Вторая зрелость 6 июля, первая половина дня
Вторая зрелость 6 июля Первая половина дня
6 июля.
- Ну-ка, ну-ка, что здесь за утра? - Аннета босиком вышла на терраску.
Светало. Пухлое белое одеяло укрывало высокие травы, тропинку, поленницу, в густом тумане, будто в молоке, утонули озеро и дальние холмы, и лишь серые очертания жилого дома да верхушки ближайших деревьев угадывались в расходящейся дымке, над которой сквозило и чуть розовело небо.
- Сыровато. Через часок, - вздрогнула она и вернулась в сухую теплоту дома.
Ах, как заиграло все через час! Солнечные лучи заливали окна и крыльцо дома напротив, на седой от росы стене иван-чая висели крупные капли и сверкали, переливались драгоценными огнями, из-под обрыва, словно дымы, восходили и рассеивались росные облака, а вдали наливался синевой озерный простор. За одним этим стоило ехать!
От крепкого утреннего массажа, от холодной воды по-молодому горело все тело. Живем! Никакой косметики, в лесу так в лесу, лишь три цветка лилового клевера в волосы под синюю ленту.
Юрс уже стоял на освещенном крыльце, а она подходила по мокрой тропке, размахивая руками и подвывая октавами.
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос;
Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев;
Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;
После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши,
Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный.
Образ его несказанной красой озарила Афина,
Так что дивилися люди, его подходящего видя.
Старцы пред ним раздалися, и сел он на месте отцовом.
- Гомер, - улыбнулся Юрс .- Как спалось?
- Отлично, - и подпрыгнула для убедительности. Он улыбнулся. - А скажи, Юрс, ведь здесь маленькая неточность, как на твои глаза?
Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;
После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши…
- Вот рассуди: сначала подошвы к ногам, потом меч на плечо. А? - счастье стихов и радость рассвета переполняли ее.
Он рассмеялся.
- Давай чай пить, редактор. К сожалению, не из самовара.
Да, чайник был электрический, зато вода… вкусная-превкусная.
- Из озера беру. Из колодца она другая, пенится почему-то.
- Из озера…- Аннета умилилась, - неужели остались такие места?
Солнечный свет лежал на столе, на полу, мерцал в воздухе, поджигал стаканчики и чашки. Как прекрасно расположены дома: утром - рассвет как подарок, вечером после бани - многоцветный закат.
- Если в комнате солнце, ты не один, - это была давняя любимая мысль.
Легкая перемена сделалась в его лице, глаза будто дрогнули. Осторожнее с поэтами!
Из своей палатки выбрался Март, тихий, утренний. Увидел клевер под ее лентой, нацелился фотоаппаратом.
- Смотри на меня. Вот, хорошо.
«Что он нашел? после той фотографии».
- По маленькой? Неужели не пригубишь?
- Ни-ни.
Юрс поставил перед Мартом миску щей, сваренных из трав.
- Он - здешний леший, - поведал Март. - Все травы знает. Даже сборник стихов сопроводил «Пособием травника».
- То был самый ранний сборник, - отмахнулся Юрс. - Не слушай его
Март хлебал деревянной ложкой. Он был голоден. Такой же ложкой Аннета с осторожностью черпанула из его миски.
- Давай из одной, - подался он.- Дома с сыном всегда из одной едим.
- Вкусно. И будто кислые, и будто мясные. Из каких трав, Юрс?
- Из разных.
Ещё ложка и они словно породнились. Какие мужики! Как просто, надежно с ними!
Вообще-то, хотелось привычной утренней каши. Сгущенка была с собой, однако, ни овсянки, ни риса не нашлось, да и масла тоже, поэтому, и по другому тоже, решили прогуляться в магазин за те самые четыре километра лесом. Идти, так идти. В опасении змей Юрс-лесник натянул сапоги, и они отправились. И едва отошли, как увидели домик за деревьями и кустами, крепенький, с чистым крыльцом, сарайчиком, выкошенным двориком, на котором тяжело поблескивала железная станина, похожая на массивный заводской станок. О, да они не одни здесь!
- Это дом Ромы. Приезжает на выходные.
Второй соседкой оказалась избушка у самого леса, с задернутыми занавесками, серая, неухоженная, заросшая выше крыши.
- Закрыта-заколочена и неизвестно чъя. Приезжай и живи.
- Хоть бы картошку посадили.
А дальше начался тот самый лес. Зеленый сумрак деревьев, пронизанный дымными струнами солнца, заросли темного папоротника, прохладное касание орешника вдоль дороги. Сосны и ели, высокие, стройные, преобладали, но росли и березы, и осины переливались зелеными огоньками. Каково-то здесь осенью! А мох! Упасть бы на его ковер и смотреть, смотреть на дремотное покачивание вершин. Многожды за жизнь мечталось об этом, и каждый раз не хватало времени. Не хватает и сейчас.
Легким летящим шагом. Юрс шел по лесной дороге. Он был у себя.
