ИМЧЖИНСКИЕ МОТИВЫ (1)
Суббота, 27-е
- ЧТО-ТО он мне напоминает, - я показал в сторону экскурсионного пароходика.
- Не узнаёте? Это же "Тортила"!
И, впрямь, пароходик напоминал кобуксон 거북선, прославленный в боях и книгах бронированный корабль-черепаху адмирала Ли Сунсина 이순신. Ох, снова вырвалось... Почему-то, стоит услышать "Ли Сунсин", так и тянет сказать "кобуксон", а услышишь "кобуксон", непременно помянёшь адмирала. Многие считают Ли отцом-изобретателем корабля-броненосца, однако, на самом деле, подобные корабли существовали в Корее задолго до корейского Нахимова и Имчжинской войны 1592 г., которую адмирал выиграл с помощью флотилии таких кораблей (война получила название - по названию года - Имчжинская 임진왜란). Те, кто изучает историю Восточного государства, наверняка читали в королевских хрониках описание, пусть и краткое, того, что ещё в 1412 году правивший тогда король Тхэчжон и сын его Сечжон (тот самый, который, как будто бы, если верить местным учёным, сочинил позже, став королём, труд "Обучить народ правильным звукам", по-нашему "Хунмин чонъым" 훈민정음 и вместе с ним корейскую письменность типа хангыль) любовались, перебираясь через реку Имчжинган (Имчжинская), видом совершавших учебные манёвры "кобуксонов". Хм, надо бы изучить, откуда пошло название реки...
Но какое удивительное совпадение! Некогда здесь путешествовал Сечжон Великий, а спустя несколько столетий уже я еду по местам боевой славы, чтобы работать над текстом перевода упомянутого выше памятника корейской письменности...
Чтобы иметь удовольствие любоваться кораблём-черепахой, притом на реке, некогда породившей его, я проделал немалый путь - считай, пересёк пол-страны.
Утром позвонил Виктору, к которому собирался ехать, удостоверился, что на границе всё спокойно, сел на один из самых быстрых поездов мира (300 км в час) КТХ и через 50 минут был в Сеуле. Там отыскал Валеру О. Его (он знает Корею как свои пять пальцев) я взял для подстраховки - всё-таки боязно, знаете ли, ехать одному в погранзону на следующий день после введения чрезвычайного положения; что бы ни говорили люди, его никто не отменял. Потопали на задворки вокзала, в сторону новой ветки метро. Там, заплатив две двести (стоимость билета тысяча семьсот, пятьсот вон - залог за карточку, его нужно добыть по прибытии в пункт назначения, сунув карточку в специальный автомат), сели в просторный и пустой вагон, дождались отправления...
Пока что поезда идут с интвервалом один раз в час, но представляю, как оживится эта ветка метро, какое здесь будет столпотворение, когда произойдёт объединение. Поезда и рынок Намдэмун (он очень удачно разместился прямо у Сеульского вокзала), как пить дать, наводнят северокорейские челноки 보따리장사꾼, а они, думаю, ничем не будут отличаться, а, может быть, и, я даже уверен в этом, скорее всего, будут намного проворнее наших, о которых здесь сложено столько легенд...
Через 40 с небольшим км и столько же минут мы выгрузились в Мунсане.
Дождались тёзку (Korea Time в действии!), сели в старенькую "Сонату", побратались и рванули на север...
Виктор - кореец доселе невиданного образца.
Он бывший сотрудник КОТРА (Korea Trade Investment Promotion Agency). Проработав несколько лет в России, выучил русский, притом так прилично, что одолел серию книжек некоего В. Мегре ("Звенящие кедры России", как-то так), влюбился в Анастасию и идею о родовых поместиях, оставил престижную работу, вернулся в Корею, купил недалеко от родной деревни и границы кусок горы (четыре года назад она обошлась ему в десять раз дешевле, чем стоит сейчас), построил вигвам, засадил гору кедрами ("Звенящие кедры Кореи"), соснами, дубами и вишнями-сливами и перевёл на корейский язык пять книжек про Анастасию... С ним предстояло довести до ума перевод, над которым я корпел с начала года.
