Свой среди чужих, чужой среди своих, или Трудно быть Карлссоном. Часть IV
Глава V, длиннейшая из всех
MUMMY MIA
Принято считать, что в Швеции не любят Карлссона -- в отличие от Пеппи (Пипи, прости Хоссподи) или Эмиля из Люннеберги (что не мешает меркантильным шведам успешно извлекать прибыль из всех образов Линдгрен); в СССР и России, напротив, Карлссон является, скорее, самым популярным её персонажем, практически trade mark (говорим "Линдгрен", подразумеваем "Карлссон"), но отношение к нему полярно -- одним читателям он безумно нравится, другие же его терпеть не могут (см. главу I).
Очевидно, однако, что ни шведский, ни российский среднестатистический (т.е. не подготовленный) читатель не в состоянии "считать с листа" всего содержания этого текста -- трудно даже определить, кому он адресован.
То, что в СССР и России Karlsson på Taket отнесён к ДЕТСКОЙ литературе, предназначенной к тому же младшим школьникам, я могу объяснить только кривой ухмылкой истории -- книга эта "детская" ровно в той же мере, что и "Современный Прометей" Мэри Шелли, "Повелитель мух" Голдинга или "Осиная фабрика" Бэнкса; в лучшем случае, это книги для умненького подростка, стоящего на пороге взрослого мира -- вроде кинговского Бобби Гарфилда; но всякий ли умный и начитанный подросток "с лёту" опознает, к примеру, в последней из упомянутых книг сюжет шекспировской "Бури", в Фрэнсисе-Франсиз -- Калибана и Миранду разом, а в Ангусе -- творца иллюзий Просперо?
Для прочтения же "Карлссона" нужна не меньшая начитанность и читательская сноровка.
Ребёнок с этим прочтением не справится однозначно, а скорее всего, не справится и читающий ему родитель, по привычке пытающийся найти в "детской" книге либо весёлую историю "ни о чём" для развлечения, либо незатейливое моралитэ; ни того, ни другого в "Карлссоне" нет.
Слащавый и намеренно "детский" перевод Лунгиной -- попытка приведения этой крайне смущающей внимательного и вдумчивого читателя истории к жанровой однозначности и "простоте"; не в последнюю очередь играет роль и то, что для переводчицы это был шанс "вписаться" в систему, крайне жёстко отфильтровывавшую "чужаков": по воспоминаниям самой Лунгиной, перевод и издание книжки никому не известного в СССР автора, да ещё под маркой "детской литературы", был для начинающей переводчицы единственной возможностью сделать себе имя и обеспечить положение среди профессионалов.
То, что книжка никоим образом не детская, было благополучно всеми -- включая автора, который, не зная русского, не мог контролировать процесс перевода, а может быть, вовсе и не хотел быть прочитанным (почему это могло быть так -- будет сказано позднее) -- проигнорировано.
Двусмысленный же оригинал Лунгина бесхитростно и топорно кастрировала, там и сям выкинув из текста наиболее странные фрагменты -- или перекроив их до неузнаваемости.
Что характерно, в наибольшей степени при этом пострадали именно биографические сведения о Карлссоне, сообщаемые им самим по ходу повествования весьма непринуждённо ... но всякий раз вызывающие у читателя некоторую оторопь.
Справедливости ради, в эпоху до этих ваших энторнетов переводчица могла быть элементарно не в курсе шведской легенды о происхождении озера Меларен, на которую очевидным образом ссылается в тексте Линдгрен, и которая служит единственным (!) ключом к семейной истории Карлссона. Или же Лунгина не нашла приемлемого решения -- как просто и кратко объяснить русскоязычному читателю смысл упомянутого фрагмента; сноски там и впрямь было бы недостаточно -- понадобился бы достаточно обширный литературоведческий комментарий, связывающий озеро, уже упоминавшуюся ранее "шведскую Весту" асинью Гёфьён, "британский след" и таинственного папочку Карлссона, впервые появляющегося в повествовании:
Карлссон с торжествующим видом описывал круги вокруг люстры.
- Эй, эй, неужто мы снова подеремся! - вопил он. - Такой удачи, такого веселья у меня не было с самого детства, когда мой милый папочка гонял меня хлопушкой для мух вокруг озера Меларен. Эх, ну и повеселились же мы тогда!
(пер. Л.Брауде)
Лунгина, не мудрствуя лукаво, "озеро Меларен" из текста попросту выбросила:
Карлсон, ликуя, кружил вокруг лампы.
- Гей, гей, вот теперь-то мы позабавимся на славу! - крикнул он. - Так весело мне не было с тех пор, как папочка гнался за мной с мухобойкой! Я тогда был маленький, но помню, тогда мы тоже здорово позабавились!
(пер. Л.Лунгиной)
[ b. -- в оригинале Karlsson kretsade jublande runt taklampan.”Hoj, hoj, ska vi tampas nu igen”, skrek han. ”Så här kul har jag inte haft sen jag var barn och lilla pappa jagade mej Mälaren runt med flugsmälla, hoj, den gången hade vi roligt!”.
Помимо сохранения упоминания о.Меларен, перевод Брауде хорош точной передачей смысловых оттенков -- оригинальное tampas действительно переводится, скорее, как "драться, задираться, браниться" (ближе всего по смыслу будет сленговое "устраивать разборки"), что, разумеется, не исключает получения удовольствия хотя бы одним участником таковых. Мрачно-ироническое "позабавимся", хотя бы и некрасиво повторённое дважды, в контексте Карлссоновых представлений об "искусстве любви и боя" было бы великолепно, да вот беда -- читателю ТОЛЬКО перевода Лунгиной этот контекст как раз и недоступен.
Фразу же hoj, den gången hade vi roligt же я рискнула бы перевести как "***, прикольно было!".
В современном русском, к сожалению, нет цензурного междометия, передающего "злой восторг" по поводу происходящего. Волей-неволей приходится прибегать к легендарному "неопределённому артиклю".
Здесь есть и ещё один любопытный нюанс -- в оригинале Карлссон говорит о себе jag var barn och lilla, что можно перевести не только как "я был (тогда) малым дитятей", но и более двусмысленно -- "я был тогда маленьким" (что и сделала Лунгина). Очевидно, что "быть маленьким" и "быть ребёнком" -- далеко не тождественные понятия даже для человека (а Карлссон, как мы уже выяснили, не человек), и у Линдгрен, по-видимому, именно этот смысл и подчёркнут соединительным союзом -- "был ребёнком (подразумевается -- "не тем, что я есть теперь") И был мал".
Я рискнула бы утверждать, что речь здесь идёт о некоей "преджизни" Карлссона -- о времени, когда он ещё не стал тем, чем он является на момент действия трилогии, -- и в этой преджизни его вполне возможно было не только гонять, но и прихлопнуть мухобойкой. Аки муху.]
