Сапоги в пустыне - 2
#Рассказы_XXI_века
Окончание. Начало здесь
Пропажу сапог капитан Савельев обнаружил через неделю после технического обслуживания, когда протрезвел и взялся наводить порядок. Конечно, подозрение сразу пало на меня, ведь я постоянно находился на смене, то есть на КП, а напарника мне обещают прислать уже третий месяц. На почту аймачного центра, где стоит передатчик для резервного канала, езжу только в экстренных случаях, а таких пока не было.
Погадав и побушевав несколько дней, капитан обзавёлся новыми сапогами. Успокоился и даже почему-то подобрел ко мне. А потом мы и вовсе подружились с ним. Случилось это опять же по вине Исмагилова, заявившем капитану, что рацион в столовой очень скудный, несмотря на замороженную свинину, сыры и деликатесы из каких-то сверхсекретных запасов министерства обороны. Рядовым и сержантам умственного труда полагаются повышенные нормы белков, то есть - мясо.
Сказал он это, конечно, не случайно. Был слух, что сверху пришёл какой-то приказ или циркуляр об увеличении калорийности работникам умственного труда в подразделениях особого назначения. Командование пыталось решить поставленную задачу самыми разными способами. Исмагилов предложил капитану закупать по одной или две овцы в неделю на аймачном мясокомбинате Даланзадгада, который находился от экспедиции в 25 километрах. Савельев вылетел на нашем АН-26 в Улан-Батор, блуждал там по кабинетам генералов и полковников, после чего командование, видимо, заключило с государством или аймаком договор на поставку мяса.
В результате этих политических кульбитов один из прапорщиков отправился в Даланзадгад на мощном ЗиЛ-130 с государственным знаком качества и жрущим немерено бензин. Задача прапорщика - показать шестую, практически неразличимую, копию договора, отпечатанную на машинке через старую фиолетовую копирку, на мясокомбинате, обговорить его пункты с монголами и, согласно одному из пунктов, привезти десять или двенадцать килограммов мяса. Примерно столько, если не меньше, весит овца, ищущая траву в пустыне. Изобразить её трудно. Тут нужно мощное и живописное воображение, способное на большой и пародийный гротеск. В общем, представьте миниатюрного и беззлобного львёнка, лишённого клыков и шерсти, пучки которой имеются только на загривке и кончике хвоста. Грудь мощная, талия - тонкая. Победитель в естественном отборе. Впрочем, увлёкся и вру, шерсть, как и положено овце, есть.
Кстати, вкус мяса победителя естественного отбора отменный, ведь природа создаёт качество только там, где труднее производить продукцию, а где легко - всюду тёплые испарения и плесень, кишащие вирусами и бактериями, умножающими инфекции.
Человек ценит жизнь там, где трудно жить...
Воображал или размышлял так прапорщик не знаю, но вернулся он в экспедицию с мясом и, конечно, вусмерть пьяным. И странно поскучневшим. Протрезвев, объяснил своё состояние тем, что не может нормально беседовать с монголами. Языковой барьер мешает. Выяснилось, что понимать друг друга в Даланзадгаде собеседники стали только после третьей бутылки тридцативосьмиградусной, с кривой жёлто-зелёной наклейкой, «Архи», которая продавалась в магазине. Причём слово было написано острыми зигзагами, как высверк молнии, нацеленный в голову человека пустыни. Такой градус сбивал с толку пострашнее сорока градусов, каковым, кстати, и должна быть настоящая водка. А в монгольской «Архи» вместо недостающих градусов было намешано что-то другое, не подходящее для организма советского человека, делающее его скучным и теряющим интерес к жизни, то есть неживым. Очищенный денатурат лучше, бодрит.
Выходило, что надо искать другую кандидатуру для поездок на мясокомбинат. И тут Исмагилова осенило: он сказал Савельеву обо мне.
- Языком, говоришь, владеет? - Подозрительно заинтересовался информацией и самим старшиной капитан. - А как ты об этом узнал? В сомон с ним ходил? А я-то, дурак, гадаю - куда мои хромачи подевались…
Но вёрткий Исмагилов вывернулся и быстро усыпил его подозрительность:
- Ему нельзя ходить. Но он же монгол, товарищ капитан. Договорится.
- Да? А записан - бурят… - Тяжко задумался мрачный капитан и вдруг решительно выдал вердикт, - Хорошо. На днях ему напарника отправят после учебки. Натаскивать, конечно, придётся. Но это дело времени. Пусть ездит, ему так и так надо профилактикой резервного канала на почте заниматься. Да и засиделся он в отсеке. Скоро с ума начнёт сходить.
Конечно, об этом разговоре мне немедленно сообщил Исмагилов во время доставки обеда. Напарник, ещё «зелёный» младший сержант Володя Номоконов, прибыл через неделю после радостной информации.
Так я стал ездить в Даланзадгад, и жизнь моя стала намного разнообразнее. Ездил на ЗиЛ-130 экспедиции со знаком советского качества, который беспощадно поглощал бензин, но об этом мы никогда не думали. Водитель - добродушный Забродин, который съев бачок каши объявлял: «Разомнулись, а теперь будем тренироваться!» Кажется, он продаёт бензин и соляру монголам. Ну и пусть, всем надо жить. Как забыть умильную рожу Серёжи Забродина? А сухощавого Рината Исмагилова?
На мясокомбинате я объяснился легко, на почте тоже. Выездным днём стала суббота, когда нас, как и на время ТО, сменяют другие станции, работающие на просторах Монголии или Казахстана. С моим распорядком монголы согласились, хотя выходные дни для них чуть ли не святые.