Мы мчались по шоссе - чувствовалась близость границы.
Справа мелькали сплошные ряды бункеров.
Слева тянулось сплошное кружево колючей проволоки - в этом месте граница (или демаркационная линия) совсем близко.
Прокатив вдоль реки километров пятнадцать, мы свернули в сторону и переехали на противоположный берег реки (здесь граница уходит на север), проехали ещё несколько километров, вскарабкались на сопку, свернули в отнорочек и очутились перед вигвамом.
Вывалившись из машины, мы с Валерой первым делом уставились на север - до КНДР было рукой достать. Она вон там, за второй грядой гор. Будь я на своём саврасе, допилил бы до неё за полчаса, как пить дать.
В домике стоял собачий холод. Растопили буржуйку. Она в этих местах называется пхечхикха 페치카, "печка".
То, что в домике стоял собачий холод, объяснялось просто - дверь была распахнута нараспашку. В распахнутости нараспашку сошлись два фактора. Первый - типично корейское, неискоренимое понимание необходимости держать ноги в тепле, а голову в холоде (те, кто живёт и работает в Корее, знают об этом; знание это усиливается у нас и достигает критической, взрывной точки в зимнее время). Второй - от кого, скажите на милость, закрываться? Слоняющихся без дела здесь нет, это тебе не Сеульский вокзал. Местных по пальцам пересчитать, а диверсантов и контрабандистов с Севера здесь и в помине нет - ДМЗ считается самой хорошо в мире охраняемой границей, через неё мышь не проскочит, птица не пролетит.
Домик невелик, в диаметре шагов шесть, не больше. Убранство, как в любом корейском доме, скудное. Все дела (работа, сон, отдых, домашние дела и проч.) делаются на сооружённом посерёдке помосте, мару 마루. Музыкальная аппаратура (к слову, подобранная на свалках) и богатейшая коллекция пластинок (в молодости мы называли их - "пласты") принадлежат другу. Того, похоже, домашняя (жена) допекла: "Выкинь пластинки, кому они нужны...".
Порылся и нашёл самый первый пласт Элтона Джона, "Темптейшн"...
Для Виктора халупа вроде дачи. Он бывает здесь, когда ему надо поработать на земле. Полушутя называет её "избой-говорильней", 말방 - сюда приходят побалагурить его деревенские дружки. Об их частых визитах свидетельствуют кучи пустых бутылок макколли...
Отправился на поиски уборной, не нашёл. "Слышь, а где хвачжансиль 화장실?". Хозяин обвёл вокруг рукой: "Он всюду".
Не теряя даром времени, Виктор повёл вниз под гору - жарить шашлыки.
Прошли сквозь рощицу из молоденьких дубов и вишнёвых деревьев (в этом году Виктор разбогатеет на много миллионов - он выкопает их и продаст, на их месте посадит шестьсот саженцев сливы, мэсиль 매실, он уже и субсидию государства получил, два с половиной миллиона, считай, государство подарило ему эти деньги; смеясь, сказал: "Важно законы знать, и важно уметь ругаться") и очутились у лотосового пруда, на берегу которого стоял тандури, по-нашему тандыр. И пруд, и тандури - творение рук Виктора.
Над головой кричали летевшие на север гуси.
А Север, вот он. Для нас он стал ещё ближе - на сто пятьдесят или двести метров.
Хозяин поворошил угли, проверил готовность тандыра.
Похвастался, как хитро устроил тандыр. Свод печи изнутри выложил сырцевыми кирпичиками округлой формы. Кирпичики слепил из глины, их которой сложена его гора.
Дальнейшие события, думаю, описывать не стоит - домашнее вино на пуэрарии корейской обыкновенной, водка русская обыкновенная, шашлыки из моксаля 목살, баклажаны, помидоры запечённые, лучок, хрумкие огурчики...
Глотнув пару стопариков, Виктор раскраснелся, разговорился.
Быть фермером, вернее, помещиком (раньше помещиком величали словом чичжу 지주, теперь же оно означает, в полном соответствии со значением составляющих его элементов, "владелец земли") хорошо. Вырастить урожай риса? Никаких проблем. Нанял работников, и всего два человека верхом на тракторе посадят за пару часов рис, как надо.
