Лео Каннер "Аутистические Нарушения Аффективного Контакта" (часть третья)

Jun 17, 2014 00:12

Ниже приводится третья часть статьи Лео Каннера "Аутистические Нарушения Аффективного Контакта", перевод В. Кагана.

Предыдущие части: первая и вторая.

Наблюдение 6.

Вирджиния С., родилась 13 сентября 1931 г., и с 1936-го (за исключением одного месяца в 1938 г., когда в надежде дать ей какой-то шанс в обучении ее поместили в школу для глухих) находится в государственной школе для умственно отсталых детей.

Доктор Эстер Ричардс (Esther Richards), видевшая ее несколько раз, и понявшая, что она не глуха и не слабоумна, написала в мае 1941 г.:
Вирджиния держится отдельно от других детей (в школе), потому что она совершенно не такая, как все. Она стройна и опрятна, не играет с детьми, не кажется глухой при обычной проверке слуха, но не говорит. Ребенок развлекает себя, часами складывая разрезные картинки и не отвлекаясь, пока не соберет все. Я наблюдала, как она работала с коробкой, наполненной перемешанными частями двух разных пазлов, подбирая кусочек к кусочку. Все, что я наблюдаю, говорит о врожденных отклонениях, которые выглядят обязанными больше личностным нарушениям, чем органическому дефекту.

Вирджиния, младшая из двух детей, была дочерью психиатра, сказавшего о себе (в декабре 1941 г.): «Я никогда не любил детей - возможно, это моя реакция на ограничение движения (перемещения), мелкие вмешательства и шум-гам».

О матери Вирджинии он сказал: «Она ни в каком смысле не материнский тип. Ее отношение (к ребенку) похоже скорее на отношение к кукле или домашнему животному, чем к чему-нибудь еще».

Брат Вирджинии, Филипп, на 5 лет старше, когда был в 15 лет направлен к нам с тяжелым заиканием, в ответ на вопрос о доме расплакался и сказал сквозь слезы: «Единственный раз, когда отец что-то делал со мной, случился, когда он выругал меня за какой-то проступок».
Мать не намного больше принимала в нем участие. Всю свою жизнь он чувствовал себя живущим в «холодной атмосфере» с двумя недоступными чужаками.

В августе 1938 г. школьный психолог в специальной школе отмечал, что Вирджиния  могла  реагировать  на  звуки,  оклики  ее  по  имени  и  команду:
«Смотри!».

Она не обращает внимания на сказанное ей, но быстро понимает, чего от нее ждут. Ее действия избирательны, осторожны и точны.  По невербальным шкалам тестов Бине и Меррилл-Палмер ее IQ достигал 94. «Несомненно, - комментировал психолог, - ее интеллект выше... Она спокойна, серьезна, собрана. Не однажды я видел ее улыбку. Она уходит в себя, отделяя себя от других. Она кажется живущей в своем собственном мире, безразличной ко всему вокруг, кроме заинтересовавшего ее. Она в основном самодостаточна и независима. Она безразлично переносит попытки вторжения в ее мир. Никаких проявлений дружественности или интереса к людям. С другой стороны, она с удовольствием занимается с вещами, проявляя воображение и инициативу. Характерно отсутствие проявлений любви...

Запись психолога в октябре 1939 г.  Сегодня Вирджиния держалась в кабинете свободнее. Она помнила (после более чем года), где лежат игрушки и нашла их. Ее не удалось склонить к выполнению тестов, она не могла ждать показа, что нужно делать. Быстрые, ловкие движения. Попытки и ошибки плюс инсайт. Очень мало ненужных движений. Немедленное повторение тестов уменьшает затрачиваемое время и количество ошибок больше, чем наполовину. Больше половины времени она совершенно не замечает ничего, кроме того, что в этот момент находится в фокусе ее внимания...

Январь 1940 г. Большую часть времени она спокойна, играет и занимается чем-нибудь в одиночестве. Не сопротивляется власти и не доставляет особых беспокойств. Во время групповых занятий быстро становится непоседливой, увиливает и хочет уйти, чтобы удовлетворить свое любопытство к чему-то другому. Она выкрикивает какие-то звуки, если другой ребенок слишком мешает ей. Напевает себе под нос, и в декабре я слышал точную мелодию рождественского гимна, когда она клеила бумажные цепочки.