Что же там за история с озером?
озеро Меларен
Озеро Меларен (в окрестностях Стокгольма), оно же озеро Лёг "Саги об Инглингах", неразрывно связано для шведов с историей ранней шведской (и датской) государственности и гинекологией генеалогией скандинавских князей -- по легенде, образовалось оно в результате спора невестки Одина, асиньи Гёфьён (бывшей замужем за его сыном Скъёлдом, основателем династии Скъёлдунгов, датских конунгов; вы будете смеяться, но легендарного Рюрика Новгородского российские норманисты выводят из этого же рода, так что Карлссон оказывается сродни отечественным Рюриковичам) и первого правителя земель, ныне называемых Швецией, не менее легендарного конунга Гюльфи (Гюльви) -- а вот и "малютка Гюль-фия" вновь незримо является в тексте.
Согласно "Видению Гюльви", мастерски работавшая языком (гусары, маалчать!) Гёфьён соблазнила Гюльфи ... эээ ... "занимательными речами", выманив у него взамен обещание отдать ей столько земли, сколько опашут за день и ночь четыре быка. Оперативно смотавшись на восток -- в Йотунхейм, Гёфьён вновь соблазнила (уж не знаю чем -- речами ли?), но уже неизвестного турса (великана) и в одночасье родила от него четырёх сыновей, которых и превратила в быков (ну или у парней изначально генетика была не айс); впрягши сыновей в плуг, асинья откромсала солидный кус шведской территории, который для верности уволокла на тех же быках в море, поближе к свекру, жившему в то время на о-ве Фюн. Кусок этот стал островом Зеландия и резиденцией Скъёлдунгов, в образовавшуюся же посередь Швеции безобразную яму постепенно натекли грунтовые воды, создав здоровенное озеро, на берегу пустынных волн коего сидел полный глубоких дум Гюльфи, тоскливо глядя вдаль и прикидывая, как он будет объясняться с тингом по поводу необдуманного нарушения территориальной целостности собственной державы.
В памяти народной сие эпическое просратие полимеров так и осталось с названием, созвучным в русском варианте со словом "щебень", но увы, совершенно нецензурным.
Шведы утверждают, что контуры озера и впрямь точно отвечают контурам Зеландии. Ну, не знаю, не знаю ... сходства, по-моему, никакого; береговая же линия столь извилиста, что пахали быки (и Гёфьён!) не иначе, как под мухой:
У Гюльви светлая Гевьон
злато земель отторгла,
Зеландию. Бегом быков
вспенено было море.
Восемь звезд горели
во лбах четырех быков,
когда по лугам и долам
добычу они влекли.
"Видение Гюльви", I
фонтан "Гёфьён"(Gefionspringvandet), парк Лангелиние, Копенгаген
Язык языком, а про то, каким образом "светлая Гевьон" не только вышла замуж, но и родила сыновей от совершенно постороннего великана, технически оставаясь при этом девственницей, и что потом сталось с этой шведской семьёй, саги благоразумно помалкивают. Как говаривал незабвенный С.О.Рокдевятый, "разница между валаром и валаршей иная, чем между мужчиной и женщиной, и поэтому многочисленные похабные анекдоты из валарской жизни мы отметаем как несуразные".
Отметим только, что в "Саге о британцах", представляющей собой достаточно вольный средневековый пересказ на древнеисландском языке "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского, сказано, что именно Гёфьён даровала землю Британии легендарному троянцу Бруту, потомку Энея, первому насельнику и властителю Британских островов:
Затем Брут встал перед алтарем Гевьон и, держа в руке сосуд с вином и кровью белого оленя, сказал: «Ты, кому ведомы пути небес, и устроение всей вселенной, и тайны преисподней, открой мне грядущее и поведай, где мне поселиться по твоему совету и где мне вечно поклоняться тебе, о божественная дева!» Он повторил это девять раз, а затем уснул. И привиделось ему, что Гевьон стоит перед ним и возвещает: «В западной части мира, за страною галлов, лежит в море один незаселенный остров. Некогда там обитали великаны. Тебе и людям твоим пристало поселиться там навеки, и потомки твои буду властвовать во всем мире».
У Гальфрида, впрочем, речь шла о Диане, но к тому времени и римская, и скандинавская мифологии успели основательно позабыться и перепутаться в сознании современников, так что Гёфьён легкомысленно отождествлялась ими и с Вестой, и с Дианой, и даже с Венерой (чему немало способствовала её привычка использовать секс для вымогательства -- в чём "вечную деву" публично обвинил Локи в знаменитой "Перебранке").
Какие времена -- такие и девственницы.
Населявшие Британию до прибытия в неё троянцев великаны, по-видимому, и есть те самые сыновья Гёфьён, обращённые в быков.
Стереотипный, карикатурный, дюжий, ражий, красномордый и жестоковыйный британец с начала XVIII и едва ли не до наших дней традиционно именуется ... Джоном Быком (John Bull).
Джон Буль в образе английского моряка,
подкалывающего галльского петушка -- Бонапарта.
Английская карикатура эпохи наполеоновских войн.
Смотревшие "Хозяина морей" с Расселом Кроу оценят.
Где имение, а где вода ... то есть, где Джон Буль и где Карлссон? Какая между ними связь -- только лишь через даже не упоминающуюся в трилогии напрямую Гёфьён?
Чёрта с два. Линдгрен и тут заложила остроумнейшую словесную мину, как обычно, эпически профейленную Лунгиной.
Безымянный (пока) папаша Карлссона, мелькнув на страницах второго тома трилогии, внезапно объявляется в третьем -- как ... созданный неуёмной фантазией сотрудников стокгольмского таблоида "английский авиатор Джон Блант":
«Нужно признать, что этот мальчик несколько необычен. Он болтал как-то бессвязно, на вопросы отвечал странно и даже не пожелал сказать, как зовут его родителей. „Мамулька у меня - мумия, а папашка - Йон Плунт“ - это все, что мы могли вытянуть из него. Плунт напоминает что-то английское. Возможно, отец мальчика - англичанин. Во всяком случае, как мы поняли из болтовни ребенка, он знаменитый летчик. Очевидно, интерес к полетам сын унаследовал от отца.»
(пер. Л.Брауде)
[b. -- в оригинале ”Morsan är mumie och farsan är Jon Plunt”, sa han till sist, mer gick inte att få ur honom. -- Моя мамочка -- мумия, а папочка -- Йон Плунт, вот и всё, что в конце концов удалось из него вытянуть.]
