Sep 14, 2004 15:42
I. Карузо, который Энрико.
Закончила читать биографию Карузо. Поразительный факт: он был восемнадцатым ребёнком из двадцати одного и первым выжившим. Семнадцать братьев и сестёр родила его мать и все как один умерли в младенчестве. Потом был Энрико, потом ещё трое, из которых двое выжили. Я даже в страшном сне не могу себе представить, что это такое - похоронить 18 детей. А вот жили, рожали, хоронили, ещё рожали. О восемнадцатом заговорил весь мир. Селин Дион, кстати, тоже ведь какой-то “надцатый” ребёнок, кажется, четырнадцатый, и Мирей Матье… Выходит, что если долго мучиться, что-нибудь получится. У нас просто терпения не хватает. Всего-то надо родить 14-18 детей и, глядишь, мировая знаменитось среди них образуется.
А ещё нам таланта не хватает: быть бы Карузо механиком в Неаполе, как его отец, потом солдатом в первой мировой и не вернуться домой, скорее всего. Обладатель Голоса освобождается от вериг времени и места, избегает начертанной судьбы, получает возможность зарабатывать деньги своим талантом и даже увильнуть из армии, куда вместо него забирают младшего брата. Талант - туннель из нищеты, билет из Неаполя, индульгенция от грехов прошлых и будущих, путёвка в другую жизнь. И тогда, и сейчас. Выиграл генную лотерею - весь мир у твоих ног.
Так, да не совсем. Современники Карузо утверждали, что знавали многих молодых теноров с талантом, не уступающим великому Энрике, что Карузо “надстроил” верхние регистры своего голоса на одной силе воли, что так, как работал он не работал никто. Сам Карузо на вопрос о секрете своего успеха отвечал “работа, работа, работа.” За всю свою жизнь Карузо не закончил представление всего два раза: когда узнал, что дома умерла мать, и ещё раз, через много лет, когда из горла потекла кровь, но он всё же допел первый акт, наполнив в процессе несколько полотенец кровью - их отжимали и приносили назад, а он продолжал петь. Это случилось в Субботу. В Понедельник Карузо стоял на сцене и пел следующую оперу. Феномен великого тенора был не столько его голосе, сколько в человеке - Энрике Карузо был великим произведением исскусства. На сцене и вне её.
II. Карузо, которая песня.
А начала я читать о Карузо под влиянием одноимённой песни. Я уверена, что вы знаете, о какой песне я говорю. Кто её только ни пел. Точнее, существует ли обладатель хоть сколько-нибудь сносного тенора в наши дни, который её ещё НЕ пел? Иглесиас и Бочелли, Басков и Гробан, Паваротти с остальными тенорами и без них, даже Градский подвязался. Ну не могут они её не спеть: душа просит.
А меня сия песня чертовски раздражала раньше: неровная очень. Сначала мямлят что-то, ели слышно, а потом как зальются:
Te voglio bene assaie
Ma tanto, tanto bene sai
E una catena ormai
Che scioglie il sangue dint’e vene sai
Во всю мощь своих на миллионы долларов застрахованых голосовых связок. А потом опять бормотуха-три-звёздочки. И снова глотку рвут. И так несколько раз.
Потом дошло: песня построена как опера, речитатив - ария - речитатив - ария. После этого открытия воспринимать Caruso стало легче. Уж больно красивая ария. Хоть и затаскали, и могли бы пластинку менять периодически.
Я давно заметила, что самые красивые песни это те, слова которых мы не понимаем - слова всё портят. Так и с Caruso вышло. Увидела на интернете английский перевод стихов, и завяли помидоры. Вот текст “арии” (припева по-нашенски):
I wish you well with all my heart
But I know so very, very well
That it’s now a chain
That releases the blood in my veins.
Вот именно. Мы желаем счастья вам. А цепь кровь выпускает. Или леденит. Точнее, кровь леденит перевод, а цепь делает что-то ещё. И весь текст такой, только ещё хуже. Вот вам один из “речитативчиков”:
He saw the lights in the middle of the sea
He thought of the nights in America
But they were only the lights from the boat
And the white wake of a propeller.
Вот на пропеллере мы, пожалуй, и остановимся. Зря я перевод нашла. Была красивая песня, посвящённая великому тенору, а осталась заезженная попса с лучше-среднего мелодией. При жизни Карузо едва мог выйти на улицу, рисковал быть растасканным на сувениры толпой. И песню о нём ожидает та же судьба…