Июнь 1940 г. Девочки в школе сказали, что в коттедже она говорит некоторые слова. Они вспоминают, что она очень любит конфеты и говорит «Шоколад», «Пастила», а также «Мама» и «Малыш».

Когда мы видели ее 11 октября 1942 г., Вирджиния была рослой, стройной, очень аккуратно одетой 11-летней девочкой. Когда ее звали, она поднималась и подходила, не глядя на позвавшего и просто безразлично стоя, глядя в пространство. Иногда в ответ на вопрос она бормотала: «Мама, малыш». Когда детей собрали у пианино, один ребенок играл, остальные пели. Вирджиния сидела среди детей, как будто не замечая происходящего, и выглядела поглощенной собой. Казалось, она и не заметила, когда дети перестали петь. Когда группа разошлась, она не изменила позы, как будто до нее не дошли изменения вокруг нее. При умном выражении лица взгляд ее был пустым.

Наблюдение 7.

Герберт Б. был направлен к нам 5 февраля 1941г. ввозрасте 3 лет и 2 месяцев. Его полагали серьезно отстающим в умственном развитии. У него не было никаких физических отклонений кроме неопущения яичек. Энцефалограмма была нормальной.

Герберт родился 16 ноября 1937 г. за две недели до срока Кесаревым сечением по желанию матери, вес при рождении - 6 с четвертью фунтов (2 кг 840 г.). С рождения и до 3 месяцев срыгивал все съеденное. Затем рвоты довольно резко прекратились, и за исключением эпизодических срыгиваний вскармливание проходило удовлетворительно. По словам матери, он «всегда был медлительным и тихим». Одно время его принимали за глухого, потому что «выражение лица у него не менялось при обращении к нему или в присутствии других людей; к тому же он не пытался говорить или воспроизводить слова». Он начал держать головку в 4 месяца и сел в 8 месяцев, но даже не пробовал ходить до 2 лет, когда вдруг «начал ходить, без ползания до этого или опоры на стулья». Он категорически отказывался пить из чего-нибудь, кроме сделанных только из стекла сосудов. Однажды в госпитале он три дня не пил, потому что питье подавалось в металлических кружках. Он «страшно боялся текущей воды, газовых горелок и многих других вещей». Его выводили из равновесия любые изменения привычного порядка: «Заметив изменения, он очень нервничает и кричит». Но сам он любил поднимать и опускать жалюзи, рвать упаковки от карт на кусочки и подолгу играть ими, открывать и закрывать створки дверей.

Родители Герберта развелись вскоре после его рождения. Отца, психиатра, описывают как «необычайно умного, чувствительного, беспокойного, интроспективного человека, относящегося к себе очень серьезно, не интересующегося людьми, живущего преимущественно внутри себя и иногда пьющего». Мать, врач, говорит о себе как об «энергичной, общительной, теплой по отношению к взрослым и детям, но не очень вникающей в их проблемы, находя, что гораздо легче принимать людей, чем пытаться понять их». Герберт - младший из трех детей. Средний брат - нормальный, здоровый мальчик. Старшая сестра, Дороти, родилась в июне 1934 г. тяжелыми 36- часовыми родами, в младенчестве выглядела бодрой и хорошо реагирующей и к 18 месяцам говорила много слов, но в следующие полгода до 2 лет она «не прогрессировала в игровых отношениях и отношениях с людьми, предпочитала одиночество, танцевала кругами, издавала необычные звуки и совершенно игнорировала всех людей, кроме матери, за которую цеплялась в панике и возбуждении» (отец, якобы, ненавидел ее). «Речь была очень скудной и полностью отсутствовало выражение мыслей. У нее были трудности с местоимениями в обозначении себя, и она повторяла «Ты» и «Я» вместо использования их для соответствующих людей». Сначала ее считали умственно отсталой, потом думали о шизофрении, но после развода родителей (дети остались с матерью) она «ожила». Сейчас она ходит в школу, где хорошо успевает; хорошо говорит, ее IQ - 108, и - хотя осторожно и умеренно тревожно - она интересуется людьми и достаточно ладит с ними.

