Очерк быта народов Урала. Татары
Оригинал взят у rus_turk в Очерк быта народов Урала. Татары
С. Г. Рыбаков. Очерк быта и современного состояния инородцев Урала // Наблюдатель, 1895, № 7.
Совершенная мною экскурсия летом 1893 г. имела место в Уфимской в Оренбургской губерниях. Собранные мною материалы и наблюдения ограничиваются пределами города Уфы и Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии, и потому легко могут оказаться односторонними, неполными, требующими добавления и поправок. Упомянутым летом я сосредоточил свое внимание главным образом на собирании инородческого этнографического материала, преимущественно песен татарских, башкирских, тептярских, черемисских с их мелодиями.
В описываемом крае - в Уфимской и Оренбургской губерниях - обитает, как известно, много разнообразных инородческих племен, среди которых все более и более распространяется господствующая нация русская. Здесь встречаем народности, принадлежащие к финно-угорскому и тюрко-татарскому племенам: татар, киргиз, башкир, тептярей, мещеряков, мордву, чуваш, черемис и др.
Край этот до последнего времени можно было считать почти девственным, нетронутым, и народности обитали в нем в первобытных, не меняющихся условиях жизни, сохраняя цельность своего племенного облика. Но в последнее время поступательное движение русской культуры на Восток коснулось и этого края и произвело в жизни Приуралья существенный перелом, открывая в ней новую эру. Изменения в жизни края связаны с проведением Великого Сибирского железнодорожного пути, который произвел глубокое впечатление на примитивные народности и вызвал между ними новые экономические и социальные отношения.
Проведение этого пути, начавшегося с запада, со стороны Европейской России, от г. Самары, и пересекшего уже Самарскую, Уфимскую, Оренбургскую и даже Тобольскую губернию, знаменует решительное воцарение русской культуры в этом крае.
Как мощная сила, приходящая извне, эта культура, конечно, должна произвести ломку прежних форм жизни и взамен их насадить новые, особенно среди инородцев. И действительно, подобная ломка, перерождение форм жизни уже и теперь замечаются, когда Великая Сибирская дорога успела достичь только тысячи верст и насчитывает своего существования 7-8 лет. Успехи русской культуры облегчаются здесь тем, что инородческое население, преобладающее по численности, живя в примитивных условиях жизни, обнаруживает малую культурную упругость и легко теряет свою самобытность. Несмотря на последнее обстоятельство, волна жизни и культуры, надвигаясь на инородцев, ставит им тяжелую задачу приспособления к новым основаниям жизни, принуждая отказываться от прежнего векового жизненного строя, и ставит им вопрос: «быть или не быть?» Тяжесть этого кризиса увеличивается тем, что представители господствующего племени вносили сюда хищническую культуру, бесцеремонно эксплоатируя край, обезземеливая кочевые народности, уничтожая у них скотоводство, и таким образом насильственно, без всякой постепенности, выбивая их из векового строя жизни и ведя их к вымиранию.
В виде иллюстрации можно привести известное хищение башкирских земель, имевшее место в 70-х годах и дождавшееся своего историка в лице Н. В. Ремезова, разоблачившего в книге «Очерки из жизни дикой Башкирии» все тайны этого хищения, практиковавшегося и частным, и официальным путем.
Жизненная волна стала совершать свои перестройки и перетасовки в этом краю особенно с проведением рельсового пути. Самаро-Златоустовско-Челябинская железная дорога, несмотря на свое недавнее существование, уже вызвала в жизни края много новых явлений и много старых наметила к упразднению. Проходя по краю, заселенному массой разнообразных народностей, она усилила общение между ними, а будучи связана с другими путями сообщения, привлекла в край другие отдаленные народности и облегчила местному населению сношения с ними. Проезжая осенью 1892 г. от Златоуста в Самару, я встретил татарина из г. Троицка Оренбургской губернии, который, оказалось, ехал в Бухару по Волге, Каспийскому морю и Закаспийской железной дороге - окружным путем вместо прежнего, через среднеазиатские степи. В Оренбургской губернии, в городах Оренбурге и Троицке, издавна до последнего времени существует так называемая меновая торговля с Средней Азией, преимущественно с Бухарой и Туркестаном.
В прежнее время название торговли соответствовало действительности, и вместо купли и продажи товаров существовала мена; но уже давно установилась обыкновенная торговля на деньги. До последних лет среднеазиатская торговля в Троицке имела обширные размеры: из Средней Азии приходили десятки верблюжьих караванов с азиатскими товарами - различными фруктами, хлопком, шелковыми материями; приезжала масса бухарцев - сартов, киргиз и других народностей - для покупки русских товаров - железа, хлеба, сундуков и т. п. Троицк и Оренбург были складочными пунктами среднеазиатских товаров для всего Приуралья и даже для большего района, - чем объясняются размеры торговли, - а путь следования товаров пролегал по среднеазиатским степям и был весьма продолжителен - до 3 месяцев; передвижение совершалось на верблюдах; недостатки его отражались на состоянии товаров, доходивших до Урала обыкновенно в измятом, запыленном и иссушенном виде. Но вот сооружаются сначала Закаспийская, а затем Самаро-Златоустовская железные дороги, и направление среднеазиатской торговли с Европейской Россией совершенно меняется, к огромной ее выгоде. Образуется кружный, весьма удобный и дешевый путь - по Закаспийской железной дороге, Каспийскому морю, Волге - в Европейскую Россию, а по Самаро-Златоустовской железной дороге в Приуралье. Значение Самаро-Златоустовской дороги было сознано бухарцами на первых же порах. Оказалось, что по этим новым путям сообщение с Приуральем совершается в 6 раз быстрее: вместо прежних 3 месяцев по степям - в 15 дней, а товары доставляются в свежем и незапыленном виде, что особенно отразилось на фруктах, которые стало возможным доставлять на Урал в неизмятом, сочном и почти свежем состоянии. Убедившись в этом, среднеазиатское население усердно пользуется новым путем сношений. Таким образом, строящийся Сибирский железнодорожный путь начал оказывать значительное влияние на столь отдаленные страны, как Бухара. Постоянно усиливающееся товарное движение на этой дороге доказывает все ее значение.
Новое значение дороги для края сказалось в неурожайные годы 1891-92 г., когда при посредстве ее транспорты хлеба доставлялись сравнительно дешево и легко в отдаленные уголки Уфимской и Оренбургской губернии и спасали от голода и смерти обрадованное население, которое с ужасом представляло себе размеры бедствия в том случае, если бы не была проведена железная дорога, и воссылало благодарность государственной власти. Дороге выпала возможность сделаться полезной для края еще во время ее постройки.
Культура, движущаяся в девственный край вместе с железной дорогой, вызвав эти новые явления и факты, уже наметила к упразднению много старых явлений жизни. На первом плане она произнесла свой приговор над патриархальным, несложным строем жизни низших классов народа в деревне, с его нравами, обычаями, песнями и т. п. Культура, как подмечено, всюду вытесняет непосредственное народное творчество в строе жизни, обычаях, песнях, миросозерцании, и это народное творчество быстро улетучивается или поддается всевозможным влияниям, а между тем плоды его имеют огромное значение для развития культуры. Поэтому важно и интересно собирать продукты народного творчества в таких мало еще затронутых цивилизацией местах, как Приуралье. Железные дороги, как проводники культуры, в корне переворачивают строй народной жизни и мировоззрения, производя часто самые уродливые сочетания старых форм жизни с новыми, городскими, и отталкивающие нравственные метаморфозы.