Рис здесь, скорее, сажают для собственного прокорма. В этих местах самый популярный бизнес - женьшеневый.
"Одна грядка, ряд шестилетнего женьшеня приносит столько-то миллионов. Засадил женьшенем делянку - через шесть лет у тебя, считай, две квартиры. Женьшень высевают севками, не семенами. Думаете, лучший женьшень у вас в Кымсане? Ничего подобного. Лучший женьшень - здесь. В Кымсане лето тёплое и влажное. Женьшень через четыре года гниёт. А у нас холодно, и он не гниёт. Женьшень холод любит. Просто Кымсан - раскрученный брэнд. Туда после войны переселились кэсонцы, вот они по привычке и продолжили выращивать женьшень. Да только тот женьшень уже не тот. К слову, женьшеневая столица Кореи, Кэсон, она же в наших краях. Она вон там, в той стороне, отсюда до неё рукой подать".
"Я служил в этих же местах. С 1986 года по 1988 оттрубил на границе. Интересное время было". - "Не боязно было?" - "Нет! Боязно было за десять лет до этого, когда произошёл инцидент со срубанием дерева, и погибли американские военнослужащие. Тогда, помню, едва война не началась. Что тут творилось! А когда я служил, было тихо-мирно. Было лучше, чем сейчас. Мы ведь даже общались с северянами. Был там лесочек (его потом вырубили). Сидишь в КПП. Вдруг словно капли дождя по крыше. Это лейтенант, значит, Пак, сигнал подаёт. Выйдешь, а он с той стороны машет, типа, приходи в лесок. Идёшь. Они такие же были, что и мы. Бартер у нас был. Тащишь что-нибудь южнокорейское, а они тебе в обмен, в основном, женьшеневую водку. Один раз лейтенант, помню, пришёл с каким-то солдатом, говорит: "Знакомься". Тот: "Дай мусон 무선, беспроволочный телефон, сфоткаться". У меня был с собой беспроволочный телефон "Моторола", здоровый такой, видели, наверно. Ну и пистолет, конечно. Я: "Нет, не дам". Подумал, если он удерёт с телефоном, меня же под трибунал отдадут...". - "Не боялся, что украдут тебя?". - "Нет, не боялся".
"Весело было. Питались хорошо, по-американски". - "А марш-броски по двести километров совершали или всё время торчали на границе?". - "Совершали. Как без этого! Правда, один только раз. Ещё реку заставляли штурмовать. Этот вид учений называется тоха чакчон 도하작전, "операция форсирование реки". Хорошо, что река по колено. Ха-ха-ха"...
"Здесь тоже хорошо. Больше всего в деревенской жизни привлекает то, что здесь ни от кого не зависишь. Делаешь то, что хочешь, когда хочешь. Сейчас будем есть десерт".
Виктор сунулся в склон, поковырялся в земле и выудил несколько катышков, похожих на крошечные картофелинки. Сполоснул водой: "Кушайте. Это - десерт".
В народе говорят: "В Корее будь корейцем". Не дрогнув ни единым мускулом лица, я разорвал "картофелинку" напополам, сунул в рот. Куснул - оказалась ядрёной. Вкус чуть сладковатый, но, хоть убей, отдаёт картофелем.
"Как это называется?" - "Мы называем это свиной картошкой 돼지감자. Она - как сорняк". Ммм, не топинамбур?
"А это я решил изготовить борти. Обычные-то ульи у меня есть...".
"А в ваших краях грибы есть?" - "Есть. Вот они. Вёшенки (нытхари посот 느타리버섯), пхёго посот".
Наевшись, пошли работать. Просидел, сгорбившись на полу, несколько часов - заболела поясница. Эх, старость - не радость.
Поздно ночью нам пришло в голову выпить водки чисто по-русски - с блинами, и мы принялись жарить на "печке" блины... Наевшись уродцев (когда уже ели, я вспомнил, что забыл посолить), резко осоловели. Захотелось спать. Раскинули поверх ковра одеяла, спальники: "Спокойной ночи"...