При первом обследовании Герберт обратил на себя внимание умным личиком и хорошей моторной координацией. В определенной мере он проявлял удивительную целенаправленность в достижении им самим избранных целей. Он легко распознавал среди кубиков те, которые были приклеены к доске, и те, что были приделаны намертво. Он мог построить башню из кубиков так же ловко, как любой ребенок его возраста и даже старше. Отвлечь его от выбранных им занятий было невозможно. Его раздражало любое вмешательство, и он отталкивал руку обследующего (даже не взглянув на него) или кричал, когда отталкивание не давало эффекта.

Мы видели его снова в 4 г. и 7 месяцев, а потом в 5 лет и 2 месяца. Он еще не говорил. Оба раза он входил в кабинет, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих людей. Он направился к доске Сегена и сразу принялся ловко и быстро вкладывать фигуры в соответствующие гнезда и снова вынимать их. Если ему мешали, он нетерпеливо скулил. Когда одну фигуру украдкой убрали, он сразу заметил ее отсутствие, заволновался, но, как только ее вернули, забыл об этом. Уже успокоившись после этого, он временами с экстатическим выражением лица подпрыгивал на кушетке. Он не отзывался, когда его звали или обращались к нему. Он был целиком поглощен тем, что делал. Никогда не улыбался. Иногда монотонно и нараспев бормотал что-то нечленораздельное.

Однажды он слегка шлепнул мать по ноге и прикоснулся к ноге губами. Он очень часто подносил к губам кубики и другие предметы. Его поведение во время этих двух визитов было почти фотографически похоже за исключением того, что в 4 г. он пугался и отшатывался, когда зажигали спичку, а в 5 лет реагировал на это экстатическим подпрыгиванием.

Наблюдение 8.

Альфред Л., 3,5 лет, был доставлен на прием матерью в ноябре 1935 г. со следующими жалобами:
У него постепенно обнаруживалась склонность к развитию какого-то одного интереса, который потом ярко преобладает в его дневных занятиях. Пока этот интерес сохраняется, он мало о чем еще говорит, раздражается при невозможности удовлетворять свой интерес (разглядывать, трогать, рисовать), и из-за этой поглощенности очень трудно привлечь его внимание... Еще одна проблема - его сверхпривязанность к словам и предметам и недостаточное развитие социальной осведомленности.

Альфред родился в мае 1932 г. за три недели до срока. Первые два месяца «формула вскармливания была предметом значительных затруднений, но затем он быстро набрал вес и стал необычайно крупным и энергичным ребенком». Сел в 5 и пошел в 14 месяцев.

Развитие речи замедлено; он не проявляет никакого интереса к ней. Редко рассказывает о том, что с ним было, и все еще путает местоимения. Никогда не задает вопросов в точном смысле этого слова (с вопросительной интонацией). С тех пор как он заговорил, проявляется отчетливая склонность снова и снова повторять одно и то же слово или предложение. Он почти никогда не произносит фраз, не повторяя их. Вчера, рассматривая картинку, он много раз повторил: «Некоторые коровы стоят в воде». Мы насчитали 50 повторений, потом после нескольких еще он остановился и затем принялся повторять снова и снова.

У него было множество «волнений»: Он волновался, когда хлеб клали в духовку, чтобы получился тост, - боялся, что хлеб сгорит и он обожжется. Его огорчают закаты. Он беспокоится, что луна не взойдет вовремя. Предпочитает играть один и отходит от игры при приближении другого ребенка. Любит заниматься крупными предметами (строить троллейбус, например) и не хочет, чтобы кто-то подключался к нему или мешал.

Когда использовали механические способы отучить его от сосания большого пальца, он перестал и вместо этого начал тянуть в рот разные предметы. Несколько раз в его кале находили голыши. Незадолго до своего второго дня рождения он наглотался шерсти рождественского кролика, так что она даже попала в дыхательные пути и пришлось делать трахеотомию. Несколькими месяцами позже он проглотил какое-то количество керосина («без каких-либо расстройств»).

Альфред был единственным ребенком. Отцу к его рождению было 30 лет, «неуживчив, подозрителен, обидчив, легко впадает в гнев, на встречи с друзьями его приходится вытаскивать, свободное время посвящает чтению, возне в саду, рыбалке». Он химик и к тому же закончил юридическую школу2. Мать того же возраста, «клинический психолог», очень обсессивна и возбудима. Родители отца рано умерли, и он был усыновлен священником. Дед по матери, психолог, был тяжело обсессивной личностью, страдал множественными тиками, был склонен к «повторному мытью рук, затяжным размышлениям на одну тему, страху одиночества и кардиофобии». Бабушка - «возбудимая, взрывчатая личность, была публичным оратором, опубликовала несколько книг, увлечена пасьянсом, очень озабочена деньгами». Дядя по матери часто убегал из дома и школы, был военным моряком, а позже «блестяще вписался в коммерческую жизнь».