Около начальной станции Самаро-Златоустовской железной дороги - Кинеля - при ее возникновении образовался поселок в один порядок с десятком домов, выделившийся из соседнего большого села. Жители поселка - торгаши или содержатели трактиров - промышляют мелочной торговлей около железнодорожного вокзала. Торговля эта стала прибыльной с тех пор, как на ст. Кинель соединилась с Оренбургской железной дорогой Самаро-Златоустовская. Число поездов и пассажиров удвоилось, а с ними увеличились и барыши торговцев из поселка, так что они всецело занимаются торговлею и ни о чем другом думать не хотят. Желая познакомиться с жизнью поселка, я отправился туда пить чай. Каждый дом представляет из себя вроде чайного заведения для проезжающих. Торговка, у которой я заказал чаю, на мои расспросы о жителях сообщила мне, что поселяне никогда не занимались хлебопашеством, что они поддерживают только огородничество для торговли, ходят в городских костюмах (женщины в ситцевых модных платьях); любимым их времяпрепровождением служат прогулки парочками по платформе вокзала; деревенские песни петь стыдятся и никогда их не поют, а поют жестокие романсы. Мало этого, они стыдятся своих родичей - деревенских мужиков и баб из соседнего села, - никогда у них не бывают и сухо и неприязненно принимают их. Моя собеседница уверяла, что когда, напр., приходит к сыну в поселок мать, то он скрывает ее прибытие от гостей, если они окажутся, и на вопрос последних, кто пришел, нехотя отвечает: «Да так себе», а если гости настойчивы в своем любопытстве, говорит: «Да мать!» В станице Черкасской, по Самаро-Злаустовской железной дороге, крестьяне перестали петь свои песни с проведением дороги. Наоборот, на станции Абдулино, которая с проведением дороги сделалась значительным пунктом хлебной торговли, местные крещеные инородцы (татары) начали заимствовать у русских пение духовное и светское.
Так перерождается строй народной жизни под влиянием надвигающейся культуры даже в этом отдаленном крае. Впрочем, изменения в строе народной жизни здесь только еще наметились, не дали больших ростков и группируются пока вдоль линии железной дороги. Поэтому богатейший и ценный этнографический материал этого края остается еще налицо во всей своей нетронутости в ожидании исследования, хотя, вместе с тем, уже возникла опасность для его цельности и нетронутости с проведением железной дороги. Этнографический материал, могущий быть собран в этом крае, обещает быть особенно разнообразным и любопытным ввиду массы народностей, уживающихся здесь, и своеобразных богатых природных условий жизни. Для исследователя представляется весьма интересным вопрос о влиянии русской народной стихии на инородческую - и наоборот - в явлениях быта и, между прочим, в песенной и музыкальной сфере. Обращает на себя внимание факт усвоения инородцами не только русского языка, но и русских песен и мелодий, пословиц, выражений, а также обратное явление - распространение среди русских ломаного русского языка, инородческих мелодий и песен.
В Уфимской и Оренбургской губерниях водворились русские переселенцы из различных губерний внутренней России, и здесь можно подмечать смешение и взаимную переработку самых разнородных этнографических особенностей русского народа: здесь встречаются коренные, сложившиеся веками народные нравы; можно слышать драгоценные старинные, веющие эпической красотой песни. Песельниками славятся многие горные заводы и села, напр., Миас. Инородческие племена, наравне с русским интересные для исследования и изучения, хотя подлежат неизбежному перерождению под влиянием культуры и потере своей индивидуальности, но, пребывая в настоящее время еще в почти первоначальной цельности, они этим особенно ценны для науки.
Особую категорию этнографического материала могут доставить казачьи поселения, где раздается лихая казачья песня, мало еще исследованная, и царят своеобразные казачьи учреждения и обычаи.
Указав в общих чертах на влияние новых явлений жизни, на отражение развивающейся русской культуры в быту местного населения, я перейду затем к посильному изображению этого быта, насколько представление о нем сложилось у меня в течение летней экскурсии и насколько это надобно для лучшего понимания того этнографического материала, который мне удалось собрать в течение экскурсии.
Я ограничусь бытом инородцев, потому что преимущественно среди них делал наблюдения прошедшим летом. Я записывал песни с мелодиями среди следующих инородческих племен: среди татар, башкир, тептярей, нагайбаков (крещеных татар), черемис и мордвы. Последних двух народностей я не буду касаться ввиду недостаточности собранного материала и в интересах единства остального материала, который дают другие из перечисленных народностей, принадлежащие все к тюркско-татарскому племени, исповедующие магометанскую религию, за исключением небольшого числа крещеных татар, и говорящие на родственных наречиях.
Татары
Среди магометанских народностей Приуралья самая распространенная и устойчивая по своим племенным традициям - это татары, сосредоточивающиеся преимущественно в городах и торговых центрах, начиная от Казани, татарской столицы, и частью в деревнях. Излюбленное и почти единственное их занятие - торговля и финансовые предприятия, для чего татары обнаруживают вполне соответственную энергию и предприимчивость. Из всех инородческих племен Урала они единственные, которых можно встречать на всех главнейших торговых путях Европейской России, и особенно на Волге, где они слывут под именем «князей»; тогда как другие народности точно приросли к своим насаженным прадедовским местам и дальше своих юрт и кибиток ничего не знают.
Естественно, что у татар кругозор шире и нет уже следа той первобытной наивности, какою отличаются другие племена - дети своей природы. Татарин - это человек себе на уме, гешефтмахер, ловко смекающий свой барыш, и по настроению родствен во многом еврею. Поэтому почти все татары - торгаши или маклера́, непременный элемент всех базаров, ярмарок и торговых мест. Среди них встречаются богачи-миллионеры, ведущие торговые обороты на обширном районе, напр., в г. Троицке Оренбургской губернии, самом значительном после Уфы центре мусульманства в Приуралье. Первенствующий крез среди купцов - это татарин Яушев, ведущий миллионную торговлю хлебом и мануфактурными товарами в Туркестане, Троицке, Уфе и Казани.
Такова главная деятельность татар. Что касается их настроения, то это народ прежде всего религиозный до фанатичности. Известна религиозность мусульманских народностей и их тщательная заботливость об исполнении обрядностей. Татары же особенно ревнивы в соблюдении и охранении своей религии: малейший повод может возбудить их религиозную подозрительность и готовность стать за свою веру. С религией связано их племенное самосознание, которое у них несравненно интенсивнее, чем у других инородцев, и обнаруживает большую устойчивость в борьбе с посторонними влияниями, между прочим, с влиянием русской национальности. Упрочению сознания мусульман, и татар в особенности, содействовало учреждение при Екатерине II-ой 2-х должностей муфтиев - в Уфе и Крыму, - с какого времени татары создали у себя собственную грамотность и книжность. Религиозно-замкнутые и фанатичные, они ревниво оберегают от изменений свою индивидуальность, будучи предубеждены против других религиозных и национальных начал. Религиозность мусульманских народностей проявляется уже в том, что в самом маленьком селении имеется мечеть и при ней духовное лицо - мулла, соответствующий нашему священнику. По деревням мечети обыкновенно деревянные, четырехугольной формы, с высоким минаретом вроде свечи. Внутри главное помещение - место молитвы - представляет просторную четырехугольную комнату с большими окнами, чисто содержимую и устланную половиками. Впереди ее - углубление в стене, ниша, где хранятся священные книги и куда во время богослужения входит только мулла. По стенам висят канделябры или лампы, а посредине потолка - нечто вроде люстры. Перед молитвенною залой, при входе, один или два притвора, где правоверные снимают обувь, прежде чем войти на молитву. Общественная молитва совершается у них в высшей степени чинно: молящиеся в белых чалмах на голове занимают места правильными рядами и все одновременно делают различные движения при молитве: все разом поднимают ладони в молитвенном настроении, делают поясной поклон, образуя своими спинами ровную площадь, опускаются на колени и припадают головою к земле; затем встают, точно по команде. Все богослужение мусульман протекает среди большой тишины, прерываемой только шепотом и вздохами молящихся и скудным пением муллы и муэдзина с характерным восточным пошибом, сбивающимся часто на речитатив.
