бросала плуги беднота на дорогу,
Взывая: "О мести мы молимся Богу!"
Но, встав на колени, английская знать
Наследнику руку решилась лобзать.
Взяв сына, был вскоре король на пути
Во Францию - подданных там обрести.
И все феодалы норманнской земли
Присягу на верность ему принесли.
Скрепив соглашение, перед зимой
Надумал король возвратиться домой:
В рождественский всё приводилось порядок,
Но гомон колядок лишь дома нам сладок.
Фиц-Стивен пришёл говорить с королём,
Моряк, замечательный в деле своём.
У всех на глазах он подал королю
Печать золотую, награду свою.
"Властитель! Отец мой стоял у руля,
Когда твой родитель упал, и земля
Зажата была в кулаке короля.
Он крикнул: "Вот так-то я каждую пядь
Английских владений сумею забрать!"
Помог же ему в овладении троном
Корабль со стрелком на носу заострённом.
Я ныне почту за великую честь
И сына, и внука его перевезть.
Мой Белый Корабль - нет славнее, чем он -
Уж в Гарфлёр стоит, и почти снаряжён.
Как на копьях норманнских, флажки шелестят,
Моряки все испытаны, их пятьдесят."
А король: "Мы суда подобрали как раз,
Только Стивена сын не получит отказ.
Пусть же Белый Корабль вновь заслужит почёт:
Сына, дочь и друзей их домой отвезёт."
Королевский корабль, паруса распустив,
С южным ветром вечерним покинул залив.
Принц остался, и с ним вся блестящая знать,
Повелели им Белый Корабль поджидать.
Дамы дивные, рыцари, гордые видом,
Собрались и придворные, и моряки там -
Триста душ перед морем, луною залитым.
Низкородный Берольд, всех ничтожнее был я
Средь приятелей принца и слуг изобилья.
Этот принц, не видал я беспутней юнца,
Бессердечным явился из чресел отца.
К девятнадцатой он приближался весне,
Восемнадцать уже задолжав сатане.
Он кричал как безумный: "Несите вина!
Наших славных гребцов напоим допьяна!
Мы сумеем отца моего обойти,
Хоть и будем с полуночи только в пути!"
Моряки насчёт выпивки были не прочь,
Дамы, рыцари тут же сошлись им помочь -
Гомон, танцы на палубе, светлая ночь.
Полночь пробило, бухта затихла тогда,
Вышел Белый Корабль, забурлила вода.
Паруса были полны, и вёсла дружны
Со стремленьем двойным корабля и луны.
Скорость Белый Корабль набирал без конца,
Словно дух, отлетающий от мертвеца.
Белой лилией нёсся по гребню волны -
Чудный призрак, поднявшийся из глубины.
Принц воскликнул: "Друзья, запевайте, пора!
Птица певчая будет ли так же быстра?"
Звёзды зимние сгрудились в небе стеной.
Шеи, вспыхнув те бронзою, те белизной,
Напряглись развесёлою песней хмельной.
Песня - нет, скорбный крик, разорвав облака,
Полетел над волнами! - глухая тоска
Тех трёх сотен, чья радость была коротка.
Что-то хрустнуло, головы всем протрезвив:
Это киль корабля напоролся на риф.
Говорят, в тот же миг тихий, плачущий звук
С королевского судна услышали вдруг.
Молчаливый Фиц-Стивен стоял у руля
Рядом с теми, кого уж не примет земля.
Пропадает наследник и сын короля,
А беспомощный кормчий застыл у руля!
Корабль задыхался в потоке бурливом,
Пил воду дырою, проломленной рифом,
И чашей тяжёлой, идущей ко дну,
Качался, в круги завивая волну.
У кормчего мысли мгновенны всегда -
Средь шума он лодку спустил без труда
И принца дрожащего бросил туда.
Друзей его несколько прыгнуло тоже.
"Гребите! Всё тихо, и море погоже!"
"Как? Разве спастись только мне лишь да им?"
"Гребите скорее! Конец остальным!"
