Марианна Анатольевна Герасимова, Мураша. Продолжение 2

[eliabe_l]

Фадеев описал дальнейшую судьбу Герасимовой так: «И вот через некоторое время мы встретили словно прежнюю Марианну, к которой опять верну­лась человеческая речь, улыбка и вера в завтрашний день. Она поселилась через двор, в том же доме, где жил я, у своей матери, и отдала свой паспорт ко­менданту в прописку. Комендант через день ска­зал ей:
-

Comments

[eliabe_l]

Помните, часто пишут, что оправдывали в те годы репрессии, в том числе и несправедливые, поговоркой: "Лес рубят, щепки летят:. Как бы это парадоксально не звучало, но поговорка и в самом деле подходит. Была острая и тайная, закамуфлированная, политическая борьба - а значит,и социальная, классовая. Борьба шла между разные проектами развития революции и, я подозреваю, что победи некоторые из них, "перестройка" бы пришла значительно раньше. Борющиеся в конце 1920х потеряли надежду на массовую поддержку к власти и прибегли к идее верхушечного переворота. Они использовали тактику двурушничества, которая прежде использовалась лишь по отношению к "чужим" - жандармам.
Это привело к грандиозному кризису доверия в партии и в Коминтерне. Кто друг, кто враг понять было нельзя. Старые друзья, старые товарищи по борьбе могли оказаться врагами. Стали ловить широкой сетью, захватывая всех подозрительных (вероятно, вспомнив "Закон о подозрительных" ВФР). А подозрительными людей делали связи, в том числе, и дружеские, потому что дружба и политика сочетались, были неразрывными. Это, в 1937-1939 привело к осуждению людей невинных ("щепок"). Их словам о невинности не верили, потому, что в 1936-1937 виноватые их тоже говорили.

Показательно, что повидавшие гражданскую войну в Испании, считали, по крайней мере, на первом этапе, что репрессии оправданы - так как видели пятую колонну в действии. Она тоже действовала скрыто.

[vive_liberta]

И, скорее всего, даже многие из собственно репрессированных такое положение вещей понимали и... не то чтоб смирялись и соглашались... не знаю, как сформулировать. Это я и про Софью Лотте, и про Я.М.Захера, и про В.М.Далина, да и Г.И.Серебрякову. Во всяком случае, они не становились в позу обличителей задним числом. Видимо, понимали уже и то, что хрущевский курс идею и практику строительства коммунизма не спасет.

[eliabe_l]

Про Серебрякову не соглашусь. Она активно участвовала в хрущевском курсе, поддерживала его, несмотря на то, что она как раз, по моему убеждению, не была "невинной жертвой" и ее дело не было сфабриковано. Сказав это оговорюсь сразу же, судебные дела вообще - не объективное отражение реальности. Подследственный, если он действительно совершил противоправные действия, как правило, ведет со следователем сложную игру: для него важно доказать искренность раскаяния, правдивость показаний, одновременно снижая градус серьезности нарушения или преступления, объясняя свои действия более или менее невинными причинами. Кроме это, не в его интересах сообщать что-то, что следователь не знает, поэтому он строго отвечает на вопросы, а не делится пережитым. Разумеется, и здесь есть особые случаи, но в большинстве дел все обстоит именно так. То, что мы сейчас знаем о деле Серебряковой, ее отце И. Быке, ее муже Гр. Сокольникове, говорит, по-моему, однозначно, что она была по крайней мере в курсе очень острых событий. Но в хрущевское время она была близка к Хрущеву, активно выступала, представляя себя в виде невинно пострадавшей истинной коммунистки, никогда не отходившей от генеральной линии. Представляется, что искушение было слишком велико - после десятилей преследований войти в жизнь не как прощенная отступница, а как невинная жертва.

Коллонтай же, скажем, совсем другое дело. Был арестован ее близкий человек - бывший муж Дубенко и казнен. Были, вероятно, казнены и другие ей близкие люди. Но она осталась абсолютно верной защите СССР. А в дневнике написала про время Ренессанса, когда великие подвиги, стремительное продвижение вперед, сочетались с преследованиями инквизиции. Но время, конечно, было страшное - и многие, как раз, вспоминала ВФР. Для таких людей, как Фадеев или Либединский, людей бесконечно преданных, было страшной и оттепель. Ибо нарратива оттепели говорила лишь о невинных жертвах вообще, о виноватых молчали, об угрозах не говорили не слова. И таким людям, как Либединский или Фадеев, показалось, что аресты вообще были беспочвенными, все жертвы напрасными, что их доверие было жестоко обмануто. Оттепель дала ответ на их вопросы, но ответ для них страшный.

До самого конца СССР вся тема борьбы 1930х была засекречена, в полную сфабрикованность всех дел верили все. И этим тоже этот период похож на опыт ВФР. Утверждалась же на протяжении почти столетия полная невинность Дантона и лишь много лет спустя стала известной его криминальная переписка, доказываящая измену (прочла у американских историков).