Неизменно, 5 раз каждый день, во всяком мусульманском селении с высоты минаретов раздается меланхолический голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве. Селения нередко имеют 2-3 мечети, а в больших городах их бывает и более; обыкновенно они каменные. Уфа - главный духовный центр мусульман, резиденция муфтия; здесь получают посвящение и соответственные наставления муллы не только Приуралья, но Казанского края и Сибири, - лучшее доказательство духовной сплоченности мусульман и значения Уфы как мусульманского центра. Деятельный пункт свило себе мусульманство на Урале также в г. Троицке Оренбургской губернии, наполовину населенном татарами; до последних лет в городе мечетей было больше, чем христианских церквей, и их в настоящее время насчитывается до 6-7. Все они построены из камня в красивом стиле, приближающемся к стилю русских церквей - с куполами, шпицами, что вводит в обман вновь приезжающего, который издали любуется многочисленностью храмов, украшающих город, принимая их за христианские. Красота и благоустройство мечетей говорят о силе мусульманского элемента в городе, а частые призывы к молитве с высоты многочисленных минаретов значительно придают городу восточно-мусульманский отпечаток, несмотря на то, что здесь, при половинном русском населении (7-8 тысяч), имеются: классическая гимназия, женская прогимназия, общественная библиотека, русский клуб, до 11 русских начальных и городских школ. Настоящим восточным городом Троицк выглядывает летом, когда татары и вообще мусульмане справляют свой пост - уразу, а после него главный праздник - Курбан-байрам.
Во время уразы татары целый день не принимают пищи, а после заката солнца, возвратившись из мечетей, пируют на весь город: во всех татарских домах светятся огни до глубокой ночи, топятся печи, кипят самовары, слышен оживленный говор вокруг трапезы, устраиваемой по восточному обычаю на полу, на разостланных половиках и коврах. Почти неизменным спутником описываемой уразы являются пожары в татарских кварталах, благодаря тому, что, приготовляясь разговляться или после ро́зговенья, правоверные, уснув, забывают о печи и самоваре, греющемся в сенях, а печь, и особенно самовар, тем временем делают свое дело и поджигают дом. Главный свой праздник Курбан-байрам, наступающий после уразы, мусульмане справляют особенно торжественно. Он продолжается 7 дней (для бедных, впрочем, дня 3-4). В мечетях совершается торжественная служба. Правоверные одеваются в лучшие одежды и белые чалмы, усердно посещают друг друга, особенно бедные богатых, употребляют в пищу: непременно мясо, которое в другое время у большинства отсутствует; различные восточные кушанья, напр., пилав из риса, мяса, фруктов, лимона и пр.; восточные фрукты и сласти: урюк, изюм, бухарскую вишню, фисташки в сахаре, бухарскую дыню и т. п., и напитки: кумыс и мед. Богатые устраивают угощение для бедных, «для Бога», как они говорят, сзывают их часто в большом количестве и раздают подарки: ситцы, платки, припасы.
Вообще обрядовая сторона мусульманства в Троицке проявляется еще ярче, чем в Уфе. В Троицке же сосредоточиваются носители мусульманской премудрости и бдительные стражи ее интересов в лице местных мулл. Вообще этот город является центром, откуда зорко следят за неприкосновенностью религии правоверных в окружающих странах и где сосредоточиваются все вести о положении дел мусульманства.
Местные муллы постоянно первыми поднимаются, по малейшему поводу, на защиту своей веры или для отстаивания попранных интересов ее, и берут на себя роль ходатаев за весь мусульманский мир Приуралья и прилежащих стран, даже перед высшими государственными властями. Приведу, в виде иллюстрации, следующие рассказы, слышанные мною на месте. В 70-х или в начале 80-х годов в Златоустовском уезде Уфимской губернии в одном татарском селении во время страшной зимней вьюги, когда все дороги замело и зги не было видно, урядник или становой пристав распорядился, в заботах о путниках, застигнутых в страшную ночь вьюгою, повесить нашедшийся в селении колокол на минарете, как единственном высоком пункте в деревне, и звонить непрерывно. Трудно описать смятение и переполох среди татарской деревни, последовавшие за этим распоряжением: татары увидели посягательство на свою веру, намерение окрестить их, и поднялись как один; волнение необыкновенно заразительно передалось в следующие дни соседним и дальнейшим деревням и, спустя немного, охватило целый округ, перевалило через Уральский хребет в Оренбургскую губ. и отразилось в Троицке, где оно нашло своих выразителей перед государственными властями в лице местных мулл, которые ездили (будто бы) с петицией в Петербург, в защиту своей попранной религии, и причинили местным властям массу хлопот по восстановлению нарушенного спокойствия целого края, для чего сочли необходимым устранить из той местности преступного урядника, распорядившегося повесить колокол на минарете.
В последние годы, Министерство народного просвещения решило взять под свой надзор учебники, употребляемые в татарских школах при мечетях - в так называемых медресэ, - подозревая в них антигосударственные тенденции (так как многие из них напечатаны за границей - в Бухаре, Персии), и распорядилось по округу взять из медресэ образчики учебников. Это собирание учебников было учинено довольно бесцеремонно, при посредстве полицейской власти, и в г. Чистополь, напр., инспектор народных училищ, исполнявший распоряжение начальства, устроил вместе с исправником почти осаду мечети, - окружив ее внезапно со всех сторон и заперев выходы. В г. Троицке полиция, без участия местной учебной администрации, по распоряжению высшей учебно-окружной власти послала муллам повелительное предложение - представить учебники начальству, и муллы оскорбились тоном предложения.
Намерение государственной власти подчинить общей цензуре мусульманские учебники застало татар врасплох и озадачило их, а действия местных властей, приводивших в исполнение названное намерение, могли возбудить религиозную подозрительность татар, и у них могли родиться мрачные мысли о беззащитности их религии. И вот голоса смятенных правоверных доходят до слуха троицких мулл и, гармонируя с их личным настроением, нашли в них ревностных выразителей общего смятения мусульманских умов и ходатаев перед властями за попираемую религию. Опять едут троицкие муллы в Петербург, живут там довольно долго, находят не вполне литературного выразителя их жалоб и подают обширную петицию министру народного просвещения, в которой сообщают, что не могут в скором времени исполнить распоряжения министерства о представлении учебному начальству учебников, - ввиду их ограниченного количества, - и о замене их руководствами, одобренными русскою цензурою, - за неимением таковых в продаже; просят отсрочки помянутого распоряжения, и затем жалуются на меры и действия местных властей, указывают на случаи в Чистополе и Троицке, высказывают свою обиду по поводу бесцеремонности полиции, обращают внимание министра на изложенные происшествия, желая-де предупредить осложнение дел для русских властей, если придет в волнение население, простирающееся от вершин Урала до границ Индии. Такая величественная угроза, которою оканчивают свою петицию троицкие муллы, отличается, конечно, более широтою замысла и расчетом на известное впечатление, чем реальным значением. Рассказанные случаи показывают, сколь велика религиозная возбудимость и подозрительность татар и в какой степени они находятся на страже своей религии. Много других фактов подтверждают их фанатичную предубежденность против всяких чуждых влияний и упорное сопротивление воздействию русской культуры. Татары неохотно отдают своих детей в русские гимназии, а в Троицке, напр., до сих пор не было ни одного татарина в гимназии, тогда как киргизы, без малейших сомнений и раздумья, поступают в средние учебные заведения, и нередко с блеском оканчивают учение, а затем успешно слушают университетский курс и вырабатываются в культурных общественных деятелей: врачей, следователей, судей и даже ученых. Татары же, получив университетское образование, обращают его на пользу тех же правоверных и ислама, отстаивая помощью пера их интересы. Они легко расстаются с тем образом мыслей, который налагает университет, как печать, на своих питомцев. В Уфе рассказывали об одном муфтии, что он в молодости кончил курс Казанского университета и затем в Уфе блистал как светский кавалер, одевался по последней европейской моде, играл в карты в клубе, танцовал, разделял так называемые передовые взгляды, но все это - до времени избрания его в муфтии, после чего он круто возвратился к обыкновениям своих предков, сбросил европейское платье, облекся в халат, светские знакомства прекратил, от клуба, карт и пр. отказался, как отказался и от передовых взглядов, сделавшись ревностным выразителем образа мыслей правоверных…
Татары обнаруживали неудовольствие и были не прочь поупорствовать по поводу требования русского правительства, чтобы знание русского языка было обязательно для каждого муллы, без чего не может быть совершаемо и поставление в муллы. Лишь видя неизбежность подчинения, татары волей-неволей примолкли, и теперь в Уфе каждый посвящающийся в муллы держит предварительно экзамен по русскому языку, кажется, при городском училище.
