ВОСТОЧНИКИ
СЕГОДНЯ получил письмо от А.Г., коллеги по институту языкознания. Она албанистка и удэгеевед, но в курсе дел всего филологического Питера. Пишет: "Недавно была встреча выпускников Востфака "всех времен и народов". Было более 200 человек. Гуляли в "Метрополе", было весело. Приходил Лим Су* (вернее, его приводил зять, все же человеку 91 год). Была Л.В.Зенина, которой 95 лет!". Приложенными к письму нашёл две фотографии неважного качества.
На первой с бокалом в руке приветствует фотографа Елена Кирилловна Бросалина.
Фото © А.Г.
На второй в центре сидит один из виднейших лингвистов страны Вадим Борисович Касевич. О нём можно сказать: мал золотник да дорог.
__________________________________________
Поступать на Восточный меня надоумил старший брат, который учился на историческом факультете ЛГУ. Он сказал: "Поступай на турецкое отделение. Учить турецкий тебе будет легко, он родственник хакасского". Я написал письмо на Восточный факультет и получил оттуда ответное письмо: "Дорогой Виктор" и всё такое. Письмо пришло в служебном университетском конверте, в котором также была информация о кафедрах, отделениях и изучаемых языках (я не выбросил его, а бережно сохранил; оно прошло через смутные десятилетия развитого социализма, застоя, перестройки и дикого капитализма и сейчас, думаю, лежит где-то в питерской квартире). Письмо воодушевило меня. Уверен, если бы его не было, я бы остался в Абакане, пошёл в пединститут. Перейдя в девятый класс, я записался на подготовительный курс английского языка, организованный факультетом иностранных языков пединститута (мне повезло, набор на такой курс объявили впервые именно в том году; не знаю, продолжилась ли потом эта, несомненно, хорошая традиция). Не нужно, думаю, говорить, что курс был бесплатный... Сочинения я стандартно писал на пятёрки, историю учил и знал как все. Что же касается английского... Он нравился мне. Помню, я учил тексты наизусть и разговаривал как Сайлас Марнер, однако говорил "вегджетебелс". Так что курс мне нужен был позарез. Проходив на аглийский в компании девчонок и выучив все песни из всех советских учебных пособий (до сих пор помню некоторые: Джон Браунз боди лайз э молдэринг ин зэ грэйв и дальше Глори, глори, халелуйа, там тарам, там тарам), спустя два года сдал вступительные экзамены на пятёрки и стал студентом Восточного факультета.
Здесь надо сказать, что я не решился бы уехать из Абакана, не поддержи меня мать. Отца не стало несколько лет назад, мать поднимала нас одна (нас у неё было трое - один студент, два школьника). Положение спасало то, что я учился в национальной школе, жил в интернате и домой приходил только на воскресенье. Мать сказала: "Езжай". Зашила в плавки сто рублей, посадила в поезд... Кажется, тогда интеллигенция стремилась непременно отправить своих детей на учёбу в Москву или Ленинград. Дети, получившие образование в одной из столиц, поднимали престиж семьи, рода. Так сейчас банкиры отправляют детей в Швейцарию и Лондон.
За два года, что прошли до поступления, я поумнел и сообразил, что турецкий мне не нужен. Турция тогда больших дивидендов не обещала, а, если я не поеду в Турцию, что, скажите на милость, буду делать со своим турецким? Переучиваться на хакасский? Протирать штаны в пединституте? Я решил поступать на японское отделение. Окончу, думал, японское отделение и буду работать в посольстве или торгпредстве в Токио или Нагасаки. Жизнь, однако, оказалась немилостивой ко мне. Я был наивен и не знал, что на японское отделение (оно в те годы было, пожалуй, популярнее китайского) принимали ленинградцев, золотых медалистов, преимущественно мальчиков и, предпочтительно, не евреев. Я был мальчик и не еврей, однако, увы, не был ни ленинградцем, ни медалистом. Евгений Александрович Серебряков, тогдашний заведующий кафедрой китайской филологии, сказал мне: "Соглашайтесь на корейское отделение. Вторым восточным языком будет японский". Так я стал учиться на корейском отделении. К слову сказать, из пятерых первокурсников-кореистов лишь одна Н.А. поступала на корейское отделение. Остальные хотели быть японистами. Покойная Люда Галкина хотела податься в индологи, но в тот год набора на индологию не было.
__________________________________________
О Лим Су можно почитать, пойдя по ссылкам.
Л.В. Зенина, острослов как все востоковеды, назвала меня сибиряком. Я, стараясь избавиться от невежественности и провинциальности, просиживал штаны в Восточке и Публичке и, сам того не осознавая, повторил путь многих своих предшественников.
В.Б. Касевичу приглянулась моя курсовая работа ("Семантика корейского деепричастия"), и он опубликовал её в сборнике молодых учёных. Через два года, принимая у меня экзамен по общему языкознанию, с горечью сказал: "Вы же молодой учёный"...