Разведчик - всегда разведчик. Обязан творить в любой ситуации, из любого положения. Приехав в Даланзадгад, сразу, с почты, я написал письмо родителям, где обратный адрес стал уже гражданским: «МНР, Южно-Гобийский аймак, город Даланзадгад. Главпочтамт, до востребования». Наша полевая почта посылок не принимала, а цензура на письма была строгой. Я решил переписываться с родными и получать посылки, как гражданское лицо, то есть в качестве специалиста, каковых в Монголии было немало.
В письме я попросил домашних отправить мне посылку, бруски ящика которой следует просверлить по центру и повдоль тонким сверлом, а в дыры вложить туго свёрнутые купюры достоинством от трёх до десяти рублей. Больше сотни рублей родители, как я полагал, отправить не могли. Ход был очень верный, отец преподавал в школьной мастерской, посылка пришла примерно через полмесяца. Ящик я открыл прямо на почте, в маленьком кабинетике, где стоял наш передатчик. Получил разные сладости, включая хабсээ - жаренный из свёрнутого теста хворост, белую майку, две пары зимних бурятских рукавиц, сшитых матерью, длинное письмо, написанное аккуратным отцовским почерком. Бруски разломал и обнаружил в просверленных дырах 100 советских рублей разными купюрами. Наклейки ящика отскрёб штык-ножом, они могли стать уликой, а сам ящик оставил на улице и, конечно, очень скоро уже не обнаружил его. Жители унесли на растопку. В пустыне дорога каждая щепка.
Сладости и хабсээ я раздарил ребятам, особого внимания они на них не обратили, посчитав за монгольские, но заинтересовала их белая майка, рукавицы и рубли. Секрет был раскрыт, и в итоге, некоторые из моих знакомых и друзей, включая Исмагилова, тоже стали получать посылки и деньги. Разумеется, через меня и Забродина.
Ранней осенью, когда я успел открыть уже три-или четыре посылки, нашу «банду» накрыла серьёзная беда. Некий Воротынцев, работавший на пеленге и тоже, как капитан Савельев, мнивший себя самым умным и хитрым на планете, допустил чудовищную ошибку, каковую и следовало ожидать от него. Обратный адрес на его «гражданском» письме оповещал: «МНР, Южно-гобийская армия, город Даланзадгад, Главпочтамт, до востребования». Конечно, на эту «армию» вместо «аймака» слетелась стая кэгэбэшников, которые быстро докопались до источника, то есть до меня.
Буквальное понимание поговорки «Своих не бросаем» при допросах в органах госбезопасности переводится, как «Одному тонуть трудно». Воротынцев, естественно, потянул на дно меня, а затем погружаться стали все. От паники и горя запил капитан Савельев, руки радистов на ключах задрожали, операторы заикались, планшетисты ошибались. Ситуация стала недопустимой. Тогда забеспокоились дежурные вахтовики-полковники, фамилии которых выдавали, что в их кругах всякой твари по паре, где среди евреев и немцев, прибалтийцев и поляков, попадались и русские. Видимо, эти профессора и спасли нас, мотивируя тем, что «предатели Родины» - советские осназовцы, то есть серьёзные специалисты, которых заменить некем, а ближайшее пополнение, которое прибудет, да ещё в неполном составе, через девяносто дней, надо натаскивать не менее месяца, а то и двух месяцев. За это время холодная война может перейти в фазу горячей. Если она кому-то и нужна, то нам - ни за что и никогда.
Не знаю как и почему, но хватку госбезопасность ослабила, внушения были такими, что многих пробил пот. Между прочим и между делом, могли и расстрелять, статья 64 УК РСФСР - измена Родине, может быть вменена всякому, кто покушается на комплекс неполноценности государства. Но независимо от чрезвычайных ситуаций жизнь всегда входит в привычную колею. Вошла и наша.
Радиолокация, радиопеленг и сейсмология заработали безошибочно, сигналы поступали на КП моментально, планшетисты твёрдой рукой вели объекты точно по курсам. Я продолжал дежурить, попутно натаскивал Володю Номоконова, который поначалу вместо «совершенно секретно» говорил «совсем секретно», как будто всё ещё оставался в своей деревне, но работал на ЗАС очень даже хорошо, что внушало надежду: демобилизуют меня вовремя.
К этому времени капитан Савельев забыл о своих сапогах и страхах, ласково встречал меня из Даланзадгада с тушами овец, которые я забирал в аймачном мясокомбинате, а заодно привозил (внимание!) разное барахло, добытое неведомыми капитану путями и способами. С тех пор у меня совершенно равнодушное отношение ко всяким материальным благам.
Теперь мы с капитаном и прапорщиками экспедиции всё чаще и чаще занимались хозяйственными и культурными вопросами, чем военными. Я даже организовал вокально-инструментальный ансамбль, назвал его звучным словом «Аргонавты», далее стал обновлять информационную документацию на стенах казармы, КП и украшать отсеки специалистов, ибо во мне просился на волю художник, а держать его в оковах и темницах невежества опасно. Эту мысль горячо поддерживали вахтовики-полковники.
Жизнь нашей экспедиции стала насыщенной и красочной, из Улан-Батора командование прислало музыкальную аппаратуру, мы встретились с артистами Даланзадгада и стали устраивать совместные концерты.