Русская миссионерская деятельность, довольно энергично направляемая в Уфе преосвященным Дионисием, - известным миссионером, подвизавшимся раньше в Якутске на поприще обращения в христианство, - пожинает плоды скорее среди язычников края: черемис, мордвы, чем среди магометан, и особенно татар.
Поддержанию религиозной замкнутости и фанатичности значительно содействуют школы мусульманской грамотности, которые состоят обыкновенно при мечетях и называются: низшие, подготовительные - мектебэ, а высшие - медресэ.
В них изучаются арабский язык и Коран. Период обучения - продолжительный, от 5 до 20 лет, и наполняется большею частию усвоением наизусть отдельных мест Корана, причем понимание их отходит на второй план, и многие инородцы, напр., башкиры, отдают явное предпочтение русским начальным школам за быстроту обучения в них грамоте. В медресэ сосредоточивается вся татарская грамотность и письменность, и из них же выходят произведения книжного сочинительства, стоящие особняком от произведений народного творчества и известные под названием мнажат или ба́ит. Это нечто вроде религиозных и светских поэм и стихотворений, поучительных или повествовательных, или написанных на злобы дня из жизни народной. От татар эти продукты искусственного сочинительства распространяются среди других инородцев.
Таким образом, татары, крепко держась своей религии и будучи неподатливы на посторонние влияния, обнаруживают несравненно бо́льшую племенную упругость и самосознание, чем другие инородцы, и обещают долго отстаивать свою племенную индивидуальность, что подтверждается малой изменяемостью их быта: живя большею частью в городах, среди русского населения, они успешно сохраняют в обстановке, обычаях и нравах весь восточный колорит. Жилища их имеют обычное у инородцев устройство: посредине избы - сени, налево от которых чистая половина, где обитают супруги и принимаются гости; эта половина устлана коврами и половиками, уставлена иногда русскими стульями, столами и шкафами, которыми хозяева почти не пользуются, так как сами восседают и принимают пищу постоянно на полу. Направо от сеней нечто вроде кухни с широкими скамейками-нарами, печью вроде камина со вмазанным в нее котлом; на этой половине обитают другие домочадцы - родственники, работники и т. п. Жилища и вообще домашний обиход у татар отличается большею чистотою и опрятностью, чем у других инородцев.
Семейная жизнь их замкнута: жены почти не показываются мужчинам, за исключением русских; тщательно скрывают свое лицо от посторонних взоров и вращаются только в семейном кругу, не появляясь ни в каких общественных местах и сборищах, в то время как у других инородцев женщины пользуются большею свободою: у башкир почти не закрываются в присутствии мужчин, а у киргиз вовсе не закрываются и наравне с мужчинами занимаются промыслами, приезжают иногда одни в города на базары и продают там кумыс, пшеницу и проч.
Многоженство у татар распространено больше, чем у других инородцев, а богатые из них имеют целые гаремы, приспособляя для этого свои жилища, в которых нередко азиатская обстановка совмещается с европейской, так что в парадных приемных комнатах вы встречаете зеркала, мягкую мебель, диваны, бархат, а во внутренних наталкиваетесь на пестрое убранство коврами, материями в восточном вкусе; здесь многочисленные жены проводят время, вкушают пищу без вилок и хлеба, прямо на полу, среди ковров и пуховиков.
Итак, весь строй жизни и наклонности татар обусловливают специализацию занятий и интересов, односторонность и узость воззрений и чувствований, под влиянием религиозной и бытовой замкнутости, и известную сухость характера, ведущую к прозаичности их жизни и деятельности, что отчасти отражается и на поэтическом творчестве этого народа.
Произведения поэтического творчества народностей Урала, говорящих на татарском языке, могут быть разделены на два главных разряда.
Первый разряд - стихотворения книжного, искусственного творчества, нечто вроде поэм или од на исторические, героические или нравственные сюжеты, а также на злобу дня; они большею частию имеют солидное и поучительное содержание и носят название: мнажат (обращение к Богу) - чисто религиозного характера, и ба́ит - стихотворения светского характера, принадлежащие перу главным образом мулл из татар и исполняемые в собраниях степенных, пожилых правоверных, считающих неприличным для себя петь чисто народные песни, особенно игривого содержания, к которым они относятся пренебрежительно, называя их термином шалтай-балтай.
Второй разряд - песни непосредственно народного творчества, называемые джерлар. Обыкновенно они кратки, в одну строфу (4 строчки), причем первая полустрофа большею частию не имеет внутренней связи с последующей второй и соблюдается лишь внешняя связь - рифма во 2-ой и 4-ой строчках. В первой полустрофе очень часто заключается какой-нибудь поэтический образ или картина природы.
Главный источник песенного творчества у татар - Казанский край. Значительная часть татарских песен - казанского происхождения. В Оренбургской губернии местных творцов песен я почти не встречал, в противоположность башкирам и тептярям, у которых почти в каждой деревне имеется свой сочинитель песен. Видимо, у татар поэтические склонности гораздо слабее, чем у других инородцев, вероятно, в силу того, что они слишком заняты узкими, сухими, меркантильными интересами. В выборе напевов и песен татары руководятся модой, согласно которой чередуются тот или другой цикл песен. Песни татар, как и других мусульманских народностей Урала, делятся по характеру мелодии на два класса: 1) протяжные (проголосные) - узункуй; 2) скорые, плясовые - такмак; а по строению своему на два вида: 1) на простые и 2) на сложные, состоящие из соединения протяжных песен (узункуй) со скорыми (такмак), причем протяжные составляют первую часть песни, а скорые - 2-ю, являясь в виде припевов. Мелодия и текст не связаны между собою настолько, чтобы неизменно сопровождать друг друга: каждый текст может распеваться не только на данную, но и на другие мелодии; бывают, однако, исключения: некоторые песни или припевы распеваются только на свой мотив.
Содержание татарских песен довольно разнообразно, касаясь различных сторон повседневной жизни; самая многочисленная часть их посвящена любовным сюжетам, причем дело доходит часто до неудобных откровенностей и реализма. Так называемые такмаки - все любовного содержания. В протяжных песнях (узункуй) встречаются такие темы: краткость жизни; здоровье и ценность его; сиротство; тоска по родине и тяжелая жизнь на чужбине (в солдатских песнях); гнетущее влияние раздумья, горя; жалкое состояние бедняка; важность друзей; тяжесть разлуки; скоротечность времени; нелюбовь к снохе и т. п. Что касается характера татарских песенных мелодий, равно как и других инородческих, то в них вообще не чувствуется сложных изгибов развитого и глубокого чувства, нет того захватывающего лиризма, какой присущ русским песням, но они не лишены своеобразного настроения и выразительности.
Татарским мелодиям присущи оригинальность и характер древности; если всмотреться в состав их звукорядов, то в последних можно открыть присутствие древнегреческих или так называемых церковных ладов, пятитонной, так называемой китайской гаммы и пр. Татарские мелодии вообще мало подходят под обычную общеевропейскую гармонизацию. Они нередко бывают украшены в восточном вкусе фиоритурами, триолями и т. п.
В тексте татарских песен иногда обнаруживается русское влияние: попадаются чисто русские слова, восклицания, припевы и т. п.
