1. Церковь устами апостолов исповедует сердцевину Евангелия - событие Воплощения, Распятия, Воскресения и Вознесения Иисуса Христа (1 Кор. 15:1-8). Таким образом, вера Церкви событийна. Само же событие Христа глубоко таинственно: «И беспрекословно - великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся во славе» (1 Тим. 3:16), а потому сейчас: «...мы отчасти знаем ... мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор. 13:9,12). По этой причине апостольское провозвестие отвечает на вопросы: «что?» и «кто?», а не «как?».
2. Вера в контр-интуитивную и сверхрациональную троичность Бога так же событийна, ведь Сущий открыл Себя в Трех Ипостасях как Отец, Сын и Святой Дух через события воплощения Христа и излития Святого Духа в Пятидесятницу. Троица не дана нам в опыте как «вещь в себе» в отрыве от воплощения Слова. Мы познаем Трехсубъектного Бога лишь благодаря троичному домостроительству.
3. Вера в реальность события воплощения Бога не тождественна философско-концептуальному осмыслению механики этого события. Внутритроичные отношения в Боге и соединение Божественного и человеческого во Христе есть неизреченные тайны. Все наши модели описания этих тайн являются лишь вербальными формулами, которые никогда не будут адекватно и исчерпывающе описывать сверхрациональную реальность предельной Истины. Соотношение здесь такое же, какое существует между нотами и музыкой, дорожным знаком «пешеходный переход» и самим пешеходом на переходе. Об этом, собственно, прямо и недвусмысленно говорит вся восточная апофатика. Таким образом, догматы Церкви не могут и не должны сводиться к своей языковой репрезентации и умозрительной концептуализации, отвечающей на вопрос «как?». Спекулятивные модели описания (теологумены) соотношения воль и природ во Христе, свойств Его Тела или исхождение Святого Духа, могут отличаться в зависимости от дискурса, но ядро веры - сама событийность, нет. Рационально-философское обрамление истины события на языке догматики можно сравнить с иконографическим образом. Образы, являющие одно и то же событие, могут быть разными, как с точки зрения качества, так и с точки зрения школы и стиля. Но являемый ими первообраз будет один и тот же.
4. В эпоху Вселенских соборов содержание понятия ересь было значительно расширено в сравнении с доникейской церковной традицией. Если изначально под ересью понималась радикально иная вера в Бога, и соответственно, совершение крещения не во имя Троицы (см. свят. Киприан Карфагнеский «Письмо к Юбаяну», I каноническое правило свят. Василия Великого), то в период Вселенских соборов под ересью стали понимать логически ошибочные, с точки зрения византийской философии, умозрительные интерпретации общехристианских предметов веры - Троицы и Боговоплощения. Причина этого заключалась в специфике античных принципов рационального мышления и техники мысли аристотелево-платоновской интеллектуальной традиции, которыми руководствовались все богословы и мыслители поздней античности и средневековья. Им была присуща оптимистическая уверенность в некоей фундаментальной адекватности философского языка для выражения религиозных истин в силу того, что слова (имена) объективно калькируют структуру реальности.
В этом нет никакого превозношения над Отцами Церкви. Мы просто со стороны фиксируем результаты истории религиозной мысли постфактум. Непосредственные участники исторических событий не всегда могли увидеть всю картину происходящего внутри самого процесса. И только по прошествии времени исследователи могут объемно и с разных сторон оценить ситуацию целиком.