Йон Плунт (Дрёма) -- не кто иной, как хорошо известный советскому и российскому читателю по сказкам Андерсена Оле-Лукойе, т.е. "услащённая" и "обезвреженная" литературной обработкой и переводами персонификация довольно-таки страшненького античного бога сна Гипноса -- брата самой Смерти (Танатоса), сына Ночи (Нюкты) и Мрака (Эреба). Ничего хорошего его визиты детям, разумеется, не обещали -- "сладкое молоко", которым он, по Андерсену, брызжет им в глаза из спринцовки (о Господи, всё-то у этих скандинавов через жопу), чтобы деткам-де снились сладкие сны, это то самое маковое молочко, которым, между прочим, можно не только "сон золотой" навеять, но и заснить (to dream) до смерти; извлечённый из него препарат не случайно назван "морфием" -- по имени сына Гипноса, умевшего принимать ЛЮБУЮ форму, не отличимую от "настоящей" (really). В том числе папашину и дядюшкину.
Реальный такой пацан -- чОткий, дерзкий, весь в чОрной-чОрной коже (ибо неХр) и чОрных-чОрных очках, а в руках у него две пилюли -- синяя и красная.
Типа, если к правде святой дороги найти не умеешь -- то вот тебе драгдилер со "снами золотыми" на любой вкус. Хошь бифштекса с жареной курицей, а хошь белковых соплей с сахером.
авторское отступление
Всегда было интересно -- что, если бы Нео (в мире Матрицы м-р Андерсон, на минуточку) догадался зохавать имодиум и пурген обе пилюли одновременно?
конец авторского отступления
В 1954 г. на свет появился бессмертный "М-р Сэндмен", бриллиантовая классика рок-н-ролла; при всей девической невинности напева, песень сия имела сюжет столь же "тёмный", ибо Песочный Человек (Sandman) это поздний североевропейский вариант всё того же Гипноса-Морфея-Танатоса, приходящий по детские души и частично туши (согласно показаниям гофрата Э.Т.А.Гофмана, выступая под личиной некоего "адвоката Коппелиуса", втихомолку разбирал "на органы" с целью наживы подвернувшихся под руку киндеров из миддл-класса), в общем, es wenn die Volken schlafen gehen -- детям рекомендуется быть особо внимательными и осторожными: "Раммштайн" плохого не посоветует (а что вы смеётесь, Тиль вообще лирик и нежнейшей души дядька. Архитипичнейший немец -- добрый центнер слёз и сантиментов в брутальной упаковке. Я с него угораю).
... sie kommen zu euch in der Nacht,
Dämonen, Geister, schwarze Feen.
Sie kriechen aus dem Kellerschacht
Und werden unter euer Bettzeug sehen ...
К счастью, дряхлый (по убеждениям терпеливо высиживающей дядюшкино наследство семьи Свантессон) и страдающий всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями (по убеждениям дорогих стокгольмских докторов) герр Янссон то ли искренне не понял, какой именно ужас явился к нему на крыльях ночи ("а ко мне сегодня Смерть приходила ..."(с)), то ли оказался ещё торт (я склоняюсь к последней версии), и преждевременный кондрашка его не хватил. Так, лёгкая ментальная контузия ...
К чести Карлссона -- дядеубийственных намерений он никоим образом не питал, и даже красный зонтик (собственность фру Свантессон) в прихожей прихватил бессознательно (хотя вот прихватил же именно красный -- а были, были там и другие зонты, не взяли же старшие Свантессоны их с собой в круиз ... но о выкрутасах Карлссонова подсознания как-нибудь потом); собственно, по зонту его дядюшка Юлле и опознал как того самого "Йона Плунта" (м-ра Сэндмена, Оле-Лукойе et cetera).
Что для самого Карлссона было полной неожиданностью -- услышав от Малыша о дядюшкиных озарениях, он долго офигевал и отказывался верить своим ушам: как уже говорилось, сам он во всю эту литературщину не верит именно потому, что прекрасно -- и лично! -- знаком с ея прототипами ...
Как же так получилось, что "Йона Плунта" знал, что называется, "в лицо", по имени и по роду деятельности глубоко неинтеллигентный дядя Юлиус (Юлле-Сказколюб в варианте Брауде, хотя Sago-Julle оригинала я предпочла бы переводить как "Сказочный долбоёб Юлле", или "Баснословный идиот Юлле", или даже "Размазня Юлле" (в контексте безвкусной саговой каши) -- Карлссон мастерски умеет оскорбить, не произнося при этом самого оскорбления вслух; тончайший тролль!), но не опознали теоретически имеющие университетское образование журналисты?
Видимо, причина в том, что "современные" и "прогрессивные" стокгольмские обыватели -- как та же семейка Свантессон -- подчёркнуто оторваны Линдгрен от национальных корней; имена сказочной нечисти и народные поверья им ничего не говорят, как ничего не значат для них и Священное Писание, и саги.
А вот для Карлссона-то как раз и первое, и второе, и третье, и четвёртое -- вещи, хотя и яростно и демонстративно презираемые, осмеиваемые и отвергаемые, но презираемые, осмеиваемые и отвергаемые именно в силу своей значимости и "живости".
"Йон Плунт" (Jon Plunt), произнесённое с блаародным чухонским шведским прононсом, а тем паче накарябанное на бумаге, действительно несколько напоминает "что-то английское", а именно вполне благозвучное и даже прославленное в истории (погуглите) английское имя "Джон Блант" (John Blunt).
Всё бы ничего, но переводится английское blunt как ... тупой, упрямый, упёртый, грубый, чрезмерно прямолинейный, непонятливый, негибкий.
То есть перед нами всё тот же издевательски прикрытый фИговой (но не фигОвой!) метафорой Джон Бычара (John Bull).
О как!
Осталось разрешить загадку "мухобойки" -- flugsmälla (здесь я полностью на стороне Лунгиной -- "хлопушка для мух" Брауде никуда не годится), но знакомые с принципами скандинавской скальдической поэзии легко опознают в ней ... кеннинг, метафорически описывающий бычий или коровий хвост.
Итак, теперь мы знаем, КТО гонял Карлссона, когда он был "так мал", что немногим отличался от мухи, вокруг озера Меларен -- один из сыновей/быков/турсов/чёрт их разберёт Гёфьён, его "английский папочка".
Кто же такая мамочка-мумия (она же мумия Мамочка)?
И при чём тут мухи?
Первое, что он увидел, была мумия. Пресвятой Иеремия, как говорит дядя Юлиус, он увидел мумию! Она сидела на столике для мытья посуды, а рядом гордый, как петух, стоял Карлссон. Он светил на нее карманным фонариком, который нашел в кухонном шкафу.
- Ну, разве она не красивая? - спросил он.
«Она? Стало быть, это мумия фараонши?» - подумал Малыш.
Это была довольно толстая фараонша, потому что Карлссон обмотал вокруг ковровой выбивалки все кухонные и банные полотенца, какие только нашел. «Головку» выбивалки он превратил в лицо, натянув на нее личное полотенце, а на полотенце нарисовал два здоровенных вытаращенных черных глаза. Зубы у мумии тоже были. Настоящие зубы. Они были втиснуты в полотенце между палочками тростника, а чтобы было надежнее, Карлссон прилепил их в уголках рта мумии полосками пластыря. Хотя это и была страшная, роковая мумия, Малыш хихикнул.