И от корабля, где взбивалась вода
И мачты трещали, отплыли тогда:
Лишь вёсла их вспыхивали иногда.
Тут лопнула кромка фальшборта, и вмиг
Раздался сестры его сдавленный крик.
Гребя ещё, принц обернулся назад
И встретил её перепуганный взгляд.
Ухватившись за борт, все скользят по волне,
Словно мухи, прилипшие к белой стене.
Я, Берольд, был со всеми, средь скрюченных тел,
Я молитвы шептал и от страха дурел,
Но я видел - как он на неё посмотрел.
Он вскричал, слыша крик и лицо её видя:
"Возвратимся! Её не могу погубить я!"
Лодка, глухо кряхтя, повернулась кругом,
Как листок, привлечён водяным колесом,
И назад полетела, седлая волну -
Он же встал и глядел на сестру лишь одну.
Накренился корабль в накипевшую вязь,
И по скользкому килю, лишь чудом держась,
Постепенно до брата сестра добралась.
Протянул он ей сразу же лопасть весла,
Чтобы бедная крепче схватиться могла.
Но другие заметили принца и лодку,
"Спасены!" - пробуравило каждую глотку.
Стали прыгать, и лодка, набита битком,
Захватила упавшим в колодец ведром
Пенной мути - и всё завершилось на том.
Сгинул принц, что готовился стать королём,
В преисподнюю он полетел кувырком,
Несмотря на покорность английской земли
И норманнов, что клятву ему принесли!
Этот принц был распутником и гордецом,
Милость выказал лишь перед самым концом.
Часто клялся, что примет он власть и тогда
Прикуёт всех крестьян к их плугам навсегда,
А теперь бороздят над ним воду суда.
Богу ведомо, где он проснулся к утру -
Но я видел, что малый погиб за сестру.
Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)
Притихшее море, тела хороня,
Казалось предвестьем Последнего Дня.
Мольбы и проклятья уже не нужны -
Спит Белый Корабль под покровом волны.
Что судно, что люди для моря, когда
Их всех, как игрушки, сломала вода?
Я, жалкий Берольд, коченел, пропадая,
И чудных видений явилась мне стая:
Как это ни странно, их помню всегда я.
Вот Гарфлёр ликует, свет утра пунцов,
Блестят паруса приходящих судов.
Вот Гонфлёр, где эхом наполнен закат
И матери детям из окон кричат.
И песня в соборах Руана чиста,
Несут по дороге там тело Христа.
Успело всё это поспешно пройти,
Пока я лежал на воде в забытьи.
Но вдруг я очнулся - пучина кругом:
Виденья пропали, всё было лишь сном.
И нет корабля, и толпа не слышна,
Волна содрогалась, мерцала луна.
С отчаянным я устремился рывком
К грот-рею, оставленному кораблём:
Другой человек оказался на нём.
Где море мерцало в безбрежной дали,
Мы с ним имена свои произнесли.
"О, я Годефрой и де л'Эгль наречён,
Отец мой был в рыцари произведён."
"Я просто Берольд, а отец мой живёт
В далёком Руане - там режет он скот."
Мы имя Господне призвали тогда,
Чтоб жгучая нас пощадила вода.
А! Третий поднялся из волн ледяных,
И мы: "Слава Богу! Спасёт Он троих!"
Вцепился он в грот с обезумевшим взглядом,
Мгновенье прошло, и Фиц-Стивен был рядом.
"Где принц?" - прохрипел, точно бредя во сне.
"Всё, кончено с ним!" Он вскричал: "Горе мне!"
И тут же пропал в набежавшей волне.
Мы плыли, с душою душа, без конца,
В том стынущем море, лицо у лица.
Вели мы расспросы один о другом,
Скорей, как об умершем, чем о живом.
И звёзды смотрели на небе ночном,
Как смотрят стоящие над мертвецом.
Шло время, и рыцаря сын процедил:
"Храни тебя Господи! Нет больше сил!
О друг мой, прощай!" Застонал я ему:
"Ступай ко Христу!" - и пропал он во тьму.
Погибли тогда триста душ без одной,
Лишь я одиноко боролся с волной.