Фотографироваться нам нельзя, но, обнаглев, мой художник взялся за фотосессии, ибо фотоплёнками мы были завалены, а фотоаппарат «ФЭД», то есть Феликс Эдмундович Дзержинский, я купил в Даланзадгаде, в магазинах и в некоторых тайных местах которого, имелись китайские краски, кисти, карандаши, неизвестные нам открытки с перспективой в глубину, какие-то невиданные чемоданы с блестящими застёжками, расфуфыренные свитера и шарфы. Заострив мозги и смекалку, кое-кто мог купить и оружие. Винтовку Бердана или револьвер системы Смита-Вессона представляете? А я держал их в руках, будучи в одной из юрт, увесистость оружия до сих пор чувствую, вестерны смотрю с удовольствием, особенно где пески и кони.
Контрабандные цены, конечно, были взбесившимися, как необъезженные жеребцы. Любой их финт непредсказуем, а потому в седле надо сидеть крепко. О таких товарах не знали ни в СССР, ни в Улан-Баторе, но на окраины лагеря социализма, проникала любая вещь, доходившая до тех, кто активно шевелился вдоль границы. Но как она отмечена в пустыне, где ходят одни верблюды? Знайте, друзья, что к 1975 году Феликс Эдмундович, поставленный на страже лагеря социализма, совершенно расслабился. Проверено личным опытом и даже фотоаппаратом его же имени. Кстати, к демобилизации я набил всякими вещами два иностранных чемодана. Мог бы и больше, но зачем?
Нажива и нищета - неразлучные соседи и часто меняются местами.
Но вернёмся к нашим баранам, сапогам, пустыне.
Не знаю какой аймачный мясокомбинат Южной Гоби-1974 зимой, но в тёплое время года это - длинный и тёмный сарай, перегороженный на несколько помещений, называемых цехами, где в главном - происходит забой, а за низкими и шаткими воротами из кривых продольных досок толпится множество людей в надежде, что кто-то из них сможет купить кусок мяса или брюшины. Там много смуглых и гомонящих лиц женщин и мужчин, стариков и детей, я вижу их иногда в своих снах. За людьми, как и водится, - стаи то и дело дерущихся собак, тоже ожидающих своей доли. И это Монголия середины 1970-х годов. Страна животноводов. Не зря тёмной ночью, писая на тёплую землю и смотря на серебряную луну, я желал Юмжагийну Цеденбалу и Леониду Брежневу удостоиться жизни простых кочевников пустыни социалистического лагеря, не построившего здесь даже завалящего мясокомбината.
На другом конце сарая, в загородках из таких же досок, как и ворота, - непрерывно блеющее и шевелящееся месиво овец и коз. Кажется, что шумит большой базар. К этим звукам мой слух привычен, ибо с раннего детства я находился на стригальном пункте, где более сотни стригалей электрическими машинками остригали десятки тысяч овец. А я - один из лучших стригалей и признанный чемпион.
В забойном цехе с потолочной балки сарая ниспадают и покачиваются длинные цепи с острыми крючьями, возле них стоят смуглые монголы в распахнутых тэрликах и яловых сапогах, их мощные, открытые груди и бицепсы лоснятся, с поясов свисают ножи и точильные бруски. Перед ними цинковые ванны для внутренностей животных. Они - забойщики.
Напротив мужчин, в шагах четырёх-пяти, сидят женщины в засаленных тэрликах, перед ними тоже - цинковые ванны, в которых они промывают брюшину, кишки и осердия, после чего передают ванны в другой отсек для последующей обработки.
Из шевелящейся и блеющей загородки проворные парни подают забойщикам овец, те привычно, заученными движениями, хватают жертву сильными руками, мгновенно отрезают головы, подвешивают туши на крючья, сдирают шкуры и, разрезав повдоль, вываливают парящие внутренности в ванны, которые тут же отпинывают женщинам, а те, приняв их, откатывают обратно пустые ванны, которые возвращаются к ним из других цехов.
Тяжёлый и замкнутый цикл забоя животных. Средневековье. Воздух наполнен гулом и запахами смерти. На входе - овцы, на выходе - мясо. Большая тема. Мировое кино вне времени. У кого и какие возникают метафоры и другие художественные приёмы? Где авторы, режиссёры, продюсеры? Какому молоху и за что служат, усыпляя воображение масс перед их забоем?
Отношения людей не должны определяться какими-то условиями. Ведь мы - просто люди. Единственные. Таковы мои убеждения, но, опять же, не люблю слово «убеждения», они как мешки, накинутые добровольно на головы: ничего не слышно и не видно. Чем больше мешков, тем безысходней жизнь людей. Какое получается кино, друзья? А убеждение - колеблющееся понятие бесконечного мира. Так я думаю.
На почте всегда мирно и тихо. Стойка, прилавок, кабинки, цеха, редкие посетители. Здесь все меня знают. Коллектив приветливых и всегда занятых людей - телеграфистов, телефонистов и служащих других профессий.
Но с недавних пор появился один молодой инженер, а вместе с ним - отдельная тема, которая, видимо, жила всегда, но активизировалась сейчас. Если с капитаном Савельевым, в результате каких-то условий и договорённостей, мы пришли к относительному согласию, то непримиримый взгляд молодого и красивого монгола, видимо, назначенного сюда на какую-то должность, низводит меня до настоящего ничтожества. Он утончён и красив, как индийский актёр, как юный Радж Капур. Монголы, вообще, красивые люди. Южная Гоби всегда доказывает такое мнение.