5. Расширение содержания понятия ересь привело и к трём различным чиноприемам еретиков в Византийскую Церковь по степени их еретичности: не только через крещение, как предписывала изначальная практика Церкви, но и через миропомазание и покаяние (II Всел. 7; Трул. 95). Важно подчеркнуть, что в соответствии с канонами, несториане и миафизиты (позже и католики) принимаются в Православную Церковь третьим чином - через покаяние (в сущем сане!), то есть, без совершения над ними сакраментального действия. Таким образом, очевидно, что по логике канонов Вселенских Соборов, таинства инославных христиан в силу апостольского преемства признаются действительными, однако им необходимо покаяние от заблуждений, ибо неправо мыслят о предметах веры. Так называемая «икономическая теория» (XVIII в.) восполнения благодатью внешних форм таинств в момент присоединения инославных к Православной Церкви, противоречит древнему понимания таинств: «Епископ или пресвитер, если по истине имеющего крещение вновь окрестит, или если от нечестивых оскверненного не окрестит: да будет извержен, как посмеивающийся кресту и смерти Господней, и не различающий священников от лжесвященников» (Ап. 47). Логика здесь проста: некрещенного нужно крестить в воде, а не «крестить» по икономии через чин покаяния и присоединения к Церкви.
5. Церковь, как Тело Христово, не может разделиться в самом себе. Но разделиться могут члены этого Тела (1 Кор. 11:18,19). Партийные разделения между первыми христианами явно носили не только бытовой характер (см. 1 Кор. 1:10-13). Иудео-христиане из иерусалимской Церкви находились в богословском конфликте с ап. Павлом, которого считали еретиком из-за вопроса необходимости соблюдения Торы (см. Деян. 21:20, 21). Тем не менее, все они являлись членами одного Тела. Таким же образом, не смотря на богословские разделения и даже взаимные анафемы, апостольские Церкви сохраняют генетическое родство в силу глубинного единства веры в Троицу и Боговоплощение, апостольского преемства и сакраментальной природы своих церквей, восходящей к дару Пятидесятницы. Здесь уместна аналогия: братья разругались между собой из-за наследства отца, разъехались из отчего дома и не имеют общения между собой, потому что не могут найти общий язык в силу того, что каждый по-своему понимает личность отца и факты его биографии. Означает ли это, что они потеряли генетическое родство и сыновство? Нет, в каждом из них по-прежнему течет кровь их отца. Впрочем, из этого не следует, что православные, католики, несториане и миафизиты, пребывающие в состоянии разделения, могут автоматически начать вместе причащаться из одной Чаши без предварительного и осознанного примирения церквей, так как Евхаристия есть и выражение единства.
6. Если неправомыслие автоматически отсекает человека от Бога, то каким же образом могли ошибаться те, кого Церковь почитает святыми Отцами? Не говорит ли это о том, что умозрительные ошибки богословствующего ума, особенно в области спекулятивной метафизики, не всегда мешают стяжанию святости? Очевидно, что есть неправомыслие, которое действительно приводит к искажению духовной жизни, и в конечном итоге, ко грехам против Бога. Например, этнофилетизм, обрядоверие, душеверие, идея «сакрального языка», «сергианство» и прочее. Всё это есть примеры ереси не столько религиозной мысли, сколько самой религиозной жизни.
7. Исторически сложившееся смещение смысла веры как доверия к вере как мнению (греч. δόξα) [1], дезориентирует современных христиан, которые полагают что безупречное правоверие - это вершина Евангелия. Вера (греч. pistis) в Новом Завете, это прежде всего, доверие Богу, уверенность в Нем и верность Ему, а не вера в доктринальные положения метафизического характера. В Евр. 11:1 дается всем известное определение веры и далее говорится: "А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает" (11:6). И далее автор иллюстрирует это утверждение на примере ветхозаветных святых, которые безоговорочно доверяли Богу в своей жизни. В пределе: спасает не безупречное знание догматики, а доверие к Богу. Христос не раз говорил тем, кто с уверенностью и доверием приходил к Нему за исцелением: «Вера твоя спасла тебя!». Впрочем, это не просто доверие некоему Абсолюту, но вера христоцентричная: «Ибо если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься» (Рим. 10:9).
[1] «Верой мы называем присущее нам правильнейшее мнение о Боге и Божественных предметах» («Исповедание православной веры Восточной Церкви, принятое Иерусалимским собором 1672 года», Определение IX).