Мать оставила мужа через два месяца после рождения Альфреда. Ребенок жил с матерью и ее родителями. Дом был для него и яслями, и детским садом (усилиями матери), что создавало некоторые затруднения для ребенка. Альфред не видел отца до 3 лет и 4 месяцев, когда мать решила, что «он должен знать отца» и «предприняла шаги к тому, чтобы отец приходил повидаться с ребенком».

Войдя в кабинет, Альфред не обратил никакого внимания на обследующего. Он сразу облюбовал на полке с игрушками поезд, взял его и принялся
медленно и монотонно сцеплять и расцеплять вагоны. Он много раз повторял: «Еще поезд - еще поезд - еще поезд», снова и снова «считал» окна вагонов: «Одно, два окна - одно, два окна - одно, два окна - четыре окна, восемь окон, восемь окон». Никакими способами его не удавалось отвлечь от поезда.

Тест Бине попробовали провести в комнате, в которой не было никаких поездов. Время от времени удавалось пробиться через его поглощенность. В конце концов он выполнил большинство требований в манере, ясно указывавшей на его сильное желание справиться; это повторялось с каждым пунктом задания, и в итоге его IQ оказался 140.

После первого визита мать не приводила его из-за «длительного дистресса от встречи с медиками». В августе 1938 г. она по нашей просьбе написала о его развитии. Приводим отрывок из ее письма:
«Его зовут одиноким волком. Он предпочитает играть один и избегает игр в группе детей. Не обращает внимания на взрослых за исключением случаев, когда требует рассказывать ему сказки. Избегает соревнований. Сам читает простые сказки. Очень боится пораниться, много говорит об электрическом стуле. Впадает в панику, когда кто-нибудь случайно закроет его лицо.»

Альфреда снова направили к нам в июне 1941 г. Его родители решили жить вместе. До этого мальчик перебывал в 11 разных школах. Его часто держали в постели из-за простуд, бронхитов, ветрянки, стрептококковой инфекции, импетиго и неясно описываемого состояния, которое мать - диагнозы разных педиатров не совпадали - называла «ревматической лихорадкой».

Будучи в госпитале, он вел себя, как «маниакальный больной» (Мать любила называть себя психиатром и ставить ребенку «психиатрические» диагнозы). Из слов матери, представлявших собой сочетание обсессивного перечисления детализированных примеров и «объяснений», направленных на утверждение «нормальности» Альфреда, вырисовывалась следующая картина.

Он начал играть с детьми младше себя, «используя их, как игрушки - вот и все». Он был наполнен музыкой, театральными сценами, рассказами и обладал прекрасной механической памятью. Он все еще был «ужасно поглощен» в игре не хотел быть среди людей, просто не мог расслабиться:

У него масса страхов, почти всегда связанных с механическими шумами (мясорубка, пылесос, автомобили, поезда и т.д.). Вещи, которых он прежде боялся, обычно возбуждают его и вызывают навязчивый интерес к ним. Сейчас он боится громкого собачьего лая.

На протяжении всего обследования Альфред был крайне напряжен и очень серьезен - настолько, что если бы не его детский голос, он мог бы произвести впечатление озабоченного и чем-то поглощенного пожилого человека. В то же время, он был очень непоседлив, речь его была напориста - в ней не было ничего личного, и она состояла из навязчивых вопросов об окнах, тенях, темных комнатах, особенно о рентгеновском кабинете. Он никогда не улыбался. Его невозможно переключить с темы света и темноты на какую-нибудь другую тему. Но между всем этим он отвечал на вопросы обследующего, которые часто приходилось повторять и торговаться: «Ты ответишь на мои вопросы, а я - на твои». Его определения поражали детализацией. Воздушный шар «сделан из морщинистой резины, у него внутри воздух, а у некоторых газ, иногда они взлетают и иногда их можно держать, и когда в них дырка, они взрываются; если люди сдавливают их, они взрываются. Не так ли?». Тигр - это «предмет, животное, полосатый, как кошка, может царапаться, ест людей, дикий, живет иногда в джунглях и в лесах, больше в джунглях. Не так ли?». Вопрос «Не так ли?» требовал ответа - он на самом деле хотел быть уверен в достаточной полноте определения.