Мне говорили, что этот инженер-связист недавно приехал из Москвы, где окончил какой-то престижный институт. Там училось и учится много монголов. Этот возненавидел меня с первого взгляда: монгол в форме солдата Советской армии, забывший о своих корнях и культуре, предатель и враг своей цивилизации, оккупированной чужаками, следовательно, он более опасный оккупант, чем остальные... Молодой монгол не сказал мне ни слова, но они совершенно излишни, ибо его понятиями обо мне пропитан, как бактериями и вирусами, воздух вокруг него. Подойти и заговорить с ним невозможно, а заболеть - всегда.
И вот, уже в который раз, мы идём навстречу друг другу. Как в замедленном кино. Прямо и не глядя на меня, красивый и молодой монгол в чёрном костюме и блестящих туфлях спускается со второго этажа в телеграфную, а я поднимаюсь на второй этаж, где в отдельной комнате стоит мой передатчик для резервного канала. Мы разминулись на лестнице, не глядя друг на друга, но я долго чувствую его высокомерный и ненавидящий взгляд. Обмануть чувства невозможно. Тем более, что у него сильные флюиды. Мне сразу стало понятно, что в его глазах я - предатель и оккупант, которому нет и не может быть прощения. Монгольский мир унижен и растоптан из-за таких, как я - советских манкуртов, гордящихся своим знанием русского языка и угождающих своим врагам. Конечно, я не горжусь ничем и не угождаю никому. Никто не волен выбирать судьбу, а в моей жизни получилось то, что и получилось, и я вырос с русским языком, но всё же и как-то… Послушайте... Трудно объяснить возникающие чувства при встречах с родственниками.
Он жил и обучался в Москве, но мнения его там стали только твёрже, ибо понял, что монголы обязаны только использовать в своих целях так называемый цивилизованный мир, а манкурты верно служат этому миру. Мне больно думать об этом, но надо проверять резервный канал, и я стараюсь на время забыть об этом парне из другого мира, хотя он не выходит из мыслей.
Только через месяц я пришёл к спасительному и утешительному выводу, что у моего ненавистника очень сильные убеждения, следовательно он надел на свою голову много мешков, ослепляющих и оглушающих его. Пусть их снимает сам. Но как забыть его надменное, красивое лицо и стройную фигуру в чёрном костюме и лакированных туфлях, спускающуюся с лестницы, не глядя на меня, радостного и наивного советского сержанта, спешащего по лестнице наверх и страстно желающего поговорить с ним? Не удалось…
Наверное, каждый должен сам снимать свои шоры и мешки. Так думаю я, выходя из почты и торопясь на окраину Даланзадгада, где мясокомбинат.
В руководстве и забойном цехе у меня крепкие связи и договорённости: я получаю мясо не со склада, как положено по договору, а беру свежую тушу овцы прямо из цеха. Всем перепадает кое-что из наших складов. Забойщики будто ждут меня, а женщины добавляют осердие, брюшину, грудинку. Представляете какую вкуснятину сварганит из них Исмагилов?
Загружаю полученное добро в холщовые мешки и несу их в двух руках к воротам, за которыми гомонят люди и стоит наш ЗиЛ-130 со знаком качества. Из мешков сочится сцеженная от тяжести кровь, и за мной тянется цепочка красных капель.
За воротами меня окружают люди. Просят продать мясо или ливер. Обычно я прохожу мимо их, но сегодня выбираю взглядом морщинистое лицо старухи, которое вижу уже несколько суббот в толпе, и молча отдаю ей мешок с осердием и брюшиной. Другие монголы и водитель Забродин, успевший, как и всегда, слить кому-то из местных литров десять бензина, а сейчас выскочивший из кабины помочь мне, удивлённо и вопросительно смотрят на меня. Отдаю ему второй мешок и объясняю:
- Исмагилов подождёт…
Машина трогается, толпа раздваивается, и мы выезжаем за город, в пустыню, где в знойном мареве возникают подрагивающие миражи. Не то верблюды, не то всадники, а может быть - караван, потерявший когда-то нить Шелкового пути, так и оставшийся навсегда в Центральной Азии. Вожатые всё ищут и ищут, и никак не могут найти эту нить, а верблюды, уже без них, идут и идут по Южной Гоби к последним отрогам Алтая. Солнце печёт сквозь лобовое стекло, и я, разваренный жарой и уставший от дум, медленно проваливаюсь в смутную дрёму, мечтая ночью отправиться в самоволку.
Люди должны общаться и понимать друг друга без всяких условий.
9 января 2023 года.
с. Новая Заря.
Можешь? Помоги: РФ, тлф +79245168119, MIR 2202 2006 6800 1223,
Чадах уу? Туслаач: MN, утас +97680306207, Хаан банк: Үндсэн данс 5419 120 465, Карт 6234 5801 2208 8533 (Балдоржиев Цырен-Ханда).
Друзья поддержите внесение законопроекта «МОНГОЛ ҮНДЭСТНИЙ КАРТ» в Великий Хурал Монголии. Каждый монгол мира обязан иметь карту, идентифицирующую его личность, как Монгола. Подпишите петицию.
Топ-5 за декабрь 2023 года:
1. Где история, там и душа...
2. Долина Рыжего Базара
3. Смотрящая из мглы времён
4. Метамодерн и современные монголы мира
5. О западных или иркутских бурятах
Топ-12 за 2023 год:
1. Дети Хоридай-мэргэна
2. От номенклатуры до национальной элиты
3. Даты монголов мира
4. Монголы мира. Кто, где и сколько?
5. Стена памяти. Ссылки на все списки
6. Где родился Чингисхан?