(Продолжение следует)
С. Г. Рыбаков. Очерк быта и современного состояния инородцев Урала // Наблюдатель, 1895, № 7.
Совершенная мною экскурсия летом 1893 г. имела место в Уфимской в Оренбургской губерниях. Собранные мною материалы и наблюдения ограничиваются пределами города Уфы и Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии, и потому легко могут оказаться односторонними, неполными, требующими добавления и поправок. Упомянутым летом я сосредоточил свое внимание главным образом на собирании инородческого этнографического материала, преимущественно песен татарских, башкирских, тептярских, черемисских с их мелодиями.
В описываемом крае - в Уфимской и Оренбургской губерниях - обитает, как известно, много разнообразных инородческих племен, среди которых все более и более распространяется господствующая нация русская. Здесь встречаем народности, принадлежащие к финно-угорскому и тюрко-татарскому племенам: татар, киргиз, башкир, тептярей, мещеряков, мордву, чуваш, черемис и др.
Край этот до последнего времени можно было считать почти девственным, нетронутым, и народности обитали в нем в первобытных, не меняющихся условиях жизни, сохраняя цельность своего племенного облика. Но в последнее время поступательное движение русской культуры на Восток коснулось и этого края и произвело в жизни Приуралья существенный перелом, открывая в ней новую эру. Изменения в жизни края связаны с проведением Великого Сибирского железнодорожного пути, который произвел глубокое впечатление на примитивные народности и вызвал между ними новые экономические и социальные отношения.
Проведение этого пути, начавшегося с запада, со стороны Европейской России, от г. Самары, и пересекшего уже Самарскую, Уфимскую, Оренбургскую и даже Тобольскую губернию, знаменует решительное воцарение русской культуры в этом крае.
Как мощная сила, приходящая извне, эта культура, конечно, должна произвести ломку прежних форм жизни и взамен их насадить новые, особенно среди инородцев. И действительно, подобная ломка, перерождение форм жизни уже и теперь замечаются, когда Великая Сибирская дорога успела достичь только тысячи верст и насчитывает своего существования 7-8 лет. Успехи русской культуры облегчаются здесь тем, что инородческое население, преобладающее по численности, живя в примитивных условиях жизни, обнаруживает малую культурную упругость и легко теряет свою самобытность. Несмотря на последнее обстоятельство, волна жизни и культуры, надвигаясь на инородцев, ставит им тяжелую задачу приспособления к новым основаниям жизни, принуждая отказываться от прежнего векового жизненного строя, и ставит им вопрос: «быть или не быть?» Тяжесть этого кризиса увеличивается тем, что представители господствующего племени вносили сюда хищническую культуру, бесцеремонно эксплоатируя край, обезземеливая кочевые народности, уничтожая у них скотоводство, и таким образом насильственно, без всякой постепенности, выбивая их из векового строя жизни и ведя их к вымиранию.
В виде иллюстрации можно привести известное хищение башкирских земель, имевшее место в 70-х годах и дождавшееся своего историка в лице Н. В. Ремезова, разоблачившего в книге «Очерки из жизни дикой Башкирии» все тайны этого хищения, практиковавшегося и частным, и официальным путем.
Жизненная волна стала совершать свои перестройки и перетасовки в этом краю особенно с проведением рельсового пути. Самаро-Златоустовско-Челябинская железная дорога, несмотря на свое недавнее существование, уже вызвала в жизни края много новых явлений и много старых наметила к упразднению. Проходя по краю, заселенному массой разнообразных народностей, она усилила общение между ними, а будучи связана с другими путями сообщения, привлекла в край другие отдаленные народности и облегчила местному населению сношения с ними. Проезжая осенью 1892 г. от Златоуста в Самару, я встретил татарина из г. Троицка Оренбургской губернии, который, оказалось, ехал в Бухару по Волге, Каспийскому морю и Закаспийской железной дороге - окружным путем вместо прежнего, через среднеазиатские степи. В Оренбургской губернии, в городах Оренбурге и Троицке, издавна до последнего времени существует так называемая меновая торговля с Средней Азией, преимущественно с Бухарой и Туркестаном.
В прежнее время название торговли соответствовало действительности, и вместо купли и продажи товаров существовала мена; но уже давно установилась обыкновенная торговля на деньги. До последних лет среднеазиатская торговля в Троицке имела обширные размеры: из Средней Азии приходили десятки верблюжьих караванов с азиатскими товарами - различными фруктами, хлопком, шелковыми материями; приезжала масса бухарцев - сартов, киргиз и других народностей - для покупки русских товаров - железа, хлеба, сундуков и т. п. Троицк и Оренбург были складочными пунктами среднеазиатских товаров для всего Приуралья и даже для большего района, - чем объясняются размеры торговли, - а путь следования товаров пролегал по среднеазиатским степям и был весьма продолжителен - до 3 месяцев; передвижение совершалось на верблюдах; недостатки его отражались на состоянии товаров, доходивших до Урала обыкновенно в измятом, запыленном и иссушенном виде. Но вот сооружаются сначала Закаспийская, а затем Самаро-Златоустовская железные дороги, и направление среднеазиатской торговли с Европейской Россией совершенно меняется, к огромной ее выгоде. Образуется кружный, весьма удобный и дешевый путь - по Закаспийской железной дороге, Каспийскому морю, Волге - в Европейскую Россию, а по Самаро-Златоустовской железной дороге в Приуралье. Значение Самаро-Златоустовской дороги было сознано бухарцами на первых же порах. Оказалось, что по этим новым путям сообщение с Приуральем совершается в 6 раз быстрее: вместо прежних 3 месяцев по степям - в 15 дней, а товары доставляются в свежем и незапыленном виде, что особенно отразилось на фруктах, которые стало возможным доставлять на Урал в неизмятом, сочном и почти свежем состоянии. Убедившись в этом, среднеазиатское население усердно пользуется новым путем сношений. Таким образом, строящийся Сибирский железнодорожный путь начал оказывать значительное влияние на столь отдаленные страны, как Бухара. Постоянно усиливающееся товарное движение на этой дороге доказывает все ее значение.
Новое значение дороги для края сказалось в неурожайные годы 1891-92 г., когда при посредстве ее транспорты хлеба доставлялись сравнительно дешево и легко в отдаленные уголки Уфимской и Оренбургской губернии и спасали от голода и смерти обрадованное население, которое с ужасом представляло себе размеры бедствия в том случае, если бы не была проведена железная дорога, и воссылало благодарность государственной власти. Дороге выпала возможность сделаться полезной для края еще во время ее постройки.
Культура, движущаяся в девственный край вместе с железной дорогой, вызвав эти новые явления и факты, уже наметила к упразднению много старых явлений жизни. На первом плане она произнесла свой приговор над патриархальным, несложным строем жизни низших классов народа в деревне, с его нравами, обычаями, песнями и т. п. Культура, как подмечено, всюду вытесняет непосредственное народное творчество в строе жизни, обычаях, песнях, миросозерцании, и это народное творчество быстро улетучивается или поддается всевозможным влияниям, а между тем плоды его имеют огромное значение для развития культуры. Поэтому важно и интересно собирать продукты народного творчества в таких мало еще затронутых цивилизацией местах, как Приуралье. Железные дороги, как проводники культуры, в корне переворачивают строй народной жизни и мировоззрения, производя часто самые уродливые сочетания старых форм жизни с новыми, городскими, и отталкивающие нравственные метаморфозы.