- А зачем у нее лицо залеплено пластырем? - спросил он.
- Так ведь она порезалась, бреясь, - ответил Карлссон и похлопал мумию по щеке. - О-хо-хо, она до того похожа на мою мамочку, что я думаю назвать ее Мамулька.
(пер. Л.Брауде)
Смотрите-ка, как интересно -- для Карлссона образ матери не связан с -- непременно -- женским полом; это мы могли бы заметить и ранее, в известной сцене, где он требует от Малыша стать ему, Карлссону, "родной матерью":
- Ты должен стать мне родной матерью, - продолжал Карлсон. - Ты будешь меня уговаривать выпить горькое лекарство и обещаешь мне за это пять эре. Ты обернёшь мне горло тёплым шарфом. Я скажу, что он кусается, и только за пять эре соглашусь лежать с замотанной шеей.
(пер. Л.Лунгиной)
Регулярное бритьё морды лица -- не столько вторичный, сколько первичный мужской половой признак (именно мужской -- бородатые женщины, коль скоро они заимели НАСТОЯЩУЮ бороду, её не бреют), значит, Мамочка -- мужчина? И не просто мужчина, а ТРУП мужчины (провалившиеся глазницы, оскаленные зубы, спелёнутое погребальным саваном тело ...)?
ВНЕЗАПНО да.
Разгадка -- в германо-скандинавских мифах о происхождении видов мира.
Чтение их создаёт неизгладимое впечатление, что сочиняли их то ли мизогины-психонавты, обожравшиеся мухоморов, то ли хронодесантировавшиеся в Х век фанаты "Футурамы" и лично Бендера Н.Родригеса, ибо только так можно было додуматься до картины самозарождающихся в Мировой Бездне из тлетворного тумана Нифльхейма и огненных искр Муспельхейма инеистого великана Имира (Аургельмира) и его высокоудойной коровы Аудумлы, немедленно вылизавшей в этом инее Одинова дедулю Бури.
Откуда взялась Одинова бабуля и прочие члены его семьи, там не сказано, но я так понимаю, корова, как порядочная, не только солонец лизала и доилась, но и гадила ...
Имир же, будучи типичным мужиком, не имел ни желания, ни нужды чем-либо заниматься, а только дремал, поочерёдно тянул из четырёх сисек пиво молоко, поёживался (из Нифльхейма дуло) да потирал одну заскорузлую пятку о другую (от Муспельхейма припекало), и столь бурная деятельность неизбежно довела его до цугундера: в подмышках и паху у него завелись ... нет, не воши, а совсем наоборот -- другие инеистые великаны, а также осы асы. Калибером поменьше.
В/на какой конкретно окраине тела Имира зародилось гордое племя асов, саги опять-таки благоразумно умалчивают, но само название (As-s) какбе намекает ...
А я говорила, что у этих жовто-блакитных (национальные цвета Швеции, а вы что подумали? А?) всё через жопу!
Бендер Н.Родригес косплеит Имира
Побуждаемый зудящими нанопотомками непрерывно чесаться и тем самым подгонять прогресс и мировую революцию эволюцию, и без того злой по жизни Имир совсем осатанел от бессонницы, и тогда потомство, возглавляемое тремя братьями -- Одином, Вили и Ве, в целях превентивной самообороны и расширения жизненного пространства на все четыре стороны, в буквальном смысле утопило в крови как собственного пращура, так и всю расу инеистых великанов-гримтурсенов, за исключением успевшего свалить на спасательной шлюпке в направлении Нифльхейма турса Бергельмира с семейством.
Ничему это его, кстати, не научило -- а мог бы допереть на собственном опыте, что от этих отморозков-асов и ихних методов окончательного решения всех вопросов надо держаться подальше.
Братья же спихнули останки Имира поглубже в Мировую Бездну и сделали вид, что так оно всегда и было.
Куда они дели корову, неизвестно.
Постепенно разлагающееся тело Имира было так или иначе приспособлено к делу, а внутри опустевшей черепной коробки развился какой-никакой разум, чего не наблюдалось там даже при жизни Имира.
На гниющий же труп невесть откуда наползли полчища опарышей, но тут кому-то из асов, именующихся ныне "богами", по случаю Дня Славной Победы спьяну пришла идея устроить историческую реконструкцию Первой Имировой, тока в масштабе 1:43, и он превратил их в ... карликов (альвов).
Тоись, эльфов.
И да, у нас именно такие эльфы.
Торин, Балин, Двалин, Фили, Кили, Дори, Ори, Нори, Ойн, Глойн, Бифур, Бофур, Бомбур ...
Кто сказал "Профессор"?!
Карлики зародились сначала в теле Имира, были они и вправду червями. Но по воле богов они обрели человеческий разум и приняли облик людей.
Видение Гюльви, XIV
...Нии и Ниди,
Нордри и Судри,
Аустри и Вестри,
Альтьов, Двалин,
Нар и Наин,
Нипинг, Даин,
Бивур, Бавур,
Бёмбур, Нори,
Ори, Онар,
Оин, Мьёдвитнир,
Гандальв и Вигг,
Виндальв, Торин,
Фили и Кили,
Фундин, Вали,
Трор и Троин,
Текк, Вит и Лит,
Нюр и Нюрад,
Рекк и Радсвинн...
...Драупнир, Дольгтвари,
Хар, Хугстари,
Хледьольв, Глоин,
Дори и Ори,
Дув и Андвари,
Хефтифили,
Хар и Свиар...
Прорицание вёльвы
Со временем сломленные и потрясённые божьим коварством бывшие опарыши, так и не превратившись в полноценных падальных мух (Calliphoridae), расползлись по тёмным, сырым и холодным закоулкам, нарекли их как-нибудь покрасивше -- Нидавеллиром там или Свартальфахеймом, -- а себя, для симметрии, Дивным Народом (Mirabile Populus), сиречь "бесподобцами", -- и принялись угрюмо строить в этих закоулках высокотехнологическую цивилизацию.
С блэкджеком и робошлюхами.
Ибо рождённый летать будет летать! Хотя бы и на протезах.
Самые продвинутые -- под предводительством генерального конструктора Вёлунда (Воланда), известного также как Питер Вейланд -- сделали себе и человечеству не только робошлюх и летать, но и много нехорошего, получив в сухом остатке генно-модифицированную помесь бабы с жабой по имени Рипли-8, разбитый пополам и вдребезги Париж и бракованного робота класса "буратино" Давыдку с дефектной памятью.
Корпорация "Вейланд Ютани" представляет: блэкджек и бракованные робошлюхи андроиды
Ну и косплей Мересьева в лице Карлссона ещё.