7. Четыре сестры-1
8. Четыре сестры-2
9. В гости
10. История одинокого мухулика
11. Смотрящая из мглы времён
12. Метамодерн и современные монголы мира
Окончание. Начало здесь
Пропажу сапог капитан Савельев обнаружил через неделю после технического обслуживания, когда протрезвел и взялся наводить порядок. Конечно, подозрение сразу пало на меня, ведь я постоянно находился на смене, то есть на КП, а напарника мне обещают прислать уже третий месяц. На почту аймачного центра, где стоит передатчик для резервного канала, езжу только в экстренных случаях, а таких пока не было.
Погадав и побушевав несколько дней, капитан обзавёлся новыми сапогами. Успокоился и даже почему-то подобрел ко мне. А потом мы и вовсе подружились с ним. Случилось это опять же по вине Исмагилова, заявившем капитану, что рацион в столовой очень скудный, несмотря на замороженную свинину, сыры и деликатесы из каких-то сверхсекретных запасов министерства обороны. Рядовым и сержантам умственного труда полагаются повышенные нормы белков, то есть - мясо.
Сказал он это, конечно, не случайно. Был слух, что сверху пришёл какой-то приказ или циркуляр об увеличении калорийности работникам умственного труда в подразделениях особого назначения. Командование пыталось решить поставленную задачу самыми разными способами. Исмагилов предложил капитану закупать по одной или две овцы в неделю на аймачном мясокомбинате Даланзадгада, который находился от экспедиции в 25 километрах. Савельев вылетел на нашем АН-26 в Улан-Батор, блуждал там по кабинетам генералов и полковников, после чего командование, видимо, заключило с государством или аймаком договор на поставку мяса.
В результате этих политических кульбитов один из прапорщиков отправился в Даланзадгад на мощном ЗиЛ-130 с государственным знаком качества и жрущим немерено бензин. Задача прапорщика - показать шестую, практически неразличимую, копию договора, отпечатанную на машинке через старую фиолетовую копирку, на мясокомбинате, обговорить его пункты с монголами и, согласно одному из пунктов, привезти десять или двенадцать килограммов мяса. Примерно столько, если не меньше, весит овца, ищущая траву в пустыне. Изобразить её трудно. Тут нужно мощное и живописное воображение, способное на большой и пародийный гротеск. В общем, представьте миниатюрного и беззлобного львёнка, лишённого клыков и шерсти, пучки которой имеются только на загривке и кончике хвоста. Грудь мощная, талия - тонкая. Победитель в естественном отборе. Впрочем, увлёкся и вру, шерсть, как и положено овце, есть.
Кстати, вкус мяса победителя естественного отбора отменный, ведь природа создаёт качество только там, где труднее производить продукцию, а где легко - всюду тёплые испарения и плесень, кишащие вирусами и бактериями, умножающими инфекции.
Человек ценит жизнь там, где трудно жить...
Воображал или размышлял так прапорщик не знаю, но вернулся он в экспедицию с мясом и, конечно, вусмерть пьяным. И странно поскучневшим. Протрезвев, объяснил своё состояние тем, что не может нормально беседовать с монголами. Языковой барьер мешает. Выяснилось, что понимать друг друга в Даланзадгаде собеседники стали только после третьей бутылки тридцативосьмиградусной, с кривой жёлто-зелёной наклейкой, «Архи», которая продавалась в магазине. Причём слово было написано острыми зигзагами, как высверк молнии, нацеленный в голову человека пустыни. Такой градус сбивал с толку пострашнее сорока градусов, каковым, кстати, и должна быть настоящая водка. А в монгольской «Архи» вместо недостающих градусов было намешано что-то другое, не подходящее для организма советского человека, делающее его скучным и теряющим интерес к жизни, то есть неживым. Очищенный денатурат лучше, бодрит.
Выходило, что надо искать другую кандидатуру для поездок на мясокомбинат. И тут Исмагилова осенило: он сказал Савельеву обо мне.
- Языком, говоришь, владеет? - Подозрительно заинтересовался информацией и самим старшиной капитан. - А как ты об этом узнал? В сомон с ним ходил? А я-то, дурак, гадаю - куда мои хромачи подевались…
Но вёрткий Исмагилов вывернулся и быстро усыпил его подозрительность:
- Ему нельзя ходить. Но он же монгол, товарищ капитан. Договорится.
- Да? А записан - бурят… - Тяжко задумался мрачный капитан и вдруг решительно выдал вердикт, - Хорошо. На днях ему напарника отправят после учебки. Натаскивать, конечно, придётся. Но это дело времени. Пусть ездит, ему так и так надо профилактикой резервного канала на почте заниматься. Да и засиделся он в отсеке. Скоро с ума начнёт сходить.
Конечно, об этом разговоре мне немедленно сообщил Исмагилов во время доставки обеда. Напарник, ещё «зелёный» младший сержант Володя Номоконов, прибыл через неделю после радостной информации.
Так я стал ездить в Даланзадгад, и жизнь моя стала намного разнообразнее. Ездил на ЗиЛ-130 экспедиции со знаком советского качества, который беспощадно поглощал бензин, но об этом мы никогда не думали. Водитель - добродушный Забродин, который съев бачок каши объявлял: «Разомнулись, а теперь будем тренироваться!» Кажется, он продаёт бензин и соляру монголам. Ну и пусть, всем надо жить. Как забыть умильную рожу Серёжи Забродина? А сухощавого Рината Исмагилова?
На мясокомбинате я объяснился легко, на почте тоже. Выездным днём стала суббота, когда нас, как и на время ТО, сменяют другие станции, работающие на просторах Монголии или Казахстана. С моим распорядком монголы согласились, хотя выходные дни для них чуть ли не святые.
