"Дилетант", октябрь 2015
В стихотворении «Да или нет?», написанном «по горячим следам» в июне 1927-го, сразу после убийства в Варшаве советского полпреда Петра Войкова, Маяковский требовал ответа:
Паны за убийцу?
Да или нет? -
И, если надо,
нужный ответ
мы выжмем,
взяв за горло.
Вопрос о том, стояли ли какие-либо польские круги за убийцей Войкова Борисом Ковердой и его товарищами, по сей день остается открытым. Судя по всему, не стояли. А вот с Маяковским на этот раз все ясно: он был за убийцу. Нет, не за убийцу Войкова. Он был за Войкова-убийцу.
По кличке «Интеллигент»
Строго говоря, индивидуальный террор как средство революционной борьбы социал-демократы не одобряли.
В 1899 году Владимир Ульянов (пока еще не Ленин) писал: «…по нашему лично мнению, террор является в настоящее время нецелесообразным средством борьбы, что партия (как партия) должна отвергнуть его (впредь до изменения условий, которое могло бы вызвать и перемену тактики) и сосредоточить все свои силы на укреплении организации и правильной доставки литературы». Упреки в «революционном анархизме» были его излюбленным приемом в борьбе против эсеров, такой террор широко практиковавших. Однако в 1905-м «условия изменились», началась Первая русская революция, и Ленин (уже Ленин!) призывает к созданию отрядов «всяких размеров, начиная с двух-трёх человек, [которые] должны вооружаться сами, кто чем может…».
Летом 1906-го на этот призыв откликается 17-летний недоучившийся ялтинский гимназист (аттестат зрелости он получит, сдав экзамены экстерном) Петр Войков, юноша из интеллигентной семьи. Уже имея за плечами некоторый пропагандистский опыт, следствием которого и было последовательное исключение из двух гимназий, керченской и ялтинской, он вступает в «Боевую техническую группу» при ЦК РСДРП и вскоре оказывается вовлечен в подготовку покушения на градоначальника Ялты полковника Думбадзе. Тот в условиях продолжающихся революционных волнений руководил наведением порядка в городе с такой энергией, что даже правительству временами становилось за него неудобно. Неудивительно, что в ретивого полковника бросили бомбу. Террористы не достигли своей цели: Думбадзе был только контужен. Бомбист-эсер застрелился на месте покушения, а вот товарищ Войков, которого некоторые источники называют организатором всего дела, скрылся в Швейцарии.
В Женеве, где он учился в университете, Войков познакомится с Лениным. По каким-то соображениям к большевикам он не присоединится, но в партии меньшевиков будет принадлежать к ее «интернационалистскому» крылу, гораздо более близкому к большевикам, чем меньшевики-«оборонцы», последователи Плеханова. Вместе с одним из лидеров партии, Юлием Мартовым, он и вернется в Россию после Февральской революции.
«Товарищ комиссар»
По мере того, как Временное правительство «левело», наполняясь представителями эсеров и меньшевиков, всё большее количество профессиональных революционеров приходят на работу в его структуры (вспомним хотя бы одного из виднейших эсеровских террористов, Бориса Савинкова, ставшего комиссаром Временного правительства на фронте). Войков работает в министерстве труда, где быстро завоевывает репутацию радикала своими призывами к рабочим захватывать предприятия, хозяева которых проявляют неуступчивость в ответ на рабочие требования.
В августе 1917-го он, то ли командированный министерством, то ли направленный партией, оказывается на Урале; здесь он перейдет к большевикам. Совершенно очевидно, что курс на захват власти, отчетливо просматривающийся к августу в действиях большевиков, ему импонировал гораздо больше, чем «сухой» марксизм меньшевиков, полагающих необходимым начать подготовку к социалистической революции только после завершения буржуазно-демократической. «Марксизм - не догма, а живое руководство к действию», мог бы повторить за лидером своей новой партии Войков, деятельно готовивший на Урале установление Советской власти. После прихода большевиков к власти Петр Лазаревич с присущей ему энергией берется за наведение революционного порядка на подведомственной территории. Справка о деятельности Войкова, подготовленная несколько лет назад Институтом Российской истории РАН, сухо констатирует: «С января по декабрь 1918 г. Войков был комиссаром снабжения Уральской области, руководил принудительными реквизициями продовольствия у крестьян. Его деятельность привела к товарному дефициту и значительному понижению уровня жизни населения Урала. Причастен к репрессиям против предпринимателей Урала». Сегодня нам нетрудно представить себе, что за этим стояло: бессудные расстрелы, голодные смерти…
Однако наиболее яркую страницу в свою биографию Войков впишет не на поприще ограбления уральских крестьян, а в качестве одного инициаторов расстрела царской семьи и «смотрящего» от обкома РКП(б) при реализации этого решения.
