Страх смерти
Повод: Александр Терехов "Каменный мост".
Контрольный материал: Джулиан Барнс "Нечего бояться", "История мира в 10 1/2 главах" (глава 10 "Сон"); Василий Розанов "Опавшие листья".
Эпиграф: Бродский, "Песня невинности, она же - опыта"
Мы боимся смерти, посмертной казни.
Нам знаком при жизни предмет боязни:
пустота вероятней и хуже ада.
Мы не знаем, кому нам сказать "не надо".
"Каменный мост" - странная книжка. Меньше всего похожа на исторический детектив, которым вроде позиционируется. Больше всего похожа на авторское самовыражение по некоему жареному (сталин-кремль-шу-шу-шу), но необязательному поводу. Хватает интересных находок в стиле, в языке. Лаконичность и хлёсткость ("Сын Гольцмана давно женился на компьютере, трахался с ним, и компьютер увез его с собой на родину, в Америку.") сменяется толстовскими периодами размышлизмов. Зачем многочисленными, подробными и по сути однообразными описаниями половых проблем повествователя вызывать брезгливо-жалостливое к нему отношение - понял не вполне. Но гипотеза о том, "что это было", сложившаяся после первых лирических отступлений, к предфиналу (когда детективная составляющая уже издохла, а повествование кончаться и не думало) сформировалась чётко: передо мной отчаянный вопль о смерти.
Собственно, автор этого и не скрывает, вот цитата практически из начала (учитывая объём книги):
Я оказался не готов к небытию навсегда.
Моя болезнь описывается четырьмя словами: я не могу забыть.
Нет, тремя: не могу понять. Тремя: не могу смириться. Еще три: я не хочу!!!
Просто потом тема забалтывается, зашумливается стонами и скрежетами зубовными неизвестной этимологии, авторскими (главгеройскими) переживаниями настолько противными, настолько занудными, что не хочется в этом копаться и сопереживать. Зачем так сделано, повторю, не догнал. Оставим мёртвым хоронить своих мертвецов? Не докажу этот тезис мозгу, так пропишу в подкорке через чувства?
Ежели так - мудёр бобёр.
А может это тупо сублимация, и Терехов, как Василий Розанов, честно выплёскивает свой страх в слова. Оба плачут и не могут смириться с конечностью жизни, что представляется им её - жизни - обессмысливанием. "Я кончен. Зачем же я жил?!!!". Но у Розанова есть Бог, отсюда разница в стилистике страданий. Пустота вероятней и хуже ада.
Из "Нечего бояться" я узнал, что страх смерти - обычное для писателей дело (про Розанова автор не в курсе, тут я Барнса обошёл). У истинного англичанина истинно английский способ борьбы со страхом - ирония, ирония над иронией... Броня! Пишем о других, шутим над собой. Преодолеваем, как положено литератору, публично, но так что фиг подступишься. Уважаю, молодец.
В новелле "Сон" зашёл с другого бока: тут показана бессмысленность не конечности, а бесконечности времени и возможностей. Всех красавиц перетрахал, со всеми мудрецами переговорил, прошёл восемнадцать лунок за восемнадцать ударов. И чо (главный нынче русский вопрос)? Утешает, снова молодец.
Пора и мне что ль сублимнуть? А пора.
Страх смерти на меня мощно и одномоментно обрушился в первом классе, ночью, зимой. Только что переехали в собственную квартиру, своя спальня, сижу на кровати, рыдаю. Внезапно осознал, что меня не будет. Всё будет как прежде, только без меня. Обидно - не передать. Кто приходил утешать и чем, не помню. С тех пор дисциплинированный ум держит тему на коротком поводке. Ни стонов, ни страхов. Болезни, немощность, физические страдания пугают, конечно, а конечность существования как-то не очень.
Хорошо понимать смысл жизни.
Контрольный материал: Джулиан Барнс "Нечего бояться", "История мира в 10 1/2 главах" (глава 10 "Сон"); Василий Розанов "Опавшие листья".
Эпиграф: Бродский, "Песня невинности, она же - опыта"
Мы боимся смерти, посмертной казни.
Нам знаком при жизни предмет боязни:
пустота вероятней и хуже ада.
Мы не знаем, кому нам сказать "не надо".
"Каменный мост" - странная книжка. Меньше всего похожа на исторический детектив, которым вроде позиционируется. Больше всего похожа на авторское самовыражение по некоему жареному (сталин-кремль-шу-шу-шу), но необязательному поводу. Хватает интересных находок в стиле, в языке. Лаконичность и хлёсткость ("Сын Гольцмана давно женился на компьютере, трахался с ним, и компьютер увез его с собой на родину, в Америку.") сменяется толстовскими периодами размышлизмов. Зачем многочисленными, подробными и по сути однообразными описаниями половых проблем повествователя вызывать брезгливо-жалостливое к нему отношение - понял не вполне. Но гипотеза о том, "что это было", сложившаяся после первых лирических отступлений, к предфиналу (когда детективная составляющая уже издохла, а повествование кончаться и не думало) сформировалась чётко: передо мной отчаянный вопль о смерти.
Собственно, автор этого и не скрывает, вот цитата практически из начала (учитывая объём книги):
Я оказался не готов к небытию навсегда.
Моя болезнь описывается четырьмя словами: я не могу забыть.
Нет, тремя: не могу понять. Тремя: не могу смириться. Еще три: я не хочу!!!
Просто потом тема забалтывается, зашумливается стонами и скрежетами зубовными неизвестной этимологии, авторскими (главгеройскими) переживаниями настолько противными, настолько занудными, что не хочется в этом копаться и сопереживать. Зачем так сделано, повторю, не догнал. Оставим мёртвым хоронить своих мертвецов? Не докажу этот тезис мозгу, так пропишу в подкорке через чувства?
Ежели так - мудёр бобёр.
А может это тупо сублимация, и Терехов, как Василий Розанов, честно выплёскивает свой страх в слова. Оба плачут и не могут смириться с конечностью жизни, что представляется им её - жизни - обессмысливанием. "Я кончен. Зачем же я жил?!!!". Но у Розанова есть Бог, отсюда разница в стилистике страданий. Пустота вероятней и хуже ада.
Из "Нечего бояться" я узнал, что страх смерти - обычное для писателей дело (про Розанова автор не в курсе, тут я Барнса обошёл). У истинного англичанина истинно английский способ борьбы со страхом - ирония, ирония над иронией... Броня! Пишем о других, шутим над собой. Преодолеваем, как положено литератору, публично, но так что фиг подступишься. Уважаю, молодец.
В новелле "Сон" зашёл с другого бока: тут показана бессмысленность не конечности, а бесконечности времени и возможностей. Всех красавиц перетрахал, со всеми мудрецами переговорил, прошёл восемнадцать лунок за восемнадцать ударов. И чо (главный нынче русский вопрос)? Утешает, снова молодец.
Пора и мне что ль сублимнуть? А пора.
Страх смерти на меня мощно и одномоментно обрушился в первом классе, ночью, зимой. Только что переехали в собственную квартиру, своя спальня, сижу на кровати, рыдаю. Внезапно осознал, что меня не будет. Всё будет как прежде, только без меня. Обидно - не передать. Кто приходил утешать и чем, не помню. С тех пор дисциплинированный ум держит тему на коротком поводке. Ни стонов, ни страхов. Болезни, немощность, физические страдания пугают, конечно, а конечность существования как-то не очень.
Хорошо понимать смысл жизни.