Около начальной станции Самаро-Златоустовской железной дороги - Кинеля - при ее возникновении образовался поселок в один порядок с десятком домов, выделившийся из соседнего большого села. Жители поселка - торгаши или содержатели трактиров - промышляют мелочной торговлей около железнодорожного вокзала. Торговля эта стала прибыльной с тех пор, как на ст. Кинель соединилась с Оренбургской железной дорогой Самаро-Златоустовская. Число поездов и пассажиров удвоилось, а с ними увеличились и барыши торговцев из поселка, так что они всецело занимаются торговлею и ни о чем другом думать не хотят. Желая познакомиться с жизнью поселка, я отправился туда пить чай. Каждый дом представляет из себя вроде чайного заведения для проезжающих. Торговка, у которой я заказал чаю, на мои расспросы о жителях сообщила мне, что поселяне никогда не занимались хлебопашеством, что они поддерживают только огородничество для торговли, ходят в городских костюмах (женщины в ситцевых модных платьях); любимым их времяпрепровождением служат прогулки парочками по платформе вокзала; деревенские песни петь стыдятся и никогда их не поют, а поют жестокие романсы. Мало этого, они стыдятся своих родичей - деревенских мужиков и баб из соседнего села, - никогда у них не бывают и сухо и неприязненно принимают их. Моя собеседница уверяла, что когда, напр., приходит к сыну в поселок мать, то он скрывает ее прибытие от гостей, если они окажутся, и на вопрос последних, кто пришел, нехотя отвечает: «Да так себе», а если гости настойчивы в своем любопытстве, говорит: «Да мать!» В станице Черкасской, по Самаро-Злаустовской железной дороге, крестьяне перестали петь свои песни с проведением дороги. Наоборот, на станции Абдулино, которая с проведением дороги сделалась значительным пунктом хлебной торговли, местные крещеные инородцы (татары) начали заимствовать у русских пение духовное и светское.
Так перерождается строй народной жизни под влиянием надвигающейся культуры даже в этом отдаленном крае. Впрочем, изменения в строе народной жизни здесь только еще наметились, не дали больших ростков и группируются пока вдоль линии железной дороги. Поэтому богатейший и ценный этнографический материал этого края остается еще налицо во всей своей нетронутости в ожидании исследования, хотя, вместе с тем, уже возникла опасность для его цельности и нетронутости с проведением железной дороги. Этнографический материал, могущий быть собран в этом крае, обещает быть особенно разнообразным и любопытным ввиду массы народностей, уживающихся здесь, и своеобразных богатых природных условий жизни. Для исследователя представляется весьма интересным вопрос о влиянии русской народной стихии на инородческую - и наоборот - в явлениях быта и, между прочим, в песенной и музыкальной сфере. Обращает на себя внимание факт усвоения инородцами не только русского языка, но и русских песен и мелодий, пословиц, выражений, а также обратное явление - распространение среди русских ломаного русского языка, инородческих мелодий и песен.
В Уфимской и Оренбургской губерниях водворились русские переселенцы из различных губерний внутренней России, и здесь можно подмечать смешение и взаимную переработку самых разнородных этнографических особенностей русского народа: здесь встречаются коренные, сложившиеся веками народные нравы; можно слышать драгоценные старинные, веющие эпической красотой песни. Песельниками славятся многие горные заводы и села, напр., Миас. Инородческие племена, наравне с русским интересные для исследования и изучения, хотя подлежат неизбежному перерождению под влиянием культуры и потере своей индивидуальности, но, пребывая в настоящее время еще в почти первоначальной цельности, они этим особенно ценны для науки.
Особую категорию этнографического материала могут доставить казачьи поселения, где раздается лихая казачья песня, мало еще исследованная, и царят своеобразные казачьи учреждения и обычаи.
Указав в общих чертах на влияние новых явлений жизни, на отражение развивающейся русской культуры в быту местного населения, я перейду затем к посильному изображению этого быта, насколько представление о нем сложилось у меня в течение летней экскурсии и насколько это надобно для лучшего понимания того этнографического материала, который мне удалось собрать в течение экскурсии.
Я ограничусь бытом инородцев, потому что преимущественно среди них делал наблюдения прошедшим летом. Я записывал песни с мелодиями среди следующих инородческих племен: среди татар, башкир, тептярей, нагайбаков (крещеных татар), черемис и мордвы. Последних двух народностей я не буду касаться ввиду недостаточности собранного материала и в интересах единства остального материала, который дают другие из перечисленных народностей, принадлежащие все к тюркско-татарскому племени, исповедующие магометанскую религию, за исключением небольшого числа крещеных татар, и говорящие на родственных наречиях.
Татары
Среди магометанских народностей Приуралья самая распространенная и устойчивая по своим племенным традициям - это татары, сосредоточивающиеся преимущественно в городах и торговых центрах, начиная от Казани, татарской столицы, и частью в деревнях. Излюбленное и почти единственное их занятие - торговля и финансовые предприятия, для чего татары обнаруживают вполне соответственную энергию и предприимчивость. Из всех инородческих племен Урала они единственные, которых можно встречать на всех главнейших торговых путях Европейской России, и особенно на Волге, где они слывут под именем «князей»; тогда как другие народности точно приросли к своим насаженным прадедовским местам и дальше своих юрт и кибиток ничего не знают.
Естественно, что у татар кругозор шире и нет уже следа той первобытной наивности, какою отличаются другие племена - дети своей природы. Татарин - это человек себе на уме, гешефтмахер, ловко смекающий свой барыш, и по настроению родствен во многом еврею. Поэтому почти все татары - торгаши или маклера́, непременный элемент всех базаров, ярмарок и торговых мест. Среди них встречаются богачи-миллионеры, ведущие торговые обороты на обширном районе, напр., в г. Троицке Оренбургской губернии, самом значительном после Уфы центре мусульманства в Приуралье. Первенствующий крез среди купцов - это татарин Яушев, ведущий миллионную торговлю хлебом и мануфактурными товарами в Туркестане, Троицке, Уфе и Казани.
Такова главная деятельность татар. Что касается их настроения, то это народ прежде всего религиозный до фанатичности. Известна религиозность мусульманских народностей и их тщательная заботливость об исполнении обрядностей. Татары же особенно ревнивы в соблюдении и охранении своей религии: малейший повод может возбудить их религиозную подозрительность и готовность стать за свою веру. С религией связано их племенное самосознание, которое у них несравненно интенсивнее, чем у других инородцев, и обнаруживает большую устойчивость в борьбе с посторонними влияниями, между прочим, с влиянием русской национальности. Упрочению сознания мусульман, и татар в особенности, содействовало учреждение при Екатерине II-ой 2-х должностей муфтиев - в Уфе и Крыму, - с какого времени татары создали у себя собственную грамотность и книжность. Религиозно-замкнутые и фанатичные, они ревниво оберегают от изменений свою индивидуальность, будучи предубеждены против других религиозных и национальных начал. Религиозность мусульманских народностей проявляется уже в том, что в самом маленьком селении имеется мечеть и при ней духовное лицо - мулла, соответствующий нашему священнику. По деревням мечети обыкновенно деревянные, четырехугольной формы, с высоким минаретом вроде свечи. Внутри главное помещение - место молитвы - представляет просторную четырехугольную комнату с большими окнами, чисто содержимую и устланную половиками. Впереди ее - углубление в стене, ниша, где хранятся священные книги и куда во время богослужения входит только мулла. По стенам висят канделябры или лампы, а посредине потолка - нечто вроде люстры. Перед молитвенною залой, при входе, один или два притвора, где правоверные снимают обувь, прежде чем войти на молитву. Общественная молитва совершается у них в высшей степени чинно: молящиеся в белых чалмах на голове занимают места правильными рядами и все одновременно делают различные движения при молитве: все разом поднимают ладони в молитвенном настроении, делают поясной поклон, образуя своими спинами ровную площадь, опускаются на колени и припадают головою к земле; затем встают, точно по команде. Все богослужение мусульман протекает среди большой тишины, прерываемой только шепотом и вздохами молящихся и скудным пением муллы и муэдзина с характерным восточным пошибом, сбивающимся часто на речитатив.
