Объяснительная
Послезавтра 8 лет, как я сменила полушарие и ушла в маргиналы. За это время я ни разу не была замечена в двух вещах: в чтении политических новостей и в сожалениях о девичьей профессии.
Ну ее. Как вспомнишь что. Вот например, сидим однажды с ЛюбовьПетровной, обсуждаем статью про неразрешимое: попадают бомжи в больницу, а страховки нет и получить - никак. И что делать? У него перитонит или гангрена начинается, а паспорта нет.
Любовь Петровна таких случаев знала с сотню, потому что возглавляла то ли комитет соцпомощи, то ли управление соцподдержки, то есть, дело имела не с обычными пенсионерами, инвалидами и сиротами, а с такими, что Гюго бы не выдержал. Устраивала судьбы сектантов-погорельцев, обороняла от родственников квартиру парализованной с сумасшедшей дочкой, выбивала для заслуженных теплотрассников ночлежку. Замечательная, в общем, женщина, кариатида такая, Марфа Посадница.
Сидим, план пишем, в кабинет заходит существо без возраста, пола и зубов. Одето в милицейскую экс-шинель, женскую мохеровую шапку и шлейф крепкого нашатыря с базовой нотой плесени. "Птрровна, гыгы мать туда ево чо нах!" - рапортует оно. "О, Мартемьянов! - восхищается ЛП. - А говорили, что ты замерз. Молодец, что пришел. Дуй бегом в третий кабинет, а то опоздаешь, там галеты, тушонка и перловка". Мартемьянов, подумав, вываливается, мы, проморгавшись после шлейфа, продолжаем. ЛП как-то искоса смотрит на меня и решается: "СтланСанна, я все-таки спрошу. А как вам с депутатами работается?" Я понимаю, что такому знатоку человеческих душ, как Любовь Петровна, глаза отвести не получится, и ваньку не валяю. "Детей кормить надо", - честно отвечаю я голосом Сонечки Мармеладовой. "Да-да, не обижайтесь, я понимаю, - кивает Петровна. - Но не сахар они, не сахар. Я месяц с ними на выборах прообщалась - думала, в человечестве разочаруюсь". Мы горько, по-бабьи вздыхаем. В коридоре получивший паек Мартемьянов славит жизнь песней, в которой нет ни одного нематерного слова.
Ну ее. Как вспомнишь что. Вот например, сидим однажды с ЛюбовьПетровной, обсуждаем статью про неразрешимое: попадают бомжи в больницу, а страховки нет и получить - никак. И что делать? У него перитонит или гангрена начинается, а паспорта нет.
Любовь Петровна таких случаев знала с сотню, потому что возглавляла то ли комитет соцпомощи, то ли управление соцподдержки, то есть, дело имела не с обычными пенсионерами, инвалидами и сиротами, а с такими, что Гюго бы не выдержал. Устраивала судьбы сектантов-погорельцев, обороняла от родственников квартиру парализованной с сумасшедшей дочкой, выбивала для заслуженных теплотрассников ночлежку. Замечательная, в общем, женщина, кариатида такая, Марфа Посадница.
Сидим, план пишем, в кабинет заходит существо без возраста, пола и зубов. Одето в милицейскую экс-шинель, женскую мохеровую шапку и шлейф крепкого нашатыря с базовой нотой плесени. "Птрровна, гыгы мать туда ево чо нах!" - рапортует оно. "О, Мартемьянов! - восхищается ЛП. - А говорили, что ты замерз. Молодец, что пришел. Дуй бегом в третий кабинет, а то опоздаешь, там галеты, тушонка и перловка". Мартемьянов, подумав, вываливается, мы, проморгавшись после шлейфа, продолжаем. ЛП как-то искоса смотрит на меня и решается: "СтланСанна, я все-таки спрошу. А как вам с депутатами работается?" Я понимаю, что такому знатоку человеческих душ, как Любовь Петровна, глаза отвести не получится, и ваньку не валяю. "Детей кормить надо", - честно отвечаю я голосом Сонечки Мармеладовой. "Да-да, не обижайтесь, я понимаю, - кивает Петровна. - Но не сахар они, не сахар. Я месяц с ними на выборах прообщалась - думала, в человечестве разочаруюсь". Мы горько, по-бабьи вздыхаем. В коридоре получивший паек Мартемьянов славит жизнь песней, в которой нет ни одного нематерного слова.