Но утро скользнуло по морю лучом,
Как ангел, взмахнувший пунцовым крылом.
Промёрз я в накидке из шерсти ягнячьей,
Всё плыл, поводя головою незрячей -
Очнулся под солнцем я в лодке рыбачьей.
В прекрасное солнце сгустилась заря,
И плакал я, Господа благодаря.
К священнику был я в тот день приведён.
Меня причащая, потребовал он,
Чтоб в сердце рассказ был пока схоронён.
И вместе отправились мы поутру
В Уинчестер, чтоб весть принести ко двору.
Мы решились гофмейстеру всё рассказать,
И стонал он, и плакал опять и опять,
Словно сына ему довелось потерять.
Я заметил тогда, обернувшись назад,
Многих знатных людей перепуганный взгляд.
Кто посмеет пойти, кто решителен столь,
Чтоб услышал про всё господин их король?
Я видал: утешенья не знала их боль.
А король не смыкал в ожидании глаз
Все два дня, и настал уже третий как раз.
И ко всем обращался он по одному:
"Где мой сын? Что мешает приехать ему?"
А они: "Порты всюду стоят, окаймив
Полноводно текущий Английский пролив.
И утёсы здесь, в Англии, вряд ли белей
Стройных женщин её, и едва ли светлей
Ясных глаз это небо лазурью своей.
Направляясь из Франции, где-то в порту
Задержался наш Принц, видя их красоту."
Но однажды спросил их король: "Что за крик
Вдалеке, между морем и небом, возник?"
И один отвечал: "Ставя крепкие сети,
Рыбаки издают восклицания эти."
А другой: "Кто не знает крик чайки, когда
У неё выпадает птенец из гнезда?"
Удалось им его успокоить опять,
Но сегодня не знали уже, что сказать.
Кто пойдёт, где отыщется этот храбрец,
Чтоб король о несчастье узнал, наконец?
В скором времени выход был изобретён:
Все вошли, обступили владетельный трон.
А король не смыкает страдальческих глаз,
Редко внемлет, и редко отдаст он приказ.
Вдруг увидел король, как прошёл перед ними
Тихий маленький мальчик с кудрями златыми.
Словно мак переливчатый, кудри нежны,
Вырастающий для поцелуя волны.
А ланиты бледны, как терновник весной,
И, как ворон, чернеет наряд расписной.
И шагов его эхо наполнило зал,
Взор потупили лорды, и каждый молчал.
Удивился король: "Кто велел, чтобы он,
Этот мальчик прекрасный, был так облачён?
Почему, моё сердце, явился ты в зал,
Точно для похорон я придворных созвал?"
И склонился ребёнок тот пред королём,
По лицу его слёзы струились ручьём.
"Ты о чёрном спросить, о король, повелел:
Изменился цвет смерти, сегодня он бел.
Ведь и сын твой, и все, кто отплыли при нём,
Под водой вместе с Белым лежат Кораблём."
Пошатнулся тут Генрих со стоном глухим...
Лишь наутро, пока он лежал недвижим,
Я пришёл и всё-всё рассказал перед ним.
Нужно много часов для разбитых сердец,
Может быть, улыбнётся король, наконец.
Много светлых часов, очищающих взор.
Королевство цветёт, благоденствует двор -
Но король этот не улыбался с тех пор.
Лишь я вам про всё расскажу без обмана,
Берольд-горемыка, мясник из Руана.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море суровом,
Но больше о том не расскажет никто вам.
(Бог властвует морем, там нет короля.)
Д.Г. Россетти. Видение Данте около умершей Беатриче. 1871г.
Из сборника сонетов "Дом жизни"
***
Сонет - мгновенью памятник: спасён
Душою от забвения и тлена
Умерший час. Высокая арена
Проклятий и молитв, пусть будет он
Обильем сложных мыслей напоён.
Им свет слоновой кости, тьму эбена
Венчайте, и столетий перемена
Не тронет жемчуг лучшей из корон.