Неизменно, 5 раз каждый день, во всяком мусульманском селении с высоты минаретов раздается меланхолический голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве. Селения нередко имеют 2-3 мечети, а в больших городах их бывает и более; обыкновенно они каменные. Уфа - главный духовный центр мусульман, резиденция муфтия; здесь получают посвящение и соответственные наставления муллы не только Приуралья, но Казанского края и Сибири, - лучшее доказательство духовной сплоченности мусульман и значения Уфы как мусульманского центра. Деятельный пункт свило себе мусульманство на Урале также в г. Троицке Оренбургской губернии, наполовину населенном татарами; до последних лет в городе мечетей было больше, чем христианских церквей, и их в настоящее время насчитывается до 6-7. Все они построены из камня в красивом стиле, приближающемся к стилю русских церквей - с куполами, шпицами, что вводит в обман вновь приезжающего, который издали любуется многочисленностью храмов, украшающих город, принимая их за христианские. Красота и благоустройство мечетей говорят о силе мусульманского элемента в городе, а частые призывы к молитве с высоты многочисленных минаретов значительно придают городу восточно-мусульманский отпечаток, несмотря на то, что здесь, при половинном русском населении (7-8 тысяч), имеются: классическая гимназия, женская прогимназия, общественная библиотека, русский клуб, до 11 русских начальных и городских школ. Настоящим восточным городом Троицк выглядывает летом, когда татары и вообще мусульмане справляют свой пост - уразу, а после него главный праздник - Курбан-байрам.
Во время уразы татары целый день не принимают пищи, а после заката солнца, возвратившись из мечетей, пируют на весь город: во всех татарских домах светятся огни до глубокой ночи, топятся печи, кипят самовары, слышен оживленный говор вокруг трапезы, устраиваемой по восточному обычаю на полу, на разостланных половиках и коврах. Почти неизменным спутником описываемой уразы являются пожары в татарских кварталах, благодаря тому, что, приготовляясь разговляться или после ро́зговенья, правоверные, уснув, забывают о печи и самоваре, греющемся в сенях, а печь, и особенно самовар, тем временем делают свое дело и поджигают дом. Главный свой праздник Курбан-байрам, наступающий после уразы, мусульмане справляют особенно торжественно. Он продолжается 7 дней (для бедных, впрочем, дня 3-4). В мечетях совершается торжественная служба. Правоверные одеваются в лучшие одежды и белые чалмы, усердно посещают друг друга, особенно бедные богатых, употребляют в пищу: непременно мясо, которое в другое время у большинства отсутствует; различные восточные кушанья, напр., пилав из риса, мяса, фруктов, лимона и пр.; восточные фрукты и сласти: урюк, изюм, бухарскую вишню, фисташки в сахаре, бухарскую дыню и т. п., и напитки: кумыс и мед. Богатые устраивают угощение для бедных, «для Бога», как они говорят, сзывают их часто в большом количестве и раздают подарки: ситцы, платки, припасы.
Вообще обрядовая сторона мусульманства в Троицке проявляется еще ярче, чем в Уфе. В Троицке же сосредоточиваются носители мусульманской премудрости и бдительные стражи ее интересов в лице местных мулл. Вообще этот город является центром, откуда зорко следят за неприкосновенностью религии правоверных в окружающих странах и где сосредоточиваются все вести о положении дел мусульманства.
Местные муллы постоянно первыми поднимаются, по малейшему поводу, на защиту своей веры или для отстаивания попранных интересов ее, и берут на себя роль ходатаев за весь мусульманский мир Приуралья и прилежащих стран, даже перед высшими государственными властями. Приведу, в виде иллюстрации, следующие рассказы, слышанные мною на месте. В 70-х или в начале 80-х годов в Златоустовском уезде Уфимской губернии в одном татарском селении во время страшной зимней вьюги, когда все дороги замело и зги не было видно, урядник или становой пристав распорядился, в заботах о путниках, застигнутых в страшную ночь вьюгою, повесить нашедшийся в селении колокол на минарете, как единственном высоком пункте в деревне, и звонить непрерывно. Трудно описать смятение и переполох среди татарской деревни, последовавшие за этим распоряжением: татары увидели посягательство на свою веру, намерение окрестить их, и поднялись как один; волнение необыкновенно заразительно передалось в следующие дни соседним и дальнейшим деревням и, спустя немного, охватило целый округ, перевалило через Уральский хребет в Оренбургскую губ. и отразилось в Троицке, где оно нашло своих выразителей перед государственными властями в лице местных мулл, которые ездили (будто бы) с петицией в Петербург, в защиту своей попранной религии, и причинили местным властям массу хлопот по восстановлению нарушенного спокойствия целого края, для чего сочли необходимым устранить из той местности преступного урядника, распорядившегося повесить колокол на минарете.
В последние годы, Министерство народного просвещения решило взять под свой надзор учебники, употребляемые в татарских школах при мечетях - в так называемых медресэ, - подозревая в них антигосударственные тенденции (так как многие из них напечатаны за границей - в Бухаре, Персии), и распорядилось по округу взять из медресэ образчики учебников. Это собирание учебников было учинено довольно бесцеремонно, при посредстве полицейской власти, и в г. Чистополь, напр., инспектор народных училищ, исполнявший распоряжение начальства, устроил вместе с исправником почти осаду мечети, - окружив ее внезапно со всех сторон и заперев выходы. В г. Троицке полиция, без участия местной учебной администрации, по распоряжению высшей учебно-окружной власти послала муллам повелительное предложение - представить учебники начальству, и муллы оскорбились тоном предложения.
Намерение государственной власти подчинить общей цензуре мусульманские учебники застало татар врасплох и озадачило их, а действия местных властей, приводивших в исполнение названное намерение, могли возбудить религиозную подозрительность татар, и у них могли родиться мрачные мысли о беззащитности их религии. И вот голоса смятенных правоверных доходят до слуха троицких мулл и, гармонируя с их личным настроением, нашли в них ревностных выразителей общего смятения мусульманских умов и ходатаев перед властями за попираемую религию. Опять едут троицкие муллы в Петербург, живут там довольно долго, находят не вполне литературного выразителя их жалоб и подают обширную петицию министру народного просвещения, в которой сообщают, что не могут в скором времени исполнить распоряжения министерства о представлении учебному начальству учебников, - ввиду их ограниченного количества, - и о замене их руководствами, одобренными русскою цензурою, - за неимением таковых в продаже; просят отсрочки помянутого распоряжения, и затем жалуются на меры и действия местных властей, указывают на случаи в Чистополе и Троицке, высказывают свою обиду по поводу бесцеремонности полиции, обращают внимание министра на изложенные происшествия, желая-де предупредить осложнение дел для русских властей, если придет в волнение население, простирающееся от вершин Урала до границ Индии. Такая величественная угроза, которою оканчивают свою петицию троицкие муллы, отличается, конечно, более широтою замысла и расчетом на известное впечатление, чем реальным значением. Рассказанные случаи показывают, сколь велика религиозная возбудимость и подозрительность татар и в какой степени они находятся на страже своей религии. Много других фактов подтверждают их фанатичную предубежденность против всяких чуждых влияний и упорное сопротивление воздействию русской культуры. Татары неохотно отдают своих детей в русские гимназии, а в Троицке, напр., до сих пор не было ни одного татарина в гимназии, тогда как киргизы, без малейших сомнений и раздумья, поступают в средние учебные заведения, и нередко с блеском оканчивают учение, а затем успешно слушают университетский курс и вырабатываются в культурных общественных деятелей: врачей, следователей, судей и даже ученых. Татары же, получив университетское образование, обращают его на пользу тех же правоверных и ислама, отстаивая помощью пера их интересы. Они легко расстаются с тем образом мыслей, который налагает университет, как печать, на своих питомцев. В Уфе рассказывали об одном муфтии, что он в молодости кончил курс Казанского университета и затем в Уфе блистал как светский кавалер, одевался по последней европейской моде, играл в карты в клубе, танцовал, разделял так называемые передовые взгляды, но все это - до времени избрания его в муфтии, после чего он круто возвратился к обыкновениям своих предков, сбросил европейское платье, облекся в халат, светские знакомства прекратил, от клуба, карт и пр. отказался, как отказался и от передовых взглядов, сделавшись ревностным выразителем образа мыслей правоверных…
Татары обнаруживали неудовольствие и были не прочь поупорствовать по поводу требования русского правительства, чтобы знание русского языка было обязательно для каждого муллы, без чего не может быть совершаемо и поставление в муллы. Лишь видя неизбежность подчинения, татары волей-неволей примолкли, и теперь в Уфе каждый посвящающийся в муллы держит предварительно экзамен по русскому языку, кажется, при городском училище.
