Мы, когда уезжали,
взяли с собой сколько-то книжек, а как же.
Вообще эти регулярные в последнее время моменты истины расставили уже многовато точек над всеми возможными буквами. Скажем, я всегда позиционировала себя как космополита, которому всё равно, где жить, а один мой знакомый - А. или Б. - наоборот. При знакомстве он сообщал о себе две вещи: что он из Кирова, и что его деды землю пахали (потом, кстати, выяснилось, что это неправда). В общем, был привязан к берёзкам. И что же оказалось - он радостно устремился в светлую даль, буквально не оборачиваясь, а я почти год страдала, как же я тут в другой стране.
И книжки из той же серии, оказалось, что мы не можем уехать, не прихватив с собой пару ящиков. Смягчающие обстоятельства, впрочем, тоже были - места до хрена, целая газель, вещей мало и почти все детские. Надо было её чем-то заполнить. И вот, среди прочих книжек я взяла «Пятьдесят первую зиму Нафанаила Вилкина». Не то что бы я собиралась её перечитывать светлыми балтийскими вечерами, а просто что-то захотелось. Она очень классная вся целиком, как объект, мне хотелось, чтобы она была рядом.
Ну взяла и взяла.
А тут что-то убирались, туда, сюда, смотрю - лежит на обеденном столе. Следующим кадром вечер, и Лёша сидит за столом и внимательно её читает. С одной стороны, я очень философски отношусь к Лёшиному словарному запасу, и мы с ним уже несколько раз обсуждали эту тему. С другой стороны, все остальные совершенно по-другому к этому относятся - и я с ужасом жду новостей из школы. Я как раз пыталась объяснить Лёше про контекст, аудиторию, разные стили и маркированную лексику. Ну вот как раз, видимо, проверим, насколько он всё понял.
То, что все ругательства в своей жизни Лёша прочитал в книжках, тоже прикольно.
Вообще эти регулярные в последнее время моменты истины расставили уже многовато точек над всеми возможными буквами. Скажем, я всегда позиционировала себя как космополита, которому всё равно, где жить, а один мой знакомый - А. или Б. - наоборот. При знакомстве он сообщал о себе две вещи: что он из Кирова, и что его деды землю пахали (потом, кстати, выяснилось, что это неправда). В общем, был привязан к берёзкам. И что же оказалось - он радостно устремился в светлую даль, буквально не оборачиваясь, а я почти год страдала, как же я тут в другой стране.
И книжки из той же серии, оказалось, что мы не можем уехать, не прихватив с собой пару ящиков. Смягчающие обстоятельства, впрочем, тоже были - места до хрена, целая газель, вещей мало и почти все детские. Надо было её чем-то заполнить. И вот, среди прочих книжек я взяла «Пятьдесят первую зиму Нафанаила Вилкина». Не то что бы я собиралась её перечитывать светлыми балтийскими вечерами, а просто что-то захотелось. Она очень классная вся целиком, как объект, мне хотелось, чтобы она была рядом.
Ну взяла и взяла.
А тут что-то убирались, туда, сюда, смотрю - лежит на обеденном столе. Следующим кадром вечер, и Лёша сидит за столом и внимательно её читает. С одной стороны, я очень философски отношусь к Лёшиному словарному запасу, и мы с ним уже несколько раз обсуждали эту тему. С другой стороны, все остальные совершенно по-другому к этому относятся - и я с ужасом жду новостей из школы. Я как раз пыталась объяснить Лёше про контекст, аудиторию, разные стили и маркированную лексику. Ну вот как раз, видимо, проверим, насколько он всё понял.
То, что все ругательства в своей жизни Лёша прочитал в книжках, тоже прикольно.