Разведчик - всегда разведчик. Обязан творить в любой ситуации, из любого положения. Приехав в Даланзадгад, сразу, с почты, я написал письмо родителям, где обратный адрес стал уже гражданским: «МНР, Южно-Гобийский аймак, город Даланзадгад. Главпочтамт, до востребования». Наша полевая почта посылок не принимала, а цензура на письма была строгой. Я решил переписываться с родными и получать посылки, как гражданское лицо, то есть в качестве специалиста, каковых в Монголии было немало.
В письме я попросил домашних отправить мне посылку, бруски ящика которой следует просверлить по центру и повдоль тонким сверлом, а в дыры вложить туго свёрнутые купюры достоинством от трёх до десяти рублей. Больше сотни рублей родители, как я полагал, отправить не могли. Ход был очень верный, отец преподавал в школьной мастерской, посылка пришла примерно через полмесяца. Ящик я открыл прямо на почте, в маленьком кабинетике, где стоял наш передатчик. Получил разные сладости, включая хабсээ - жаренный из свёрнутого теста хворост, белую майку, две пары зимних бурятских рукавиц, сшитых матерью, длинное письмо, написанное аккуратным отцовским почерком. Бруски разломал и обнаружил в просверленных дырах 100 советских рублей разными купюрами. Наклейки ящика отскрёб штык-ножом, они могли стать уликой, а сам ящик оставил на улице и, конечно, очень скоро уже не обнаружил его. Жители унесли на растопку. В пустыне дорога каждая щепка.
Сладости и хабсээ я раздарил ребятам, особого внимания они на них не обратили, посчитав за монгольские, но заинтересовала их белая майка, рукавицы и рубли. Секрет был раскрыт, и в итоге, некоторые из моих знакомых и друзей, включая Исмагилова, тоже стали получать посылки и деньги. Разумеется, через меня и Забродина.
Ранней осенью, когда я успел открыть уже три-или четыре посылки, нашу «банду» накрыла серьёзная беда. Некий Воротынцев, работавший на пеленге и тоже, как капитан Савельев, мнивший себя самым умным и хитрым на планете, допустил чудовищную ошибку, каковую и следовало ожидать от него. Обратный адрес на его «гражданском» письме оповещал: «МНР, Южно-гобийская армия, город Даланзадгад, Главпочтамт, до востребования». Конечно, на эту «армию» вместо «аймака» слетелась стая кэгэбэшников, которые быстро докопались до источника, то есть до меня.
Буквальное понимание поговорки «Своих не бросаем» при допросах в органах госбезопасности переводится, как «Одному тонуть трудно». Воротынцев, естественно, потянул на дно меня, а затем погружаться стали все. От паники и горя запил капитан Савельев, руки радистов на ключах задрожали, операторы заикались, планшетисты ошибались. Ситуация стала недопустимой. Тогда забеспокоились дежурные вахтовики-полковники, фамилии которых выдавали, что в их кругах всякой твари по паре, где среди евреев и немцев, прибалтийцев и поляков, попадались и русские. Видимо, эти профессора и спасли нас, мотивируя тем, что «предатели Родины» - советские осназовцы, то есть серьёзные специалисты, которых заменить некем, а ближайшее пополнение, которое прибудет, да ещё в неполном составе, через девяносто дней, надо натаскивать не менее месяца, а то и двух месяцев. За это время холодная война может перейти в фазу горячей. Если она кому-то и нужна, то нам - ни за что и никогда.
Не знаю как и почему, но хватку госбезопасность ослабила, внушения были такими, что многих пробил пот. Между прочим и между делом, могли и расстрелять, статья 64 УК РСФСР - измена Родине, может быть вменена всякому, кто покушается на комплекс неполноценности государства. Но независимо от чрезвычайных ситуаций жизнь всегда входит в привычную колею. Вошла и наша.
Радиолокация, радиопеленг и сейсмология заработали безошибочно, сигналы поступали на КП моментально, планшетисты твёрдой рукой вели объекты точно по курсам. Я продолжал дежурить, попутно натаскивал Володю Номоконова, который поначалу вместо «совершенно секретно» говорил «совсем секретно», как будто всё ещё оставался в своей деревне, но работал на ЗАС очень даже хорошо, что внушало надежду: демобилизуют меня вовремя.
К этому времени капитан Савельев забыл о своих сапогах и страхах, ласково встречал меня из Даланзадгада с тушами овец, которые я забирал в аймачном мясокомбинате, а заодно привозил (внимание!) разное барахло, добытое неведомыми капитану путями и способами. С тех пор у меня совершенно равнодушное отношение ко всяким материальным благам.
Теперь мы с капитаном и прапорщиками экспедиции всё чаще и чаще занимались хозяйственными и культурными вопросами, чем военными. Я даже организовал вокально-инструментальный ансамбль, назвал его звучным словом «Аргонавты», далее стал обновлять информационную документацию на стенах казармы, КП и украшать отсеки специалистов, ибо во мне просился на волю художник, а держать его в оковах и темницах невежества опасно. Эту мысль горячо поддерживали вахтовики-полковники.
Жизнь нашей экспедиции стала насыщенной и красочной, из Улан-Батора командование прислало музыкальную аппаратуру, мы встретились с артистами Даланзадгада и стали устраивать совместные концерты.