- Лес - все мое добро, - говорил с невольной улыбкой, обводя руками и вдыхая полной грудью. - Несравненная живая красота. Тишина, ажно звенит. Даже птиц не слыхать, а на той неделе была гроза, лес шумел, стонал, а мне слышались хоралы и фуги Баха. Уверен, что Иоганн Себастьян слушал свои дубравы, - он оборвал себя, избегая пышностей. - А русская музыка вся созвучна лесным голосам, - добавил для концовки.
И, словно откликаясь, со стороны березы вскрикнули звуки флейты.
- Иволга. Вон-вон, желтенька, видишь? Флю-тиу-лиу, - просвистел красиво и точно, - фитиу-лиу.
- Аах! - восхитилась Аннета, - еще разок. Ну, пожалуйста. Дивно! А еще с кем можешь разговаривать?
- Рябчика могу подманить, - и тонкий свист закончился трелью.
- Ты охотник, что ли?
Он дернул плечом.
- Баловался с ружьишком, стыдно вспомнить. Моя охота - свобода и красота.
Две колеи уходили вглубь леса по всхолмленной поверхности, вверх - вниз, вверх - вниз, но мягче, легче вчерашних. Озеро просвечивало, словно предвестие любви. Россыпи земляники вновь соблазнили отдохнувших москвичей, они накинулись, как дети, и ту, и эту, и другую, самую сладкую.
- Берите землянику, ешьте. Грибочки оставим на обратный путь.
Шагнув с дорожки, она прогулялась, утопая в темно-зеленом мху среди сосновых шишек.
- Мягко? Поваляйся.
- Неловно.
- А я люблю. Бывало, лежишь, как на перине, и смотришь, как деревья качаются.
- О?
- Тем и спасался на «обходах», как все лесники. От земли силы набираешься. По болотам, по хлябям, с утра до вечера. Не терпелось мне на одном месте.
- Везде побывал? - она и сама не на стуле просидела.
- Везде, где леса стоят. С каждым пнем знаком. Так и прожил, вольный, как птица, без движимого и недвижимого.
Легко и беззаботно прозвучали его слова, как легко и беззаботно шел он по лесной тропе среди сосен-великанов, как ходил теми «обходами», поэт, человек высокой души, но ничего не укрылось за их легкостью, ни единой нотки: тяжкая матрица общества и вызов личности, отстаивающей себя на поле духа, покачивались на его весах.
- Так у тебя два высших образования? - вдруг вспомнил с видом недовольного кота.
Ревнивец. Такой поэт, а, поди ж ты, укололся. Воистину, настроение его скачет, как та дорога!
- Тебя пора убивать, - продолжал он. - Слишком много знаешь.
Ах, так? И Аннета высказала то, в чем уверилась давным-давно.
- Вся обманка в очаровании слова «высшее», - произнесла по-преподавательски твердо и занудно, - пятилетний курс обучения есть пятьдесят учебников, пятьдесят экзаменов и диплом, чтобы пустили в профессию. Это не знание, но лишь коробочка сухих сведений.
- А Литературный?
- Юрс! Писать не научишь, согласись. Однако в графоманской среде привыкаешь к «священному ужасу» в своей душе. И только. Недаром наш профессор спрашивал дрожащим голосом: Вам не страшно писать прозу?
- Среда многому учит, - он обошел глинистую лужицу в низинке между спусками. - Даже в Нижнем буфете.
По мелким колеям, густо устланным желтыми хвойными иголками, казалось, не ходили никакие машины, лишь в топкостях между буграми сохранялись следы колес, и то не первой свежести.
- Это твои гости?
- Роман наезжает, еще кое-кто. Всем тяжко в городе.
Ей вспомнился длинный стол в бане. Да уже, веников хватит.
- Все-таки ты лукавишь, - вернулся он к разговору. - Десять лет учебы…
- Ну, кое-что есть, да, ты угадал, - она рассмеялась. - Именно, шансы, те, что берешь сама. В геологии это свобода, маршруты, дипломная практика среди вулканов Камчатки, в Литературном - духовное всматривание в строение языка. Меня шатало от наречий, предлогов, частиц, я и теперь тащусь от них.
Его насмешило слово тащусь, но он промолчал, худой, вдохновенный, а длинная борода его уже не замечалась.
- Кстати, Юрс. Сказочка как раз для тебя. Отдали Иванушку учиться на разные языки к одному мудрецу аль тоже знающему человеку, чтоб по-всячески знал: птица ли запоет, лошадь ли заржет, овца ли заблеет, ну, словом, чтобы все знал. Как тебе такие знания?
Поэт улыбнулся.
- Согласен.
Ах, хорошо! И лесная дорога, и понимание в полуслова.
Аннета запела. Стеснения уже не было.
Ой ты, степь широкая,
Степь раздольная,
Широко ты, матушка,
Протянулася.
Это была ее любимая песня. Какой зачин, какой простор в свободных а-а-а и о-о-о с потуханием в конце, будто вдалеке-вдалеке!
Ой, да не степной орел
Подымается,
Ой, да то донской казак
Разгуляется.
И здесь разгул, но о нем ли?
Ой, да не летай, ты, орел,
Низко ко земле,
Ой, да не гуляй, казак,
Близко к берегу!