Он часто путал значение слов. На вопрос: «Эта картинка о чем?» ответил: «Люди двигаются о чем».
Однажды он остановился и спросил, очень растерянный, почему «Госпиталь Джона Гопкинса» написано на листах истории болезни: «Почему они должны говорить это?». Для него это было действительно важной проблемой, заставлявшей много думать и обсуждать. Поскольку истории взяты в госпитале, зачем было его название на каждом листе, если писавшие и так знали, где пишут? Обследующий, которого он хорошо помнил по визиту за шесть лет до этого, был для него не больше и не меньше, чем тот, кто должен отвечать на его навязчивые вопросы о свете и темноте.

Наблюдение 9.

Чарльз Н. Был доставлен на прием матерью 2 февраля 1943 г., когда ему было 4,5 г., с основной жалобой: «Главное, что меня беспокоит больше всего, это то, что я не могу достучаться до моего ребенка». Она предварила свой рассказ словами: «Я стараюсь оставить в стороне профессиональные знания, которые вмешивались в мои размышления до сегодняшнего дня».

В младенчестве мальчик был пассивным, «замедленным и флегматичным». Он мог просто лежать в кроватке с открытыми глазами. Он вел себя почти как под гипнозом. Выглядел сконцентрированным на чем-то одном, что делал в этот момент. Из-за подозрений на гипотиреоидизм ему был назначен тиреоидный экстракт, никак не повлиявший на его общее состояние.

Его удовольствие от музыки и тяга к ней подталкивали меня проигрывать пластинки. В полтора года он умел различать восемнадцать симфоний и узнавал композитора уже по первым звукам. Он мог сказать: «Бетховен». Примерно в том же возрасте он начал часами крутить игрушки и крышки от бутылок и банок. Проявлял большую ловкость рук в кручении цилиндров и, глядя как они крутятся, мог сильно возбудиться и подпрыгивать в экстазе. Сейчас его интересуют отражение света от зеркал и ловля зайчиков. Если ему что-то интересно, вы не можете изменить это. Если я входила в комнату, он не обращал на меня внимания и не узнавал меня ...

Самое поразительное - его отстраненность и недосягаемость. Он ускользает, как если бы был в тени, живет в собственном мире, куда не проникнуть. Нет ощущения связи с людьми. У него был период цитирования другого человека; он никогда не проявляет себя. Весь его разговор - это реплика на что-то сказанное ему. О себе он говорил во втором лице, а сейчас иногда в третьем; он может сказать: «Он хочет» и никогда: «Я хочу».
Он деструктивен - мебель в его комнате похожа на обломки. Он ломает фиолетовый мелок на две части и говорит: «У тебя был прекрасный фиолетовый мелок, а сейчас два кусочка. Смотри, что ты наделал». У него развились навязчивости, связанные с фекалиями, он может прятать их, где угодно (например, в рейтузах) и, если я вошла в комнату, копирует меня: «Ты испачкал штаны - теперь у тебя не будет твоих мелков».
В итоге он еще не овладел навыками опрятности. Он никогда не пачкается в детском саду и делает это всегда лишь по приходе домой. То же с обмачиванием. Обмочившись, он гордится этим, прыгает в экстазе и говорит: «Смотри, какую большую лужу он наделал».

Будучи с людьми, он не смотрит на них. В прошлом июле у нас были люди. Когда Чарльз вошел, это было, как будто жеребенка из вольера выпустили. Он не обратил внимания на людей, но ощущал их присутствие. Он подражает голосам и поет, и некоторые люди не замечают у него никаких отклонений. В саду он никогда не входит в группу, уходит от детской толкотни за исключением групповых занятий; если это музыка, он выходит в первый ряд и поет.

У него замечательная словесная память и хороший запас слов за исключением местоимений. Он никогда не начинает разговор и говорит мало; много - только, когда предметы двигаются.