Фотографироваться нам нельзя, но, обнаглев, мой художник взялся за фотосессии, ибо фотоплёнками мы были завалены, а фотоаппарат «ФЭД», то есть Феликс Эдмундович Дзержинский, я купил в Даланзадгаде, в магазинах и в некоторых тайных местах которого, имелись китайские краски, кисти, карандаши, неизвестные нам открытки с перспективой в глубину, какие-то невиданные чемоданы с блестящими застёжками, расфуфыренные свитера и шарфы. Заострив мозги и смекалку, кое-кто мог купить и оружие. Винтовку Бердана или револьвер системы Смита-Вессона представляете? А я держал их в руках, будучи в одной из юрт, увесистость оружия до сих пор чувствую, вестерны смотрю с удовольствием, особенно где пески и кони.
Контрабандные цены, конечно, были взбесившимися, как необъезженные жеребцы. Любой их финт непредсказуем, а потому в седле надо сидеть крепко. О таких товарах не знали ни в СССР, ни в Улан-Баторе, но на окраины лагеря социализма, проникала любая вещь, доходившая до тех, кто активно шевелился вдоль границы. Но как она отмечена в пустыне, где ходят одни верблюды? Знайте, друзья, что к 1975 году Феликс Эдмундович, поставленный на страже лагеря социализма, совершенно расслабился. Проверено личным опытом и даже фотоаппаратом его же имени. Кстати, к демобилизации я набил всякими вещами два иностранных чемодана. Мог бы и больше, но зачем?
Нажива и нищета - неразлучные соседи и часто меняются местами.
Но вернёмся к нашим баранам, сапогам, пустыне.
Не знаю какой аймачный мясокомбинат Южной Гоби-1974 зимой, но в тёплое время года это - длинный и тёмный сарай, перегороженный на несколько помещений, называемых цехами, где в главном - происходит забой, а за низкими и шаткими воротами из кривых продольных досок толпится множество людей в надежде, что кто-то из них сможет купить кусок мяса или брюшины. Там много смуглых и гомонящих лиц женщин и мужчин, стариков и детей, я вижу их иногда в своих снах. За людьми, как и водится, - стаи то и дело дерущихся собак, тоже ожидающих своей доли. И это Монголия середины 1970-х годов. Страна животноводов. Не зря тёмной ночью, писая на тёплую землю и смотря на серебряную луну, я желал Юмжагийну Цеденбалу и Леониду Брежневу удостоиться жизни простых кочевников пустыни социалистического лагеря, не построившего здесь даже завалящего мясокомбината.
На другом конце сарая, в загородках из таких же досок, как и ворота, - непрерывно блеющее и шевелящееся месиво овец и коз. Кажется, что шумит большой базар. К этим звукам мой слух привычен, ибо с раннего детства я находился на стригальном пункте, где более сотни стригалей электрическими машинками остригали десятки тысяч овец. А я - один из лучших стригалей и признанный чемпион.
В забойном цехе с потолочной балки сарая ниспадают и покачиваются длинные цепи с острыми крючьями, возле них стоят смуглые монголы в распахнутых тэрликах и яловых сапогах, их мощные, открытые груди и бицепсы лоснятся, с поясов свисают ножи и точильные бруски. Перед ними цинковые ванны для внутренностей животных. Они - забойщики.
Напротив мужчин, в шагах четырёх-пяти, сидят женщины в засаленных тэрликах, перед ними тоже - цинковые ванны, в которых они промывают брюшину, кишки и осердия, после чего передают ванны в другой отсек для последующей обработки.
Из шевелящейся и блеющей загородки проворные парни подают забойщикам овец, те привычно, заученными движениями, хватают жертву сильными руками, мгновенно отрезают головы, подвешивают туши на крючья, сдирают шкуры и, разрезав повдоль, вываливают парящие внутренности в ванны, которые тут же отпинывают женщинам, а те, приняв их, откатывают обратно пустые ванны, которые возвращаются к ним из других цехов.
Тяжёлый и замкнутый цикл забоя животных. Средневековье. Воздух наполнен гулом и запахами смерти. На входе - овцы, на выходе - мясо. Большая тема. Мировое кино вне времени. У кого и какие возникают метафоры и другие художественные приёмы? Где авторы, режиссёры, продюсеры? Какому молоху и за что служат, усыпляя воображение масс перед их забоем?
Отношения людей не должны определяться какими-то условиями. Ведь мы - просто люди. Единственные. Таковы мои убеждения, но, опять же, не люблю слово «убеждения», они как мешки, накинутые добровольно на головы: ничего не слышно и не видно. Чем больше мешков, тем безысходней жизнь людей. Какое получается кино, друзья? А убеждение - колеблющееся понятие бесконечного мира. Так я думаю.
На почте всегда мирно и тихо. Стойка, прилавок, кабинки, цеха, редкие посетители. Здесь все меня знают. Коллектив приветливых и всегда занятых людей - телеграфистов, телефонистов и служащих других профессий.
Но с недавних пор появился один молодой инженер, а вместе с ним - отдельная тема, которая, видимо, жила всегда, но активизировалась сейчас. Если с капитаном Савельевым, в результате каких-то условий и договорённостей, мы пришли к относительному согласию, то непримиримый взгляд молодого и красивого монгола, видимо, назначенного сюда на какую-то должность, низводит меня до настоящего ничтожества. Он утончён и красив, как индийский актёр, как юный Радж Капур. Монголы, вообще, красивые люди. Южная Гоби всегда доказывает такое мнение.