Сонет - монета, и на ней портрет
Души. На обороте же прочтите:
Он плата ли за гимн, что Жизнью спет,
Приданое в Любви роскошной свите,
Налог ли Смерти, собранный Хароном
У пристани, под чёрным небосклоном.
Сонет I
Любовь на престоле
Из образов душе милы лишь эти:
Губ Правды дрожь; Надежда, свет в глазах;
И Слава, раскаляющая прах
Прошедшего, чтоб сжечь Забвенья сети;
И Юность, проходящая в столетьи,
Неся прекрасный волос на плечах
Рубашечки, надетой второпях;
И Жизнь, венок плетущая для Смерти.
Любви престол заметен им едва ли:
Разлук и встреч багровый небосклон
Мечты их никогда не проникали.
Но дух Любви - Надеждой предречён,
Постигнут Правдой, движет Славой он,
Светла с ним Юность, Жизнь чужда печали.
Сонет II
Рождение во браке
Как день в ночи распустится, бывало,
И на дитя впервые взглянет мать,
Она улыбки не смогла сдержать,
Под сердцем ощутив любви начало.
Зачата Жизнью, мучаясь немало
От голода и жажды, средь теней
Любовь спала, но эхо пенья к ней
Вошло и цепь рожденья разорвало.
Теперь, обняв крылами наши лица,
Любовь поёт, склоняется к земле,
Нам стелет ложе тёплыми руками,
Чтоб нашим душам в свой черёд родиться
Её детьми, но в этой смертной мгле
Огонь её волос пребудет с нами.
Сонет III
Завет любви
Приходит час Любви, и ты со стоном
Мне в сердце входишь, в сердце же твоём -
Завет её, охваченный огнём.
Ты расцветаешь в каждом вздохе томном,
Как ладан пред её священным троном.
Ни слова не сказав, ты ей во всём
Послушна, и мы жизнь одну ведём,
Ты шепчешь: "Я - твоя, так суждено нам!"
О, эта милость выше всех наград
И лучший гимн Любви - ведь ты, бездонный
Покинув мир, на берег сходишь сонный
Той заводи, где плачут все подряд,
И мне несёшь спасенье, и твой взгляд
К душе твоей ведёт мой дух пленённый!
Сонет IV.
Зрение Влюбленного
Черты твои не днём ли постижимы,
Поскольку духи глаз на свет дневной
Любуются, молясь тебе одной,
Как образу своей высокой схимы?
Не ночью ли (пока совсем одни мы)
И, полно говорящей тишиной,
Лицо твоё мерцает предо мной
И наши души вновь неразличимы?
Любимая, когда на свете этом
Не быть тебе ни бледным силуэтом,
Ни отраженьем глаз в ручье лесном,
То как на тёмном склоне жизни нашей
Надежда зашуршит листвой опавшей
И Смерть заплещет радужным крылом?
Сонет V
Надежда сердца
Каким из слов, ключом иных дорог,
Любви глубины я открою смело,
Пока теченье Песни обмелело,
Как море, что Израиль превозмог ?
Любимая, хоть мой и беден слог,
Богатой мысли предан он всецело:
Навек слились твои душа и тело,
А также ты и я, любовь и Бог.
Да. Бог, Любовь - и ты. Услышу ли,
Как сердце пробуждает нежным стуком
Во всех сердцах все образы земли -
Зацветшее, как холм в кольце упругом
Зари, как час весны, пронзённый духом
Тех вёсен, что давно уже прошли.
Сонет V (a).
Брачный сон
Их поцелуй прервался, боль сладка.
Дождь перестал, и в сумраке слышны
Слабеющие трели тишины,
Утолена сердечная тоска.
Тела расстались, словно два цветка,
Повисшие по обе стороны
Надломленного стебля: всё нежны,
Просили губы губ издалека.
Их увлекал поток поспешных снов
К забвенью, только ночь уже прошла,
И души их всплывали под покров
Зари бесцветной влажного крыла.
Он бросил тайны грёз, лесов, ручьёв
Для большей тайны: с ним она была.
Сонет VI.