- ЧТО-ТО он мне напоминает, - я показал в сторону экскурсионного пароходика.
- Не узнаёте? Это же "Тортила"!
И, впрямь, пароходик напоминал кобуксон 거북선, прославленный в боях и книгах бронированный корабль-черепаху адмирала Ли Сунсина 이순신. Ох, снова вырвалось... Почему-то, стоит услышать "Ли Сунсин", так и тянет сказать "кобуксон", а услышишь "кобуксон", непременно помянёшь адмирала. Многие считают Ли отцом-изобретателем корабля-броненосца, однако, на самом деле, подобные корабли существовали в Корее задолго до корейского Нахимова и Имчжинской войны 1592 г., которую адмирал выиграл с помощью флотилии таких кораблей (война получила название - по названию года - Имчжинская 임진왜란). Те, кто изучает историю Восточного государства, наверняка читали в королевских хрониках описание, пусть и краткое, того, что ещё в 1412 году правивший тогда король Тхэчжон и сын его Сечжон (тот самый, который, как будто бы, если верить местным учёным, сочинил позже, став королём, труд "Обучить народ правильным звукам", по-нашему "Хунмин чонъым" 훈민정음 и вместе с ним корейскую письменность типа хангыль) любовались, перебираясь через реку Имчжинган (Имчжинская), видом совершавших учебные манёвры "кобуксонов". Хм, надо бы изучить, откуда пошло название реки...
Но какое удивительное совпадение! Некогда здесь путешествовал Сечжон Великий, а спустя несколько столетий уже я еду по местам боевой славы, чтобы работать над текстом перевода упомянутого выше памятника корейской письменности...
Чтобы иметь удовольствие любоваться кораблём-черепахой, притом на реке, некогда породившей его, я проделал немалый путь - считай, пересёк пол-страны.
Утром позвонил Виктору, к которому собирался ехать, удостоверился, что на границе всё спокойно, сел на один из самых быстрых поездов мира (300 км в час) КТХ и через 50 минут был в Сеуле. Там отыскал Валеру О. Его (он знает Корею как свои пять пальцев) я взял для подстраховки - всё-таки боязно, знаете ли, ехать одному в погранзону на следующий день после введения чрезвычайного положения; что бы ни говорили люди, его никто не отменял. Потопали на задворки вокзала, в сторону новой ветки метро. Там, заплатив две двести (стоимость билета тысяча семьсот, пятьсот вон - залог за карточку, его нужно добыть по прибытии в пункт назначения, сунув карточку в специальный автомат), сели в просторный и пустой вагон, дождались отправления...
Пока что поезда идут с интвервалом один раз в час, но представляю, как оживится эта ветка метро, какое здесь будет столпотворение, когда произойдёт объединение. Поезда и рынок Намдэмун (он очень удачно разместился прямо у Сеульского вокзала), как пить дать, наводнят северокорейские челноки 보따리장사꾼, а они, думаю, ничем не будут отличаться, а, может быть, и, я даже уверен в этом, скорее всего, будут намного проворнее наших, о которых здесь сложено столько легенд...
Через 40 с небольшим км и столько же минут мы выгрузились в Мунсане.
Дождались тёзку (Korea Time в действии!), сели в старенькую "Сонату", побратались и рванули на север...
Виктор - кореец доселе невиданного образца.
Он бывший сотрудник КОТРА (Korea Trade Investment Promotion Agency). Проработав несколько лет в России, выучил русский, притом так прилично, что одолел серию книжек некоего В. Мегре ("Звенящие кедры России", как-то так), влюбился в Анастасию и идею о родовых поместиях, оставил престижную работу, вернулся в Корею, купил недалеко от родной деревни и границы кусок горы (четыре года назад она обошлась ему в десять раз дешевле, чем стоит сейчас), построил вигвам, засадил гору кедрами ("Звенящие кедры Кореи"), соснами, дубами и вишнями-сливами и перевёл на корейский язык пять книжек про Анастасию... С ним предстояло довести до ума перевод, над которым я корпел с начала года.