(продолжение следует)
MUMMY MIA
Принято считать, что в Швеции не любят Карлссона -- в отличие от Пеппи (Пипи, прости Хоссподи) или Эмиля из Люннеберги (что не мешает меркантильным шведам успешно извлекать прибыль из всех образов Линдгрен); в СССР и России, напротив, Карлссон является, скорее, самым популярным её персонажем, практически trade mark (говорим "Линдгрен", подразумеваем "Карлссон"), но отношение к нему полярно -- одним читателям он безумно нравится, другие же его терпеть не могут (см. главу I).
Очевидно, однако, что ни шведский, ни российский среднестатистический (т.е. не подготовленный) читатель не в состоянии "считать с листа" всего содержания этого текста -- трудно даже определить, кому он адресован.
То, что в СССР и России Karlsson på Taket отнесён к ДЕТСКОЙ литературе, предназначенной к тому же младшим школьникам, я могу объяснить только кривой ухмылкой истории -- книга эта "детская" ровно в той же мере, что и "Современный Прометей" Мэри Шелли, "Повелитель мух" Голдинга или "Осиная фабрика" Бэнкса; в лучшем случае, это книги для умненького подростка, стоящего на пороге взрослого мира -- вроде кинговского Бобби Гарфилда; но всякий ли умный и начитанный подросток "с лёту" опознает, к примеру, в последней из упомянутых книг сюжет шекспировской "Бури", в Фрэнсисе-Франсиз -- Калибана и Миранду разом, а в Ангусе -- творца иллюзий Просперо?
Для прочтения же "Карлссона" нужна не меньшая начитанность и читательская сноровка.
Ребёнок с этим прочтением не справится однозначно, а скорее всего, не справится и читающий ему родитель, по привычке пытающийся найти в "детской" книге либо весёлую историю "ни о чём" для развлечения, либо незатейливое моралитэ; ни того, ни другого в "Карлссоне" нет.
Слащавый и намеренно "детский" перевод Лунгиной -- попытка приведения этой крайне смущающей внимательного и вдумчивого читателя истории к жанровой однозначности и "простоте"; не в последнюю очередь играет роль и то, что для переводчицы это был шанс "вписаться" в систему, крайне жёстко отфильтровывавшую "чужаков": по воспоминаниям самой Лунгиной, перевод и издание книжки никому не известного в СССР автора, да ещё под маркой "детской литературы", был для начинающей переводчицы единственной возможностью сделать себе имя и обеспечить положение среди профессионалов.
То, что книжка никоим образом не детская, было благополучно всеми -- включая автора, который, не зная русского, не мог контролировать процесс перевода, а может быть, вовсе и не хотел быть прочитанным (почему это могло быть так -- будет сказано позднее) -- проигнорировано.
Двусмысленный же оригинал Лунгина бесхитростно и топорно кастрировала, там и сям выкинув из текста наиболее странные фрагменты -- или перекроив их до неузнаваемости.
Что характерно, в наибольшей степени при этом пострадали именно биографические сведения о Карлссоне, сообщаемые им самим по ходу повествования весьма непринуждённо ... но всякий раз вызывающие у читателя некоторую оторопь.
Справедливости ради, в эпоху до этих ваших энторнетов переводчица могла быть элементарно не в курсе шведской легенды о происхождении озера Меларен, на которую очевидным образом ссылается в тексте Линдгрен, и которая служит единственным (!) ключом к семейной истории Карлссона. Или же Лунгина не нашла приемлемого решения -- как просто и кратко объяснить русскоязычному читателю смысл упомянутого фрагмента; сноски там и впрямь было бы недостаточно -- понадобился бы достаточно обширный литературоведческий комментарий, связывающий озеро, уже упоминавшуюся ранее "шведскую Весту" асинью Гёфьён, "британский след" и таинственного папочку Карлссона, впервые появляющегося в повествовании:
Карлссон с торжествующим видом описывал круги вокруг люстры.
- Эй, эй, неужто мы снова подеремся! - вопил он. - Такой удачи, такого веселья у меня не было с самого детства, когда мой милый папочка гонял меня хлопушкой для мух вокруг озера Меларен. Эх, ну и повеселились же мы тогда!
(пер. Л.Брауде)
Лунгина, не мудрствуя лукаво, "озеро Меларен" из текста попросту выбросила:
Карлсон, ликуя, кружил вокруг лампы.
- Гей, гей, вот теперь-то мы позабавимся на славу! - крикнул он. - Так весело мне не было с тех пор, как папочка гнался за мной с мухобойкой! Я тогда был маленький, но помню, тогда мы тоже здорово позабавились!
(пер. Л.Лунгиной)
[ b. -- в оригинале Karlsson kretsade jublande runt taklampan.”Hoj, hoj, ska vi tampas nu igen”, skrek han. ”Så här kul har jag inte haft sen jag var barn och lilla pappa jagade mej Mälaren runt med flugsmälla, hoj, den gången hade vi roligt!”.
Помимо сохранения упоминания о.Меларен, перевод Брауде хорош точной передачей смысловых оттенков -- оригинальное tampas действительно переводится, скорее, как "драться, задираться, браниться" (ближе всего по смыслу будет сленговое "устраивать разборки"), что, разумеется, не исключает получения удовольствия хотя бы одним участником таковых. Мрачно-ироническое "позабавимся", хотя бы и некрасиво повторённое дважды, в контексте Карлссоновых представлений об "искусстве любви и боя" было бы великолепно, да вот беда -- читателю ТОЛЬКО перевода Лунгиной этот контекст как раз и недоступен.
Фразу же hoj, den gången hade vi roligt же я рискнула бы перевести как "***, прикольно было!".
В современном русском, к сожалению, нет цензурного междометия, передающего "злой восторг" по поводу происходящего. Волей-неволей приходится прибегать к легендарному "неопределённому артиклю".
Здесь есть и ещё один любопытный нюанс -- в оригинале Карлссон говорит о себе jag var barn och lilla, что можно перевести не только как "я был (тогда) малым дитятей", но и более двусмысленно -- "я был тогда маленьким" (что и сделала Лунгина). Очевидно, что "быть маленьким" и "быть ребёнком" -- далеко не тождественные понятия даже для человека (а Карлссон, как мы уже выяснили, не человек), и у Линдгрен, по-видимому, именно этот смысл и подчёркнут соединительным союзом -- "был ребёнком (подразумевается -- "не тем, что я есть теперь") И был мал".
Я рискнула бы утверждать, что речь здесь идёт о некоей "преджизни" Карлссона -- о времени, когда он ещё не стал тем, чем он является на момент действия трилогии, -- и в этой преджизни его вполне возможно было не только гонять, но и прихлопнуть мухобойкой. Аки муху.]
Что же там за история с озером?