Поцелуй
Старенье, близость гибельной земли,
Нашествие превратности лихой
Растлят ли плоть мне, скаредной рукой
Души наряд венчальный схватят ли?
Любимой губы звучно расцвели
В моих губах: гармонией такой
Орфей венчанный встретил дорогой
Незрелый облик, спеющий вдали.
Я, как ребёнок, ею был вскормлён,
Как муж, её ласкал я - и потом,
Как дух, вливался в дух её ручьём,
Я богом был, когда наш громкий стон
Взбивал нам кровь, слияньем окрылён
Огня с огнём, желанья с божеством.
Сонет XII.
Прогулка влюбленных
Спит изгородь во вьющихся цветах.
Июньский день. К руке скользит рука.
Простор. На лицах трепет ветерка.
Шептанье ивы тонет в небесах
Бездонных. Отраженье глаз в глазах.
Лучась над летним полем, облака
Ласкают души, нежных два цветка,
Раскрытые в улыбках и словах.
Они идут, касаются едва,
Под сердцем слыша дрожь одной струны,
Их помыслы лишь сердцу отданы
Любви - она всегда для них права:
Так, пенясь, дышит неба синева
На синеве не вспененной волны.
Сонет XIV.
Весенняя дань юности
Так свеж ручей, но ты милее втрое:
С твоих густых волос я снял покров,
И вижу робкий блеск лесных цветов,
Запутанных в их золотистом рое.
На грани года, в чуждом ей настрое,
Колеблется Весна: на тихий зов
Не тянется терновник из снегов,
Беседки полнит веянье сырое.
Но солнце будит луг в апреле раннем.
Закрой глаза, ты слышишь, здесь и там
Весна проходит лёгким трепетаньем,
Как поцелуй, по векам и губам,
И целый час Любовь клянётся нам,
Что в сердце снег хранить мы перестанем.
Сонет XVI
День любви
Дворцы её, не зная ничего,
Так презирают этот скромный дом,
Но милая мечтает лишь о нём.
Лишь здесь любви творится волшебство:
Пока, противясь действию его,
Бегут часы, сбиваясь в тёмный ком,
Часы любви в пространстве огневом
Поют, и всё лучится оттого.
Нисходит память к тонким уголкам
Любимых губ и, пламенем сквозным
Подхвачены, признанья дышат им.
И мы то отдохнуть даём губам,
Беседуя о прошлом, то молчим,
Внимая позабытым голосам.
Сонет XVII.
Шествие Красоты
Пульс утренней зари с неспешной сменой
Созвучий; день, свернувшийся цветком;
Май, нежно ожививший всё кругом;
Июнь, прославлен песней вдохновенной;
Счастливый миг в ладони у вселенной -
Кто помнил их в том вихре огневом,
Когда она, с блистающим лицом,
По комнате прошла обыкновенной?
Живой покров любви скрывал едва ли
Её шаги - так лилия цветёт
И проплывает лебедь-галиот.
Отрада тем, кто всё грустней вздыхали,
Расставшись с ней, и океан печали
Тому, кто лишь слова о ней прочтёт.
Сонет XIX.
Тихий полдень
Ладонь твоя росой окроплена,
Раскрылся пальцев розовый бутон.
В глазах покой. Луг светом испещрён.
То пенится, то спит небес волна.
Отсюда нам поляна вся видна,
Калужниц жёлтых светел отворот,
Купырь к стене боярышника льнёт.
И, как в часах песочных, тишь плотна.
Играет стрекоза на листьях трав,
Лазурной нитью с облака упав,
Откуда к нам слетел крылатый час.
Мы этого певца к сердцам прижмём,
Негромкого, любовным языком
Друг в друге обессмертившего нас.
Сонет XXI.
Любовная нежность
Волос её потоки, плеск ручьёв.
Её ладони, как венок живой,
Сомкнулись над твоею головой.
В её губах и взорах нежный зов
Любви, во вздохах робкий шёпот слов.
Ласкал ей щёки, шею, веки твой
Безумный рот, отдав им огневой
Вкус губ её, где встречный дар готов.
Что больше? То лишь, без чего могла
Вся эта нежность обратиться в прах.