Мы мчались по шоссе - чувствовалась близость границы.
Справа мелькали сплошные ряды бункеров.
Слева тянулось сплошное кружево колючей проволоки - в этом месте граница (или демаркационная линия) совсем близко.
Прокатив вдоль реки километров пятнадцать, мы свернули в сторону и переехали на противоположный берег реки (здесь граница уходит на север), проехали ещё несколько километров, вскарабкались на сопку, свернули в отнорочек и очутились перед вигвамом.
Вывалившись из машины, мы с Валерой первым делом уставились на север - до КНДР было рукой достать. Она вон там, за второй грядой гор. Будь я на своём саврасе, допилил бы до неё за полчаса, как пить дать.
В домике стоял собачий холод. Растопили буржуйку. Она в этих местах называется пхечхикха 페치카, "печка".
То, что в домике стоял собачий холод, объяснялось просто - дверь была распахнута нараспашку. В распахнутости нараспашку сошлись два фактора. Первый - типично корейское, неискоренимое понимание необходимости держать ноги в тепле, а голову в холоде (те, кто живёт и работает в Корее, знают об этом; знание это усиливается у нас и достигает критической, взрывной точки в зимнее время). Второй - от кого, скажите на милость, закрываться? Слоняющихся без дела здесь нет, это тебе не Сеульский вокзал. Местных по пальцам пересчитать, а диверсантов и контрабандистов с Севера здесь и в помине нет - ДМЗ считается самой хорошо в мире охраняемой границей, через неё мышь не проскочит, птица не пролетит.
Домик невелик, в диаметре шагов шесть, не больше. Убранство, как в любом корейском доме, скудное. Все дела (работа, сон, отдых, домашние дела и проч.) делаются на сооружённом посерёдке помосте, мару 마루. Музыкальная аппаратура (к слову, подобранная на свалках) и богатейшая коллекция пластинок (в молодости мы называли их - "пласты") принадлежат другу. Того, похоже, домашняя (жена) допекла: "Выкинь пластинки, кому они нужны...".
Порылся и нашёл самый первый пласт Элтона Джона, "Темптейшн"...
Для Виктора халупа вроде дачи. Он бывает здесь, когда ему надо поработать на земле. Полушутя называет её "избой-говорильней", 말방 - сюда приходят побалагурить его деревенские дружки. Об их частых визитах свидетельствуют кучи пустых бутылок макколли...
Отправился на поиски уборной, не нашёл. "Слышь, а где хвачжансиль 화장실?". Хозяин обвёл вокруг рукой: "Он всюду".
Не теряя даром времени, Виктор повёл вниз под гору - жарить шашлыки.
Прошли сквозь рощицу из молоденьких дубов и вишнёвых деревьев (в этом году Виктор разбогатеет на много миллионов - он выкопает их и продаст, на их месте посадит шестьсот саженцев сливы, мэсиль 매실, он уже и субсидию государства получил, два с половиной миллиона, считай, государство подарило ему эти деньги; смеясь, сказал: "Важно законы знать, и важно уметь ругаться") и очутились у лотосового пруда, на берегу которого стоял тандури, по-нашему тандыр. И пруд, и тандури - творение рук Виктора.
Над головой кричали летевшие на север гуси.
А Север, вот он. Для нас он стал ещё ближе - на сто пятьдесят или двести метров.
Хозяин поворошил угли, проверил готовность тандыра.
Похвастался, как хитро устроил тандыр. Свод печи изнутри выложил сырцевыми кирпичиками округлой формы. Кирпичики слепил из глины, их которой сложена его гора.
Дальнейшие события, думаю, описывать не стоит - домашнее вино на пуэрарии корейской обыкновенной, водка русская обыкновенная, шашлыки из моксаля 목살, баклажаны, помидоры запечённые, лучок, хрумкие огурчики...
Глотнув пару стопариков, Виктор раскраснелся, разговорился.
Быть фермером, вернее, помещиком (раньше помещиком величали словом чичжу 지주, теперь же оно означает, в полном соответствии со значением составляющих его элементов, "владелец земли") хорошо. Вырастить урожай риса? Никаких проблем. Нанял работников, и всего два человека верхом на тракторе посадят за пару часов рис, как надо.