озеро Меларен
Озеро Меларен (в окрестностях Стокгольма), оно же озеро Лёг "Саги об Инглингах", неразрывно связано для шведов с историей ранней шведской (и датской) государственности и гинекологией генеалогией скандинавских князей -- по легенде, образовалось оно в результате спора невестки Одина, асиньи Гёфьён (бывшей замужем за его сыном Скъёлдом, основателем династии Скъёлдунгов, датских конунгов; вы будете смеяться, но легендарного Рюрика Новгородского российские норманисты выводят из этого же рода, так что Карлссон оказывается сродни отечественным Рюриковичам) и первого правителя земель, ныне называемых Швецией, не менее легендарного конунга Гюльфи (Гюльви) -- а вот и "малютка Гюль-фия" вновь незримо является в тексте.
Согласно "Видению Гюльви", мастерски работавшая языком (гусары, маалчать!) Гёфьён соблазнила Гюльфи ... эээ ... "занимательными речами", выманив у него взамен обещание отдать ей столько земли, сколько опашут за день и ночь четыре быка. Оперативно смотавшись на восток -- в Йотунхейм, Гёфьён вновь соблазнила (уж не знаю чем -- речами ли?), но уже неизвестного турса (великана) и в одночасье родила от него четырёх сыновей, которых и превратила в быков (ну или у парней изначально генетика была не айс); впрягши сыновей в плуг, асинья откромсала солидный кус шведской территории, который для верности уволокла на тех же быках в море, поближе к свекру, жившему в то время на о-ве Фюн. Кусок этот стал островом Зеландия и резиденцией Скъёлдунгов, в образовавшуюся же посередь Швеции безобразную яму постепенно натекли грунтовые воды, создав здоровенное озеро, на берегу пустынных волн коего сидел полный глубоких дум Гюльфи, тоскливо глядя вдаль и прикидывая, как он будет объясняться с тингом по поводу необдуманного нарушения территориальной целостности собственной державы.
В памяти народной сие эпическое просратие полимеров так и осталось с названием, созвучным в русском варианте со словом "щебень", но увы, совершенно нецензурным.
Шведы утверждают, что контуры озера и впрямь точно отвечают контурам Зеландии. Ну, не знаю, не знаю ... сходства, по-моему, никакого; береговая же линия столь извилиста, что пахали быки (и Гёфьён!) не иначе, как под мухой:
У Гюльви светлая Гевьон
злато земель отторгла,
Зеландию. Бегом быков
вспенено было море.
Восемь звезд горели
во лбах четырех быков,
когда по лугам и долам
добычу они влекли.
"Видение Гюльви", I
фонтан "Гёфьён"(Gefionspringvandet), парк Лангелиние, Копенгаген
Язык языком, а про то, каким образом "светлая Гевьон" не только вышла замуж, но и родила сыновей от совершенно постороннего великана, технически оставаясь при этом девственницей, и что потом сталось с этой шведской семьёй, саги благоразумно помалкивают. Как говаривал незабвенный С.О.Рокдевятый, "разница между валаром и валаршей иная, чем между мужчиной и женщиной, и поэтому многочисленные похабные анекдоты из валарской жизни мы отметаем как несуразные".
Отметим только, что в "Саге о британцах", представляющей собой достаточно вольный средневековый пересказ на древнеисландском языке "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского, сказано, что именно Гёфьён даровала землю Британии легендарному троянцу Бруту, потомку Энея, первому насельнику и властителю Британских островов:
Затем Брут встал перед алтарем Гевьон и, держа в руке сосуд с вином и кровью белого оленя, сказал: «Ты, кому ведомы пути небес, и устроение всей вселенной, и тайны преисподней, открой мне грядущее и поведай, где мне поселиться по твоему совету и где мне вечно поклоняться тебе, о божественная дева!» Он повторил это девять раз, а затем уснул. И привиделось ему, что Гевьон стоит перед ним и возвещает: «В западной части мира, за страною галлов, лежит в море один незаселенный остров. Некогда там обитали великаны. Тебе и людям твоим пристало поселиться там навеки, и потомки твои буду властвовать во всем мире».
У Гальфрида, впрочем, речь шла о Диане, но к тому времени и римская, и скандинавская мифологии успели основательно позабыться и перепутаться в сознании современников, так что Гёфьён легкомысленно отождествлялась ими и с Вестой, и с Дианой, и даже с Венерой (чему немало способствовала её привычка использовать секс для вымогательства -- в чём "вечную деву" публично обвинил Локи в знаменитой "Перебранке").
Какие времена -- такие и девственницы.
Населявшие Британию до прибытия в неё троянцев великаны, по-видимому, и есть те самые сыновья Гёфьён, обращённые в быков.
Стереотипный, карикатурный, дюжий, ражий, красномордый и жестоковыйный британец с начала XVIII и едва ли не до наших дней традиционно именуется ... Джоном Быком (John Bull).
Джон Буль в образе английского моряка,
подкалывающего галльского петушка -- Бонапарта.
Английская карикатура эпохи наполеоновских войн.
Смотревшие "Хозяина морей" с Расселом Кроу оценят.
Где имение, а где вода ... то есть, где Джон Буль и где Карлссон? Какая между ними связь -- только лишь через даже не упоминающуюся в трилогии напрямую Гёфьён?
Чёрта с два. Линдгрен и тут заложила остроумнейшую словесную мину, как обычно, эпически профейленную Лунгиной.
Безымянный (пока) папаша Карлссона, мелькнув на страницах второго тома трилогии, внезапно объявляется в третьем -- как ... созданный неуёмной фантазией сотрудников стокгольмского таблоида "английский авиатор Джон Блант":
«Нужно признать, что этот мальчик несколько необычен. Он болтал как-то бессвязно, на вопросы отвечал странно и даже не пожелал сказать, как зовут его родителей. „Мамулька у меня - мумия, а папашка - Йон Плунт“ - это все, что мы могли вытянуть из него. Плунт напоминает что-то английское. Возможно, отец мальчика - англичанин. Во всяком случае, как мы поняли из болтовни ребенка, он знаменитый летчик. Очевидно, интерес к полетам сын унаследовал от отца.»
(пер. Л.Брауде)
[b. -- в оригинале ”Morsan är mumie och farsan är Jon Plunt”, sa han till sist, mer gick inte att få ur honom. -- Моя мамочка -- мумия, а папочка -- Йон Плунт, вот и всё, что в конце концов удалось из него вытянуть.]
