Побег в театр
Посмотрел вчера «Театральный роман» в «Студии театрального искусства» Сергея Женовача. Отчитываюсь.
Сначала о концепции. «Театральный роман» («Записки покойника» тож) можно, как мне представляется, поставить двумя способами - как роман Автора и Театра и как роман «треугольника» Автор-Театр-Власть. Вторым путем пошел в свое время Юрий Любимов. В самом, пожалуй, любимом мной спектакле «Таганки» золотой конь, очаровавший Максудова при первом посещении Независимого театра, превращается в клетку. В этой клетке ворочается скрюченный литератор, а на коне гарцует Сталин; он же вообще руководит процессом. Первый путь раздваивается на роман с Дьяволом (так увидели природу произошедшего «Мастерская Фоменко» и создатели фильма, вышедшего в 2002-м году О.Бабицкий и Ю.Гольдин) и на производственный роман о постановке пьесы «Черный снег» неизвестного драматурга Максудова в Независимом театре.
Спектакль С.Женовача - именно о последнем.
Хотя в самом начале и мелькнет Кошмар доктора Турбина (привет Достоевскому из первой редакции пьесы), а затем явится не вполне посюсторонний редактор Рудольфи, но тема мистики дальнейшего развития не получит. Этот спектакль - о театре как сосредоточении конфликтующих воль, принципов, крупных и мелких тщеславий. Здесь интригуют, подсиживают, подлизываются. Но серой не пахнет. Ладаном, впрочем, тоже.
Совершенно великолепная сценография. Плоская в начале декорация, представляющая собой комнату Максудова, а затем - кабинет Ивана Васильевича в Сивцевом, неожиданно приобретает глубину, когда центральная часть (дверь и окна) уезжает в глубь сцены, кремовые шторы превращаются в занавес и перед нами - репетиционный зал; тем самым на глазах возникает иллюстрация к тому, о чем много говорится в «Записках…» - к Волшебству Театра. Финал же просто потрясающий, но я вам о нем не расскажу, чтобы не портить сюрприза.
Некоторые сценические решения чрезвычайно остроумны. Например, самовыдвигающийся ящик письменного стола, содержащий в себе рукопись, в сцене с Рудольфи, или три (одновременно!) актрисы, играющие многоликую и многорукую Поликсену Торопецкую.
Очень хороши актеры. Во-первых, безукоризненный ансамбль (привет Таганке в ее лучшие годы). Во-вторых, Максудов. Иван Янковский играет человека скорее современного, нежели киевского интеллигента-неврастеника столетней почти давности, но это получается вполне органично и живо. В-третьих, Иван Васильевич. Честно скажу, до антракта мне Сергей Качанов в этой роли не глянулся. Позже я понял, что мне мешало - он похож на Станиславского, но какого-то сплюснутого и ростом, и лицом; но после получаса начинаешь видеть в этом достоинство: в конце концов, кто такой Иван Васильевич, как не сплюснутый, окарикатуренный, «сниженный» Константин Сергеевич? Играет он очень и очень хорошо. Вообще мне понравились все актерские работы (разве что немного недотягивает Бомбардов, не хватает ему иронии театрального старожила…)
Здорово выдержана эмоциональная линия: от мрака и беспросветности в начале, когда Максудов готов покончить с собой от безысходности, к уморительно смешному карнавалу в конце; карнавалу, который обрывается многоточием, ибо герой опять берется за револьвер, но уверенности, что он застрелится, нет. Он уже брался за него в начале спектакля, и обошлось…
Быть может, и теперь - обойдется.
Сначала о концепции. «Театральный роман» («Записки покойника» тож) можно, как мне представляется, поставить двумя способами - как роман Автора и Театра и как роман «треугольника» Автор-Театр-Власть. Вторым путем пошел в свое время Юрий Любимов. В самом, пожалуй, любимом мной спектакле «Таганки» золотой конь, очаровавший Максудова при первом посещении Независимого театра, превращается в клетку. В этой клетке ворочается скрюченный литератор, а на коне гарцует Сталин; он же вообще руководит процессом. Первый путь раздваивается на роман с Дьяволом (так увидели природу произошедшего «Мастерская Фоменко» и создатели фильма, вышедшего в 2002-м году О.Бабицкий и Ю.Гольдин) и на производственный роман о постановке пьесы «Черный снег» неизвестного драматурга Максудова в Независимом театре.
Спектакль С.Женовача - именно о последнем.
Хотя в самом начале и мелькнет Кошмар доктора Турбина (привет Достоевскому из первой редакции пьесы), а затем явится не вполне посюсторонний редактор Рудольфи, но тема мистики дальнейшего развития не получит. Этот спектакль - о театре как сосредоточении конфликтующих воль, принципов, крупных и мелких тщеславий. Здесь интригуют, подсиживают, подлизываются. Но серой не пахнет. Ладаном, впрочем, тоже.
Совершенно великолепная сценография. Плоская в начале декорация, представляющая собой комнату Максудова, а затем - кабинет Ивана Васильевича в Сивцевом, неожиданно приобретает глубину, когда центральная часть (дверь и окна) уезжает в глубь сцены, кремовые шторы превращаются в занавес и перед нами - репетиционный зал; тем самым на глазах возникает иллюстрация к тому, о чем много говорится в «Записках…» - к Волшебству Театра. Финал же просто потрясающий, но я вам о нем не расскажу, чтобы не портить сюрприза.
Некоторые сценические решения чрезвычайно остроумны. Например, самовыдвигающийся ящик письменного стола, содержащий в себе рукопись, в сцене с Рудольфи, или три (одновременно!) актрисы, играющие многоликую и многорукую Поликсену Торопецкую.
Очень хороши актеры. Во-первых, безукоризненный ансамбль (привет Таганке в ее лучшие годы). Во-вторых, Максудов. Иван Янковский играет человека скорее современного, нежели киевского интеллигента-неврастеника столетней почти давности, но это получается вполне органично и живо. В-третьих, Иван Васильевич. Честно скажу, до антракта мне Сергей Качанов в этой роли не глянулся. Позже я понял, что мне мешало - он похож на Станиславского, но какого-то сплюснутого и ростом, и лицом; но после получаса начинаешь видеть в этом достоинство: в конце концов, кто такой Иван Васильевич, как не сплюснутый, окарикатуренный, «сниженный» Константин Сергеевич? Играет он очень и очень хорошо. Вообще мне понравились все актерские работы (разве что немного недотягивает Бомбардов, не хватает ему иронии театрального старожила…)
Здорово выдержана эмоциональная линия: от мрака и беспросветности в начале, когда Максудов готов покончить с собой от безысходности, к уморительно смешному карнавалу в конце; карнавалу, который обрывается многоточием, ибо герой опять берется за револьвер, но уверенности, что он застрелится, нет. Он уже брался за него в начале спектакля, и обошлось…
Быть может, и теперь - обойдется.