«…поручить, как химику…»
Вопрос о том, где принималось окончательное решение о расстреле Романовых - в Москве или в Екатеринбурге - относится к числу горячо по сей день обсуждаемых. Но практически единодушная инициатива исполкома Уральского облсовета казнить бывшего императора и его семью сомнений не вызывает. Войков был откомандирован в отряд убийц не в последнюю очередь, как квалифицированный химик, закончивший несколько курсов Парижского университета, для организации сокрытия следов. Но ограничиваться ролью наблюдателя и технического советника было не в характере Петра Лазаревича…
Войков принимает активное участие в разработке соответствующего плана; похоже, что именно в его смышленую голову приходит мысль подбросить Николаю письмо, якобы написанное по-французски неким офицером-монархистом, содержащее план будто бы подготовленного побега. По некоторым данным, имитировать побег предполагалось до ближайшей реки, где члены царской семьи должны были быть утоплены. Однако бывший царь что-то заподозрил. Не исключено, что его насторожила одна очевидная ошибка: французский был вполне безупречен, войковские 10 лет Женевы и Парижа давали о себе знать, но вот обращение «монархиста» к Николаю “vous” («вы») вместо “Votre Majesté” («Ваше Величество») было совершенно неуместным. Тогда было решено осуществить задуманное в городе, и опять-таки именно Войков, судя по ряду свидетельств, подобрал дом инженера Ипатьева. Он же взял на себя закупку около 180 кг серной кислоты.
Дадим слово человеку, имевшему к Войкову прямое отношение. Григорий Беседовский работал с ним в советском поспредстве в Варшаве. Вот что он вспоминает: «Войкову поручили также прочитать царскому семейству постановление о расстреле, с мотивировкой, состоявшей из нескольких строк, и он действительно разучивал это постановление наизусть, чтобы прочитать его возможно более торжественно, считая, что тем самым он войдет в историю, как одно из главных действующих лиц этой трагедии. Юровский, однако желавший также «войти в историю», опередил Войкова и, сказав несколько слов, начал стрелять… Когда все стихло, Юровский, Войков и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по несколько пуль или протыкая штыками… Войков рассказал мне, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользким как на бойне… Уничтожение трупов началось на следующий же день и велось Юровским под руководством Войкова и наблюдением Голощекина и Белобородова… Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта работа была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ и голов. Эту кровавую массу поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд… Это была ужасная картина, - закончил Войков. - Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней - и он сошел бы с ума…» (Беседовский Г.З. На путях к термидору. М., 1997. С.111-116). Можно было бы списать на недоброжелательное отношение Беседовского к Войкову, но - не получается. Подтверждается розысками колчаковского следователя Соколова. Подтверждается запиской на имя Хрущева бывшего чекиста Медведева. Подтверждается… Подтверждается…
Подавленное состояние не помешало впечатлительному «Интеллигенту» срезать с пальца одного из трупов перстень с большим рубином, которым он неоднократно впоследствии хвастал в кругу друзей и подчиненных. Интересно, показывал ли он его Маяковскому, который за месяц с небольшим до выстрела Коверды гостил в советском поспредстве в Варшаве?.. В средневековой Германии палачу полагалась часть имущества жертвы - всё, что надето на осужденном ниже пояса. Вряд ли Войков об этом знал, но интуитивно действовал по законам XIII века.
Красный дипломат
В послеуральской жизни Войкова будет еще не один сюжет, характеризующий его как человека самых низменных инстинктов. В страшном 21-м, когда в Поволжье, Предуралье и на Украине сотни тысяч людей умирали от голода, а миллионы просто голодали, он, трудившийся в тот момент на ниве внешней торговли, получил партийное взыскание за присвоение предназначенных к продаже за рубеж ценных мехов, которые дарил любовницам. Хотя - при чем тут голод, ведь из вырученных денег голодным всё равно перепала только незначительная часть…
В конце 1921-го года Войкова переводят «на дипломатию» (труднее украсть?). Однако возникают трудности: его отказывается принять Канада, отказывается Великобритания. Не без труда принимает Польша, ей в 1924-м не до выкрутас. Советский полпред сразу же начинает работать «по специальности», разрабатывая варианты убийства Пилсудского. Варианты не получают одобрения в Москве. До поры до времени не получают. Выстрел Коверды спасает Пилсудского, бывшего социалиста, бывшего террориста. «Бывают странные сближения», - как тонко заметил наш национальный гений…
«Зажмите горе в зубах тугих», - рекомендовал своим читателям негодующий по поводу убийства Войкова Маяковский. Ничего, Владимир Владимирович, спасибо, мы уже почти справились с горем. Осталось только сотню улиц переименовать, пяток поселков, нескольким железнодорожным станциям и кораблям другое название придумать, и - всё. Еще чуть-чуть.
И - забыли.