Чарльз - желанный и ожидавшийся ребенок, родился нормальными родами. Он сел в 6 месяцев и пошел незадолго до 15-ти - «просто в один прекрасный встал и пошел - без ползания до этого». Не болел ни одной из обычных детских болезней.

Чарльз - старший из трех детей. Отец закончил школу и торгует одеждой. Он описывается как «обязанный всем самому себе, добрый, невозмутимый и мирный человек». У матери «успешный опыт в бизнесе, у нее театральная касса в Нью-Йорке, она на редкость невозмутима». Ко времени появления Чарльза в клинике его братьям было 28 и 14 месяцев. Бабушка по матери, «очень подвижная, энергичная, гиперактивная, почти гипоманиакальная», немного писала и сочиняла музыку. Тетя по матери, «психоневротичная, очень яркая, впадающая в истерики» - автор стихов и песен. Другая тетка была отрекомендована как «семейная амазонка». Дядя по матери, психиатр,  изрядно  одарен  музыкально.  Родственники  отца  описываются  как «обычные, простые люди».

Чарльз - хорошо развитый, физически здоровый, выглядящий умным мальчик. Он носит очки. Войдя в кабинет, не обратил ни малейшего внимания
на людей (три врача, его мать и дядя). Ни на кого не глядя, сказал: «Дайте мне карандаш!», взял лист бумаги со стола и написал нечто напоминающее цифру 2 (большой настольный календарь ясно показывал цифру 2 - было второе февраля). Он захватил с собой экземпляр Readers Digest4 и был зачарован изображением малыша. Он бесконечное число раз сказал: «Посмотри на забавного малыша», временами добавляя: «Разве не забавный? Разве не милый?»

Когда у него забирали книгу, он боролся с держащей книгу рукой, не глядя на самого человека. Когда его укололи булавкой, он произнес: «Что это?» и сам ответил на свой вопрос: «Это иголка».

Он испуганно смотрел на иглу, уклонялся от новых уколов, но ни разу не связал уколы с державшим булавку человеком. Когда журнал у него все-таки забрали, бросили на пол и наступили на него, он пытался вытащить его из-под ноги так, будто нога тоже была отдельной мешающей вещью, опять не обращая внимания на человека, которому нога принадлежала. Один раз он повернулся к матери и сказал раздраженно: «Я тебя накажу!».
Оказавшись перед доской Сегена, он интересовался в основном названиями форм, прежде чем поместить их в соответствующие гнезда. Он часто крутил формы и возбужденно прыгал, пока они крутились. Его действия в целом были очень однообразными. Он никогда не использовал язык как средство общения с людьми. Он помнил названия - такие, как «восьмиугольник», «ромб»,  «продолговатый кубик», но, тем не менее, постоянно спрашивал:  «Что это?».

Он не отвечал, когда его звали, и не смотрел на мать, когда она говорила с ним. Когда кубики убрали, он плакал, топал ногами и кричал: «Я дам их тебе!» (обозначавшее: «Дай их мне»). Его движения были очень умелы.  Чарльз был помещен в школу Devereux.

Наблюдение 10.

Джона Ф. мы впервые видели 13 февраля 1940 г., когда ему было 2 г. и 4 месяца.

Его отец сказал: «Главное, что меня беспокоит, это трудности кормления. Это самое главное, а во-вторых, он медленно развивается. В первые дни жизни он плохо брал грудь. После 15-го дня его стали кормить из рожка, но и рожок он не брал как следует. Это долгая история попыток протолкнуть в него пищу. Мы пробовали все на свете. Он всегда был недозрелым. К 20 месяцам он впервые начал ходить. Сосет большой палец, довольно часто скрежещет зубами и перед сном раскачивается из стороны в сторону. Если ему не дать то, что он хочет, он будет кричать и визжать».
Джон родился 19 сентября 1937 г. с весом 7,5 фунтов (3 кг 400 г). Из-за нарушений питания часто бывал в больнице. У него не было никаких физических нарушений за исключением не закрывавшегося до 2,5 лет переднего родничка. Он страдал простудами и воспалением среднего уха, обусловившим двустороннюю тимпанотомию.

До февраля 1943 г. Джон был единственным ребенком. Его отец, психиатр, «очень спокойный, тихий, эмоционально стабильный человек, семейный миротворец». Мать закончила школу, до брака работала секретаршей в медицинской лаборатории - «гипоманиакальная личность, видит все скорее как образчики патологии, чем в положительном свете; в течение беременности была очень тревожна, боялась, что не выживет в родах». Бабушка по матери «обсессивна в вопросах религии и моет руки каждые несколько минут». Дед по матери был бухгалтером.