Русская миссионерская деятельность, довольно энергично направляемая в Уфе преосвященным Дионисием, - известным миссионером, подвизавшимся раньше в Якутске на поприще обращения в христианство, - пожинает плоды скорее среди язычников края: черемис, мордвы, чем среди магометан, и особенно татар.
Поддержанию религиозной замкнутости и фанатичности значительно содействуют школы мусульманской грамотности, которые состоят обыкновенно при мечетях и называются: низшие, подготовительные - мектебэ, а высшие - медресэ.
В них изучаются арабский язык и Коран. Период обучения - продолжительный, от 5 до 20 лет, и наполняется большею частию усвоением наизусть отдельных мест Корана, причем понимание их отходит на второй план, и многие инородцы, напр., башкиры, отдают явное предпочтение русским начальным школам за быстроту обучения в них грамоте. В медресэ сосредоточивается вся татарская грамотность и письменность, и из них же выходят произведения книжного сочинительства, стоящие особняком от произведений народного творчества и известные под названием мнажат или ба́ит. Это нечто вроде религиозных и светских поэм и стихотворений, поучительных или повествовательных, или написанных на злобы дня из жизни народной. От татар эти продукты искусственного сочинительства распространяются среди других инородцев.
Таким образом, татары, крепко держась своей религии и будучи неподатливы на посторонние влияния, обнаруживают несравненно бо́льшую племенную упругость и самосознание, чем другие инородцы, и обещают долго отстаивать свою племенную индивидуальность, что подтверждается малой изменяемостью их быта: живя большею частью в городах, среди русского населения, они успешно сохраняют в обстановке, обычаях и нравах весь восточный колорит. Жилища их имеют обычное у инородцев устройство: посредине избы - сени, налево от которых чистая половина, где обитают супруги и принимаются гости; эта половина устлана коврами и половиками, уставлена иногда русскими стульями, столами и шкафами, которыми хозяева почти не пользуются, так как сами восседают и принимают пищу постоянно на полу. Направо от сеней нечто вроде кухни с широкими скамейками-нарами, печью вроде камина со вмазанным в нее котлом; на этой половине обитают другие домочадцы - родственники, работники и т. п. Жилища и вообще домашний обиход у татар отличается большею чистотою и опрятностью, чем у других инородцев.
Семейная жизнь их замкнута: жены почти не показываются мужчинам, за исключением русских; тщательно скрывают свое лицо от посторонних взоров и вращаются только в семейном кругу, не появляясь ни в каких общественных местах и сборищах, в то время как у других инородцев женщины пользуются большею свободою: у башкир почти не закрываются в присутствии мужчин, а у киргиз вовсе не закрываются и наравне с мужчинами занимаются промыслами, приезжают иногда одни в города на базары и продают там кумыс, пшеницу и проч.
Многоженство у татар распространено больше, чем у других инородцев, а богатые из них имеют целые гаремы, приспособляя для этого свои жилища, в которых нередко азиатская обстановка совмещается с европейской, так что в парадных приемных комнатах вы встречаете зеркала, мягкую мебель, диваны, бархат, а во внутренних наталкиваетесь на пестрое убранство коврами, материями в восточном вкусе; здесь многочисленные жены проводят время, вкушают пищу без вилок и хлеба, прямо на полу, среди ковров и пуховиков.
Итак, весь строй жизни и наклонности татар обусловливают специализацию занятий и интересов, односторонность и узость воззрений и чувствований, под влиянием религиозной и бытовой замкнутости, и известную сухость характера, ведущую к прозаичности их жизни и деятельности, что отчасти отражается и на поэтическом творчестве этого народа.
Произведения поэтического творчества народностей Урала, говорящих на татарском языке, могут быть разделены на два главных разряда.
Первый разряд - стихотворения книжного, искусственного творчества, нечто вроде поэм или од на исторические, героические или нравственные сюжеты, а также на злобу дня; они большею частию имеют солидное и поучительное содержание и носят название: мнажат (обращение к Богу) - чисто религиозного характера, и ба́ит - стихотворения светского характера, принадлежащие перу главным образом мулл из татар и исполняемые в собраниях степенных, пожилых правоверных, считающих неприличным для себя петь чисто народные песни, особенно игривого содержания, к которым они относятся пренебрежительно, называя их термином шалтай-балтай.
Второй разряд - песни непосредственно народного творчества, называемые джерлар. Обыкновенно они кратки, в одну строфу (4 строчки), причем первая полустрофа большею частию не имеет внутренней связи с последующей второй и соблюдается лишь внешняя связь - рифма во 2-ой и 4-ой строчках. В первой полустрофе очень часто заключается какой-нибудь поэтический образ или картина природы.
Главный источник песенного творчества у татар - Казанский край. Значительная часть татарских песен - казанского происхождения. В Оренбургской губернии местных творцов песен я почти не встречал, в противоположность башкирам и тептярям, у которых почти в каждой деревне имеется свой сочинитель песен. Видимо, у татар поэтические склонности гораздо слабее, чем у других инородцев, вероятно, в силу того, что они слишком заняты узкими, сухими, меркантильными интересами. В выборе напевов и песен татары руководятся модой, согласно которой чередуются тот или другой цикл песен. Песни татар, как и других мусульманских народностей Урала, делятся по характеру мелодии на два класса: 1) протяжные (проголосные) - узункуй; 2) скорые, плясовые - такмак; а по строению своему на два вида: 1) на простые и 2) на сложные, состоящие из соединения протяжных песен (узункуй) со скорыми (такмак), причем протяжные составляют первую часть песни, а скорые - 2-ю, являясь в виде припевов. Мелодия и текст не связаны между собою настолько, чтобы неизменно сопровождать друг друга: каждый текст может распеваться не только на данную, но и на другие мелодии; бывают, однако, исключения: некоторые песни или припевы распеваются только на свой мотив.
Содержание татарских песен довольно разнообразно, касаясь различных сторон повседневной жизни; самая многочисленная часть их посвящена любовным сюжетам, причем дело доходит часто до неудобных откровенностей и реализма. Так называемые такмаки - все любовного содержания. В протяжных песнях (узункуй) встречаются такие темы: краткость жизни; здоровье и ценность его; сиротство; тоска по родине и тяжелая жизнь на чужбине (в солдатских песнях); гнетущее влияние раздумья, горя; жалкое состояние бедняка; важность друзей; тяжесть разлуки; скоротечность времени; нелюбовь к снохе и т. п. Что касается характера татарских песенных мелодий, равно как и других инородческих, то в них вообще не чувствуется сложных изгибов развитого и глубокого чувства, нет того захватывающего лиризма, какой присущ русским песням, но они не лишены своеобразного настроения и выразительности.
Татарским мелодиям присущи оригинальность и характер древности; если всмотреться в состав их звукорядов, то в последних можно открыть присутствие древнегреческих или так называемых церковных ладов, пятитонной, так называемой китайской гаммы и пр. Татарские мелодии вообще мало подходят под обычную общеевропейскую гармонизацию. Они нередко бывают украшены в восточном вкусе фиоритурами, триолями и т. п.
В тексте татарских песен иногда обнаруживается русское влияние: попадаются чисто русские слова, восклицания, припевы и т. п.
(Продолжение следует)