Йон Плунт (Дрёма) -- не кто иной, как хорошо известный советскому и российскому читателю по сказкам Андерсена Оле-Лукойе, т.е. "услащённая" и "обезвреженная" литературной обработкой и переводами персонификация довольно-таки страшненького античного бога сна Гипноса -- брата самой Смерти (Танатоса), сына Ночи (Нюкты) и Мрака (Эреба). Ничего хорошего его визиты детям, разумеется, не обещали -- "сладкое молоко", которым он, по Андерсену, брызжет им в глаза из спринцовки (о Господи, всё-то у этих скандинавов через жопу), чтобы деткам-де снились сладкие сны, это то самое маковое молочко, которым, между прочим, можно не только "сон золотой" навеять, но и заснить (to dream) до смерти; извлечённый из него препарат не случайно назван "морфием" -- по имени сына Гипноса, умевшего принимать ЛЮБУЮ форму, не отличимую от "настоящей" (really). В том числе папашину и дядюшкину.
Реальный такой пацан -- чОткий, дерзкий, весь в чОрной-чОрной коже (ибо неХр) и чОрных-чОрных очках, а в руках у него две пилюли -- синяя и красная.
Типа, если к правде святой дороги найти не умеешь -- то вот тебе драгдилер со "снами золотыми" на любой вкус. Хошь бифштекса с жареной курицей, а хошь белковых соплей с сахером.
авторское отступление
Всегда было интересно -- что, если бы Нео (в мире Матрицы м-р Андерсон, на минуточку) догадался зохавать имодиум и пурген обе пилюли одновременно?
конец авторского отступления
В 1954 г. на свет появился бессмертный "М-р Сэндмен", бриллиантовая классика рок-н-ролла; при всей девической невинности напева, песень сия имела сюжет столь же "тёмный", ибо Песочный Человек (Sandman) это поздний североевропейский вариант всё того же Гипноса-Морфея-Танатоса, приходящий по детские души и частично туши (согласно показаниям гофрата Э.Т.А.Гофмана, выступая под личиной некоего "адвоката Коппелиуса", втихомолку разбирал "на органы" с целью наживы подвернувшихся под руку киндеров из миддл-класса), в общем, es wenn die Volken schlafen gehen -- детям рекомендуется быть особо внимательными и осторожными: "Раммштайн" плохого не посоветует (а что вы смеётесь, Тиль вообще лирик и нежнейшей души дядька. Архитипичнейший немец -- добрый центнер слёз и сантиментов в брутальной упаковке. Я с него угораю).
Click to view... sie kommen zu euch in der Nacht,
Dämonen, Geister, schwarze Feen.
Sie kriechen aus dem Kellerschacht
Und werden unter euer Bettzeug sehen ...
К счастью, дряхлый (по убеждениям терпеливо высиживающей дядюшкино наследство семьи Свантессон) и страдающий всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями (по убеждениям дорогих стокгольмских докторов) герр Янссон то ли искренне не понял, какой именно ужас явился к нему на крыльях ночи ("а ко мне сегодня Смерть приходила ..."(с)), то ли оказался ещё торт (я склоняюсь к последней версии), и преждевременный кондрашка его не хватил. Так, лёгкая ментальная контузия ...
К чести Карлссона -- дядеубийственных намерений он никоим образом не питал, и даже красный зонтик (собственность фру Свантессон) в прихожей прихватил бессознательно (хотя вот прихватил же именно красный -- а были, были там и другие зонты, не взяли же старшие Свантессоны их с собой в круиз ... но о выкрутасах Карлссонова подсознания как-нибудь потом); собственно, по зонту его дядюшка Юлле и опознал как того самого "Йона Плунта" (м-ра Сэндмена, Оле-Лукойе et cetera).
Что для самого Карлссона было полной неожиданностью -- услышав от Малыша о дядюшкиных озарениях, он долго офигевал и отказывался верить своим ушам: как уже говорилось, сам он во всю эту литературщину не верит именно потому, что прекрасно -- и лично! -- знаком с ея прототипами ...
Как же так получилось, что "Йона Плунта" знал, что называется, "в лицо", по имени и по роду деятельности глубоко неинтеллигентный дядя Юлиус (Юлле-Сказколюб в варианте Брауде, хотя Sago-Julle оригинала я предпочла бы переводить как "Сказочный долбоёб Юлле", или "Баснословный идиот Юлле", или даже "Размазня Юлле" (в контексте безвкусной саговой каши) -- Карлссон мастерски умеет оскорбить, не произнося при этом самого оскорбления вслух; тончайший тролль!), но не опознали теоретически имеющие университетское образование журналисты?
Видимо, причина в том, что "современные" и "прогрессивные" стокгольмские обыватели -- как та же семейка Свантессон -- подчёркнуто оторваны Линдгрен от национальных корней; имена сказочной нечисти и народные поверья им ничего не говорят, как ничего не значат для них и Священное Писание, и саги.
А вот для Карлссона-то как раз и первое, и второе, и третье, и четвёртое -- вещи, хотя и яростно и демонстративно презираемые, осмеиваемые и отвергаемые, но презираемые, осмеиваемые и отвергаемые именно в силу своей значимости и "живости".
"Йон Плунт" (Jon Plunt), произнесённое с блаародным чухонским шведским прононсом, а тем паче накарябанное на бумаге, действительно несколько напоминает "что-то английское", а именно вполне благозвучное и даже прославленное в истории (погуглите) английское имя "Джон Блант" (John Blunt).
Всё бы ничего, но переводится английское blunt как ... тупой, упрямый, упёртый, грубый, чрезмерно прямолинейный, непонятливый, негибкий.
То есть перед нами всё тот же издевательски прикрытый фИговой (но не фигОвой!) метафорой Джон Бычара (John Bull).
О как!
Осталось разрешить загадку "мухобойки" -- flugsmälla (здесь я полностью на стороне Лунгиной -- "хлопушка для мух" Брауде никуда не годится), но знакомые с принципами скандинавской скальдической поэзии легко опознают в ней ... кеннинг, метафорически описывающий бычий или коровий хвост.
Итак, теперь мы знаем, КТО гонял Карлссона, когда он был "так мал", что немногим отличался от мухи, вокруг озера Меларен -- один из сыновей/быков/турсов/чёрт их разберёт Гёфьён, его "английский папочка".
Кто же такая мамочка-мумия (она же мумия Мамочка)?
И при чём тут мухи?
Первое, что он увидел, была мумия. Пресвятой Иеремия, как говорит дядя Юлиус, он увидел мумию! Она сидела на столике для мытья посуды, а рядом гордый, как петух, стоял Карлссон. Он светил на нее карманным фонариком, который нашел в кухонном шкафу.
- Ну, разве она не красивая? - спросил он.
«Она? Стало быть, это мумия фараонши?» - подумал Малыш.
Это была довольно толстая фараонша, потому что Карлссон обмотал вокруг ковровой выбивалки все кухонные и банные полотенца, какие только нашел. «Головку» выбивалки он превратил в лицо, натянув на нее личное полотенце, а на полотенце нарисовал два здоровенных вытаращенных черных глаза. Зубы у мумии тоже были. Настоящие зубы. Они были втиснуты в полотенце между палочками тростника, а чтобы было надежнее, Карлссон прилепил их в уголках рта мумии полосками пластыря. Хотя это и была страшная, роковая мумия, Малыш хихикнул.