Люблю Востфак.
_____________________________________________
* Здесь другой текст - с фотографиями сонсэннима. Здесь более формальные тексты.
На первой с бокалом в руке приветствует фотографа Елена Кирилловна Бросалина.
Фото © А.Г.
На второй в центре сидит один из виднейших лингвистов страны Вадим Борисович Касевич. О нём можно сказать: мал золотник да дорог.
__________________________________________
Поступать на Восточный меня надоумил старший брат, который учился на историческом факультете ЛГУ. Он сказал: "Поступай на турецкое отделение. Учить турецкий тебе будет легко, он родственник хакасского". Я написал письмо на Восточный факультет и получил оттуда ответное письмо: "Дорогой Виктор" и всё такое. Письмо пришло в служебном университетском конверте, в котором также была информация о кафедрах, отделениях и изучаемых языках (я не выбросил его, а бережно сохранил; оно прошло через смутные десятилетия развитого социализма, застоя, перестройки и дикого капитализма и сейчас, думаю, лежит где-то в питерской квартире). Письмо воодушевило меня. Уверен, если бы его не было, я бы остался в Абакане, пошёл в пединститут. Перейдя в девятый класс, я записался на подготовительный курс английского языка, организованный факультетом иностранных языков пединститута (мне повезло, набор на такой курс объявили впервые именно в том году; не знаю, продолжилась ли потом эта, несомненно, хорошая традиция). Не нужно, думаю, говорить, что курс был бесплатный... Сочинения я стандартно писал на пятёрки, историю учил и знал как все. Что же касается английского... Он нравился мне. Помню, я учил тексты наизусть и разговаривал как Сайлас Марнер, однако говорил "вегджетебелс". Так что курс мне нужен был позарез. Проходив на аглийский в компании девчонок и выучив все песни из всех советских учебных пособий (до сих пор помню некоторые: Джон Браунз боди лайз э молдэринг ин зэ грэйв и дальше Глори, глори, халелуйа, там тарам, там тарам), спустя два года сдал вступительные экзамены на пятёрки и стал студентом Восточного факультета.
Здесь надо сказать, что я не решился бы уехать из Абакана, не поддержи меня мать. Отца не стало несколько лет назад, мать поднимала нас одна (нас у неё было трое - один студент, два школьника). Положение спасало то, что я учился в национальной школе, жил в интернате и домой приходил только на воскресенье. Мать сказала: "Езжай". Зашила в плавки сто рублей, посадила в поезд... Кажется, тогда интеллигенция стремилась непременно отправить своих детей на учёбу в Москву или Ленинград. Дети, получившие образование в одной из столиц, поднимали престиж семьи, рода. Так сейчас банкиры отправляют детей в Швейцарию и Лондон.
За два года, что прошли до поступления, я поумнел и сообразил, что турецкий мне не нужен. Турция тогда больших дивидендов не обещала, а, если я не поеду в Турцию, что, скажите на милость, буду делать со своим турецким? Переучиваться на хакасский? Протирать штаны в пединституте? Я решил поступать на японское отделение. Окончу, думал, японское отделение и буду работать в посольстве или торгпредстве в Токио или Нагасаки. Жизнь, однако, оказалась немилостивой ко мне. Я был наивен и не знал, что на японское отделение (оно в те годы было, пожалуй, популярнее китайского) принимали ленинградцев, золотых медалистов, преимущественно мальчиков и, предпочтительно, не евреев. Я был мальчик и не еврей, однако, увы, не был ни ленинградцем, ни медалистом. Евгений Александрович Серебряков, тогдашний заведующий кафедрой китайской филологии, сказал мне: "Соглашайтесь на корейское отделение. Вторым восточным языком будет японский". Так я стал учиться на корейском отделении. К слову сказать, из пятерых первокурсников-кореистов лишь одна Н.А. поступала на корейское отделение. Остальные хотели быть японистами. Покойная Люда Галкина хотела податься в индологи, но в тот год набора на индологию не было.
__________________________________________
О Лим Су можно почитать, пойдя по ссылкам.
Л.В. Зенина, острослов как все востоковеды, назвала меня сибиряком. Я, стараясь избавиться от невежественности и провинциальности, просиживал штаны в Восточке и Публичке и, сам того не осознавая, повторил путь многих своих предшественников.
В.Б. Касевичу приглянулась моя курсовая работа ("Семантика корейского деепричастия"), и он опубликовал её в сборнике молодых учёных. Через два года, принимая у меня экзамен по общему языкознанию, с горечью сказал: "Вы же молодой учёный"...
Люблю Востфак.
_____________________________________________
* Здесь другой текст - с фотографиями сонсэннима. Здесь более формальные тексты.