Рис здесь, скорее, сажают для собственного прокорма. В этих местах самый популярный бизнес - женьшеневый.
"Одна грядка, ряд шестилетнего женьшеня приносит столько-то миллионов. Засадил женьшенем делянку - через шесть лет у тебя, считай, две квартиры. Женьшень высевают севками, не семенами. Думаете, лучший женьшень у вас в Кымсане? Ничего подобного. Лучший женьшень - здесь. В Кымсане лето тёплое и влажное. Женьшень через четыре года гниёт. А у нас холодно, и он не гниёт. Женьшень холод любит. Просто Кымсан - раскрученный брэнд. Туда после войны переселились кэсонцы, вот они по привычке и продолжили выращивать женьшень. Да только тот женьшень уже не тот. К слову, женьшеневая столица Кореи, Кэсон, она же в наших краях. Она вон там, в той стороне, отсюда до неё рукой подать".
"Я служил в этих же местах. С 1986 года по 1988 оттрубил на границе. Интересное время было". - "Не боязно было?" - "Нет! Боязно было за десять лет до этого, когда произошёл инцидент со срубанием дерева, и погибли американские военнослужащие. Тогда, помню, едва война не началась. Что тут творилось! А когда я служил, было тихо-мирно. Было лучше, чем сейчас. Мы ведь даже общались с северянами. Был там лесочек (его потом вырубили). Сидишь в КПП. Вдруг словно капли дождя по крыше. Это лейтенант, значит, Пак, сигнал подаёт. Выйдешь, а он с той стороны машет, типа, приходи в лесок. Идёшь. Они такие же были, что и мы. Бартер у нас был. Тащишь что-нибудь южнокорейское, а они тебе в обмен, в основном, женьшеневую водку. Один раз лейтенант, помню, пришёл с каким-то солдатом, говорит: "Знакомься". Тот: "Дай мусон 무선, беспроволочный телефон, сфоткаться". У меня был с собой беспроволочный телефон "Моторола", здоровый такой, видели, наверно. Ну и пистолет, конечно. Я: "Нет, не дам". Подумал, если он удерёт с телефоном, меня же под трибунал отдадут...". - "Не боялся, что украдут тебя?". - "Нет, не боялся".
"Весело было. Питались хорошо, по-американски". - "А марш-броски по двести километров совершали или всё время торчали на границе?". - "Совершали. Как без этого! Правда, один только раз. Ещё реку заставляли штурмовать. Этот вид учений называется тоха чакчон 도하작전, "операция форсирование реки". Хорошо, что река по колено. Ха-ха-ха"...
"Здесь тоже хорошо. Больше всего в деревенской жизни привлекает то, что здесь ни от кого не зависишь. Делаешь то, что хочешь, когда хочешь. Сейчас будем есть десерт".
Виктор сунулся в склон, поковырялся в земле и выудил несколько катышков, похожих на крошечные картофелинки. Сполоснул водой: "Кушайте. Это - десерт".
В народе говорят: "В Корее будь корейцем". Не дрогнув ни единым мускулом лица, я разорвал "картофелинку" напополам, сунул в рот. Куснул - оказалась ядрёной. Вкус чуть сладковатый, но, хоть убей, отдаёт картофелем.
"Как это называется?" - "Мы называем это свиной картошкой 돼지감자. Она - как сорняк". Ммм, не топинамбур?
"А это я решил изготовить борти. Обычные-то ульи у меня есть...".
"А в ваших краях грибы есть?" - "Есть. Вот они. Вёшенки (нытхари посот 느타리버섯), пхёго посот".
Наевшись, пошли работать. Просидел, сгорбившись на полу, несколько часов - заболела поясница. Эх, старость - не радость.
Поздно ночью нам пришло в голову выпить водки чисто по-русски - с блинами, и мы принялись жарить на "печке" блины... Наевшись уродцев (когда уже ели, я вспомнил, что забыл посолить), резко осоловели. Захотелось спать. Раскинули поверх ковра одеяла, спальники: "Спокойной ночи"...