Мне говорили, что этот инженер-связист недавно приехал из Москвы, где окончил какой-то престижный институт. Там училось и учится много монголов. Этот возненавидел меня с первого взгляда: монгол в форме солдата Советской армии, забывший о своих корнях и культуре, предатель и враг своей цивилизации, оккупированной чужаками, следовательно, он более опасный оккупант, чем остальные... Молодой монгол не сказал мне ни слова, но они совершенно излишни, ибо его понятиями обо мне пропитан, как бактериями и вирусами, воздух вокруг него. Подойти и заговорить с ним невозможно, а заболеть - всегда.
И вот, уже в который раз, мы идём навстречу друг другу. Как в замедленном кино. Прямо и не глядя на меня, красивый и молодой монгол в чёрном костюме и блестящих туфлях спускается со второго этажа в телеграфную, а я поднимаюсь на второй этаж, где в отдельной комнате стоит мой передатчик для резервного канала. Мы разминулись на лестнице, не глядя друг на друга, но я долго чувствую его высокомерный и ненавидящий взгляд. Обмануть чувства невозможно. Тем более, что у него сильные флюиды. Мне сразу стало понятно, что в его глазах я - предатель и оккупант, которому нет и не может быть прощения. Монгольский мир унижен и растоптан из-за таких, как я - советских манкуртов, гордящихся своим знанием русского языка и угождающих своим врагам. Конечно, я не горжусь ничем и не угождаю никому. Никто не волен выбирать судьбу, а в моей жизни получилось то, что и получилось, и я вырос с русским языком, но всё же и как-то… Послушайте... Трудно объяснить возникающие чувства при встречах с родственниками.
Он жил и обучался в Москве, но мнения его там стали только твёрже, ибо понял, что монголы обязаны только использовать в своих целях так называемый цивилизованный мир, а манкурты верно служат этому миру. Мне больно думать об этом, но надо проверять резервный канал, и я стараюсь на время забыть об этом парне из другого мира, хотя он не выходит из мыслей.
Только через месяц я пришёл к спасительному и утешительному выводу, что у моего ненавистника очень сильные убеждения, следовательно он надел на свою голову много мешков, ослепляющих и оглушающих его. Пусть их снимает сам. Но как забыть его надменное, красивое лицо и стройную фигуру в чёрном костюме и лакированных туфлях, спускающуюся с лестницы, не глядя на меня, радостного и наивного советского сержанта, спешащего по лестнице наверх и страстно желающего поговорить с ним? Не удалось…
Наверное, каждый должен сам снимать свои шоры и мешки. Так думаю я, выходя из почты и торопясь на окраину Даланзадгада, где мясокомбинат.
В руководстве и забойном цехе у меня крепкие связи и договорённости: я получаю мясо не со склада, как положено по договору, а беру свежую тушу овцы прямо из цеха. Всем перепадает кое-что из наших складов. Забойщики будто ждут меня, а женщины добавляют осердие, брюшину, грудинку. Представляете какую вкуснятину сварганит из них Исмагилов?
Загружаю полученное добро в холщовые мешки и несу их в двух руках к воротам, за которыми гомонят люди и стоит наш ЗиЛ-130 со знаком качества. Из мешков сочится сцеженная от тяжести кровь, и за мной тянется цепочка красных капель.
За воротами меня окружают люди. Просят продать мясо или ливер. Обычно я прохожу мимо их, но сегодня выбираю взглядом морщинистое лицо старухи, которое вижу уже несколько суббот в толпе, и молча отдаю ей мешок с осердием и брюшиной. Другие монголы и водитель Забродин, успевший, как и всегда, слить кому-то из местных литров десять бензина, а сейчас выскочивший из кабины помочь мне, удивлённо и вопросительно смотрят на меня. Отдаю ему второй мешок и объясняю:
- Исмагилов подождёт…
Машина трогается, толпа раздваивается, и мы выезжаем за город, в пустыню, где в знойном мареве возникают подрагивающие миражи. Не то верблюды, не то всадники, а может быть - караван, потерявший когда-то нить Шелкового пути, так и оставшийся навсегда в Центральной Азии. Вожатые всё ищут и ищут, и никак не могут найти эту нить, а верблюды, уже без них, идут и идут по Южной Гоби к последним отрогам Алтая. Солнце печёт сквозь лобовое стекло, и я, разваренный жарой и уставший от дум, медленно проваливаюсь в смутную дрёму, мечтая ночью отправиться в самоволку.
Люди должны общаться и понимать друг друга без всяких условий.
9 января 2023 года.
с. Новая Заря.
Можешь? Помоги: РФ, тлф +79245168119, MIR 2202 2006 6800 1223,
Чадах уу? Туслаач: MN, утас +97680306207, Хаан банк: Үндсэн данс 5419 120 465, Карт 6234 5801 2208 8533 (Балдоржиев Цырен-Ханда).
Друзья поддержите внесение законопроекта «МОНГОЛ ҮНДЭСТНИЙ КАРТ» в Великий Хурал Монголии. Каждый монгол мира обязан иметь карту, идентифицирующую его личность, как Монгола. Подпишите петицию.
Топ-5 за декабрь 2023 года:
1. Где история, там и душа...
2. Долина Рыжего Базара
3. Смотрящая из мглы времён
4. Метамодерн и современные монголы мира
5. О западных или иркутских бурятах
Топ-12 за 2023 год:
1. Дети Хоридай-мэргэна
2. От номенклатуры до национальной элиты
3. Даты монголов мира
4. Монголы мира. Кто, где и сколько?
5. Стена памяти. Ссылки на все списки
6. Где родился Чингисхан?
7. Четыре сестры-1
8. Четыре сестры-2
9. В гости
10. История одинокого мухулика
11. Смотрящая из мглы времён
12. Метамодерн и современные монголы мира