- А зачем у нее лицо залеплено пластырем? - спросил он.
- Так ведь она порезалась, бреясь, - ответил Карлссон и похлопал мумию по щеке. - О-хо-хо, она до того похожа на мою мамочку, что я думаю назвать ее Мамулька.
(пер. Л.Брауде)
Смотрите-ка, как интересно -- для Карлссона образ матери не связан с -- непременно -- женским полом; это мы могли бы заметить и ранее, в известной сцене, где он требует от Малыша стать ему, Карлссону, "родной матерью":
- Ты должен стать мне родной матерью, - продолжал Карлсон. - Ты будешь меня уговаривать выпить горькое лекарство и обещаешь мне за это пять эре. Ты обернёшь мне горло тёплым шарфом. Я скажу, что он кусается, и только за пять эре соглашусь лежать с замотанной шеей.
(пер. Л.Лунгиной)
Регулярное бритьё морды лица -- не столько вторичный, сколько первичный мужской половой признак (именно мужской -- бородатые женщины, коль скоро они заимели НАСТОЯЩУЮ бороду, её не бреют), значит, Мамочка -- мужчина? И не просто мужчина, а ТРУП мужчины (провалившиеся глазницы, оскаленные зубы, спелёнутое погребальным саваном тело ...)?
ВНЕЗАПНО да.
Разгадка -- в германо-скандинавских мифах о происхождении видов мира.
Чтение их создаёт неизгладимое впечатление, что сочиняли их то ли мизогины-психонавты, обожравшиеся мухоморов, то ли хронодесантировавшиеся в Х век фанаты "Футурамы" и лично Бендера Н.Родригеса, ибо только так можно было додуматься до картины самозарождающихся в Мировой Бездне из тлетворного тумана Нифльхейма и огненных искр Муспельхейма инеистого великана Имира (Аургельмира) и его высокоудойной коровы Аудумлы, немедленно вылизавшей в этом инее Одинова дедулю Бури.
Откуда взялась Одинова бабуля и прочие члены его семьи, там не сказано, но я так понимаю, корова, как порядочная, не только солонец лизала и доилась, но и гадила ...
Имир же, будучи типичным мужиком, не имел ни желания, ни нужды чем-либо заниматься, а только дремал, поочерёдно тянул из четырёх сисек пиво молоко, поёживался (из Нифльхейма дуло) да потирал одну заскорузлую пятку о другую (от Муспельхейма припекало), и столь бурная деятельность неизбежно довела его до цугундера: в подмышках и паху у него завелись ... нет, не воши, а совсем наоборот -- другие инеистые великаны, а также осы асы. Калибером поменьше.
В/на какой конкретно окраине тела Имира зародилось гордое племя асов, саги опять-таки благоразумно умалчивают, но само название (As-s) какбе намекает ...
А я говорила, что у этих жовто-блакитных (национальные цвета Швеции, а вы что подумали? А?) всё через жопу!
Бендер Н.Родригес косплеит Имира
Побуждаемый зудящими нанопотомками непрерывно чесаться и тем самым подгонять прогресс и мировую революцию эволюцию, и без того злой по жизни Имир совсем осатанел от бессонницы, и тогда потомство, возглавляемое тремя братьями -- Одином, Вили и Ве, в целях превентивной самообороны и расширения жизненного пространства на все четыре стороны, в буквальном смысле утопило в крови как собственного пращура, так и всю расу инеистых великанов-гримтурсенов, за исключением успевшего свалить на спасательной шлюпке в направлении Нифльхейма турса Бергельмира с семейством.
Ничему это его, кстати, не научило -- а мог бы допереть на собственном опыте, что от этих отморозков-асов и ихних методов окончательного решения всех вопросов надо держаться подальше.
Братья же спихнули останки Имира поглубже в Мировую Бездну и сделали вид, что так оно всегда и было.
Куда они дели корову, неизвестно.
Постепенно разлагающееся тело Имира было так или иначе приспособлено к делу, а внутри опустевшей черепной коробки развился какой-никакой разум, чего не наблюдалось там даже при жизни Имира.
На гниющий же труп невесть откуда наползли полчища опарышей, но тут кому-то из асов, именующихся ныне "богами", по случаю Дня Славной Победы спьяну пришла идея устроить историческую реконструкцию Первой Имировой, тока в масштабе 1:43, и он превратил их в ... карликов (альвов).
Тоись, эльфов.
И да, у нас именно такие эльфы.
Торин, Балин, Двалин, Фили, Кили, Дори, Ори, Нори, Ойн, Глойн, Бифур, Бофур, Бомбур ...
Кто сказал "Профессор"?!
Карлики зародились сначала в теле Имира, были они и вправду червями. Но по воле богов они обрели человеческий разум и приняли облик людей.
Видение Гюльви, XIV
...Нии и Ниди,
Нордри и Судри,
Аустри и Вестри,
Альтьов, Двалин,
Нар и Наин,
Нипинг, Даин,
Бивур, Бавур,
Бёмбур, Нори,
Ори, Онар,
Оин, Мьёдвитнир,
Гандальв и Вигг,
Виндальв, Торин,
Фили и Кили,
Фундин, Вали,
Трор и Троин,
Текк, Вит и Лит,
Нюр и Нюрад,
Рекк и Радсвинн...
...Драупнир, Дольгтвари,
Хар, Хугстари,
Хледьольв, Глоин,
Дори и Ори,
Дув и Андвари,
Хефтифили,
Хар и Свиар...
Прорицание вёльвы
Со временем сломленные и потрясённые божьим коварством бывшие опарыши, так и не превратившись в полноценных падальных мух (Calliphoridae), расползлись по тёмным, сырым и холодным закоулкам, нарекли их как-нибудь покрасивше -- Нидавеллиром там или Свартальфахеймом, -- а себя, для симметрии, Дивным Народом (Mirabile Populus), сиречь "бесподобцами", -- и принялись угрюмо строить в этих закоулках высокотехнологическую цивилизацию.
С блэкджеком и робошлюхами.
Ибо рождённый летать будет летать! Хотя бы и на протезах.
Самые продвинутые -- под предводительством генерального конструктора Вёлунда (Воланда), известного также как Питер Вейланд -- сделали себе и человечеству не только робошлюх и летать, но и много нехорошего, получив в сухом остатке генно-модифицированную помесь бабы с жабой по имени Рипли-8, разбитый пополам и вдребезги Париж и бракованного робота класса "буратино" Давыдку с дефектной памятью.
Корпорация "Вейланд Ютани" представляет: блэкджек и бракованные робошлюхи андроиды
Ну и косплей Мересьева в лице Карлссона ещё.
(продолжение следует)