Горенье сердца милой. Резкий взмах
И ниспаденье тонкого крыла,
Когда душа взлетает, как стрела,
С другой душой теряясь в облаках.
Сонет XXII.
Пристань сердца
Как девочка, порой меня обнять,
Спастись от крыл тоски спешит она,
Бормочет что-то странное, бледна,
Заплакана, волос кусает прядь.
И я, измучен жизнью, к ней опять
Лечу напиться счастья допьяна.
Любовь - непобедимая страна,
Где зло не научилось выживать.
Любовь, прохлада полдня, свет ночной,
Даёт покой нам, оградив от смут
Бездомных дней, чей натиск вечно лют.
Поёт, круглится лик её чудной,
И водами, влекомыми луной,
Ей вторят наши души и цветут.
Сонет XXIV.
Гордость Юности
Чужды печали детскому уму,
В нём скорби по умершим не найдём,
Дитя печётся только о живом,
А мёртвое - зачем оно ему?
Так Новая Любовь дана всему,
Летит она с багряным ветерком,
Не видя в упоении своём,
Как Старая Любовь скользит во тьму.
Меняясь, час прочерчивает круг.
Калужницы рассветный перелив
Нарушит мак, пунцов и горделив.
И бусины воспоминаний вдруг
Уронит Юность из надменных рук,
Навек перебирать их завершив.
Сонет XXVI.
Охвачен восторгом
Любимая, великолепна ты!
Меня целуешь робко, как впервой.
Глаза лучатся дымкой заревой.
Слова струятся с вечной высоты,
Подобно пенью голубя, чисты.
Моя душа - в руке твоей живой,
И над моею бедной головой
Тепло руки, звучанье красоты.
Как взгляд мой беден, как скучны слова!
Вокруг меня ты замыкаешь круг,
И гасну я, и возникаю вдруг,
Преображённый лаской божества.
Да, речь моя - потуги нищеты.
Я лишь кричу: великолепна ты!
Сонет XXVII.
Пределы серддца
Порою облик твой почти несносен,
Так полон он значенья всех вещей.
Как чудо, что не видел глаз ничей,
Как выпитая солнцем неба просинь.
Твой рот и молчалив, и звуконосен.
Освобождая ум от мелочей,
Струится взгляда огненный ручей,
Вся жизнь там, и весна её, и осень.
Любовь сильна: с ней делишь власть не ты ли?
Любовь тебя ведёт, и оттого
Осядет пылью ночи колдовство.
Любовь твои глаза хранит от пыли,
С улыбкой ставя мир, как розу или
Перчатку, против сердца твоего.
Сонет XXVIII.
Свет души
Кого так полюбил бы на земле я?
Когда любовь достигнет полноты?
Утихла страсть, исполнились мечты,
Но, как заря рождается, смелея,
Пока черна глубокая аллея,
Уже дрожишь и воскресаешь ты,
И тянутся из рук Любви мосты,
Росою свежевыпавшей алея.
Стремится путник радостно вперёд
При свете дня, затем глубокой ночью
Огонь созвездий видит он воочью,
А после - восхитительный восход.
Так блещет и душе моей в ответ
Любви безмерной переменный свет.
Сонет XXX.
Поздний огонь
Любимая, нам в этот вечер летний
Все вещи, как и днём, принадлежат.
Мы видим синевеющий закат
И солнце, что горит всё незаметней.
Так вольно дышит грудь, и боли нет в ней,
Любовь нас оградила от утрат.
Давай уснём, пусть горести молчат,
Нас возвращая радости последней.
Придёт зима. Земля замрёт, одета
Слоистым снегом, блещущим едва
Сквозь тёмные, нагие дерева.
Но был минувший день любимым лета,
И солнцем вся душа его согрета,
Спокойно сердце, и любовь жива.
Д.Г.Россетти. Портрет Элизабетт Сиддал. 1854г.
Перевод с анг. Владислава Некляева (Вланес).
Часть II смотреть туту:
baldra-nikta.livejournal.com/9396.html#cutid1