Джон пришел с обоими родителями. Он постоянно и бесцельно бродил по кабинету. Если не считать спонтанного рисования каракулей, никогда не соотносил предметы друг с другом. Он не реагировал на простейшие просьбы, за исключением с трудом вытянутых из него родителями пока, ладушки и неуклюжих движений ку-ку5. Его типичное отношение к вещам - бросать их на пол.

Спустя три месяца его запас слов значительно вырос, хотя артикуляция была плохой. Родители рассказали о легких обсессивных тенденциях вроде выбрасывания первой полной ложки каждого блюда. Передвижения по кабинету были чуть более целенаправленными.

К концу четвертого года он был способен к очень бедному эмоциональному контакту, но и тот - лишь с немногими людьми. Если такие отношения устанавливались, то они продолжались потом в точно той же манере. Он был способен складывать законченные и грамматически верные фразы, но по отношению к себе использовал местоимения второго лица. Он пользовался языком не как средством общения, но в основном в виде повторения слышанного без смены личных местоимений. Отмечалась выраженная обсессивность. Он должен был ригидно следовать дневной рутине; любые мельчайшие изменения привычного порядка приводили к вспышке паники. Он бесконечно повторял фразы. У него была блестящая механическая память, и он мог воспроизвести многие молитвы, детские стишки и песни «на разных языках»; мать очень старалась вложить в него как можно больше и очень гордилась этими его «достижениями»: «Он может по цвету сказать, что это за пластинка (патефонная - В.К.), и если он узнает одну сторону пластинки, то вспоминает, что на другой».

К 4,5 г. он постепенно начал правильно пользоваться местоимениями. При прямом интересе только к предметам, он изо всех сил старался привлечь внимание обследующего (д-р Хильда Брук - Hilde Bruch) и получить ее похвалу. Однако он никогда не обращался к ней прямо и спонтанно. Он хотел быть уверенным в неизменности окружения, буквально держа окна и двери закрытыми. Когда мать открыла дверь, «чтобы прорваться сквозь его обсессии», он силой закрыл ее и потом, когда ему снова помешали, чрезвычайно расстроился и разразился беспомощным плачем.

Он крайне огорчался при виде чего-нибудь сломанного и неполного. Он заметил двух кукол, на которых раньше не обращал внимания, и, увидев, что одна из них без шляпы, очень возбудился и бродил по кабинету в поисках шляпы. Когда шляпу принесли из другого кабинета, тотчас же утратил интерес к куклам.

К 5,5 г. хорошо пользовался местоимениями и начал вполне неплохо есть самостоятельно. Увидев набор фотографий в кабинете, спросил у отца: «Когда они выйдут из картинки и придут сюда?»

При этом он был очень серьезен. Отец сказал что-то о висящих дома на стене картинах. Джон весьма разволновался и поправил отца: «У нас они около стены» (очевидно, «на» означало для него «сверху» или «наверху»).

Увидев цент, сказал: «Цент. Это где ты играешь в кегли». Когда он играл с отцом в кегли, тот давал ему цент за каждую сбитую кеглю.
Увидев словарь, сказал отцу: «Это, где ты оставил деньги». Однажды отец оставил деньги в словаре и попросил Джона сказать об этом матери.
Отец насвистел мелодию, и Джон сразу и верно узнал ее - «Скрипичный концерт Мендельсона». Хотя он мог говорить о вещах, как о больших и маленьких, он почти не способен сравнивать («Какая линия больше? Какое лицо меньше?» и т. д.).

В декабре 1942 и январе 1943 г.г. у него было два приступа преимущественно правосторонних судорог с отведением глаз вправо и преходящим парезом правой руки. Неврологическое обследование отклонений не выявило. Глазное дно было нормальным. Электроэнцефалограмма выявила «фокальные нарушения в левой затылочной области», но «большую часть энцефалограммы было невозможно прочесть из-за постоянных артефактов, обязанных недостаточному сотрудничеству ребенка».

(Продолжение следует)

kanner, education, Каннер, образование, аутизм, autism

Previous post Next post
Up