О чем песня? Не утонул бы загулявший казак? Не-ет. Степь, орел, сама Вселенная в душе восхищенного казака. И близость смерти, на вызов которой дóлжно ответить…
- Записать бы тебя, - негромко сказал Март, мудро промолчавший всю «говорильню».- У меня задание «Русь вечно-сущая», подъеду к тебе. Разрешишь?
Сердце растаяло. Радостно с ним.
- Русланову не превзойдешь.
- При чем тут, - возразил невозмутимо. - Русланова велика, но мы тоже не в промах.
С тропинки, бегущей по самой бровке, просматривался сверху вниз весь склон, быстро падающий влево, и было странновато видеть на его крутизне пряморастущие под острым углом деревья; озера было скрыто, но в самом низу, у подножья, оно таинственно просвечивало сквозь чащу, и это свечение волновало, как и повороты лесной дороги, и молчаливое стояние векового леса.
Посмеиваясь, наклоняясь за ягодой, покусывая горькие иглы с соснового подроста, они говорили о завсегдатаях Нижнего буфета, о сложившейся там субкультуре выпивающих писателей с их многолетними обидами, пересудами о том, кто хитрит, кто угощает. Юрс выпивал со всеми, Аннета помнила двух-трех. Подвальчик - не ее место.
- Ты видела книжку Гроса обо всех, с кем он пил?
- Никогда. Интересно?
- Всех запомнил, описал, сотни имен. Кого по-божески, кого не без яда.
Наверняка, образ Юрса тоже красуется, - подумала она.
- В книгу Гиннеса не попал?
Он рассмеялся.
- Ха-ха-ха. Нет, к сожалению.
- Лет через сто ей цены не будет. Как думаешь, что им двигало?
- Вдохновение, что еще. Оно заказывает, и попробуй увернись.
У промоины поперек дороги во весь свой рост лежала недавно упавшая красавица-береза, свежая листва ее блестела и еще не поняла своей беды.
- Запустили лес, никому не нужен, - ворчал лесник, далеко обходя ее вместе со всеми. - Сухостой не пилят, что упало - гниет, валёжник в три слоя… - разве так было? Им нефть нужна, а лес … растет и ладно. Позор! Как можно видеть в нем одну древесину?
Упавших, замшелых деревьев валялось и впрямь немало, и поперек дороги тоже, распиленные, растащенные в стороны, как на таежной тропе.
- Не паркет. Сумочки твоей не хватает, - ехидничал Март.
Желтая дорога не отпускала его. Она пролегала где-то справа, за сосняком, дорога жесткого испытания.
А вот и зеленый поворот, милая полянка с песчаным просветом в камышах.
продолжение следует
http://astra.web-bib.ru/
6 июля.
- Ну-ка, ну-ка, что здесь за утра? - Аннета босиком вышла на терраску.
Светало. Пухлое белое одеяло укрывало высокие травы, тропинку, поленницу, в густом тумане, будто в молоке, утонули озеро и дальние холмы, и лишь серые очертания жилого дома да верхушки ближайших деревьев угадывались в расходящейся дымке, над которой сквозило и чуть розовело небо.
- Сыровато. Через часок, - вздрогнула она и вернулась в сухую теплоту дома.
Ах, как заиграло все через час! Солнечные лучи заливали окна и крыльцо дома напротив, на седой от росы стене иван-чая висели крупные капли и сверкали, переливались драгоценными огнями, из-под обрыва, словно дымы, восходили и рассеивались росные облака, а вдали наливался синевой озерный простор. За одним этим стоило ехать!
От крепкого утреннего массажа, от холодной воды по-молодому горело все тело. Живем! Никакой косметики, в лесу так в лесу, лишь три цветка лилового клевера в волосы под синюю ленту.
Юрс уже стоял на освещенном крыльце, а она подходила по мокрой тропке, размахивая руками и подвывая октавами.
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос;
Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев;
Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;
После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши,
Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный.
Образ его несказанной красой озарила Афина,
Так что дивилися люди, его подходящего видя.
Старцы пред ним раздалися, и сел он на месте отцовом.
- Гомер, - улыбнулся Юрс .- Как спалось?
- Отлично, - и подпрыгнула для убедительности. Он улыбнулся. - А скажи, Юрс, ведь здесь маленькая неточность, как на твои глаза?
Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;
После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши…
- Вот рассуди: сначала подошвы к ногам, потом меч на плечо. А? - счастье стихов и радость рассвета переполняли ее.
Он рассмеялся.
- Давай чай пить, редактор. К сожалению, не из самовара.
Да, чайник был электрический, зато вода… вкусная-превкусная.
- Из озера беру. Из колодца она другая, пенится почему-то.
- Из озера…- Аннета умилилась, - неужели остались такие места?
Солнечный свет лежал на столе, на полу, мерцал в воздухе, поджигал стаканчики и чашки. Как прекрасно расположены дома: утром - рассвет как подарок, вечером после бани - многоцветный закат.
- Если в комнате солнце, ты не один, - это была давняя любимая мысль.
Легкая перемена сделалась в его лице, глаза будто дрогнули. Осторожнее с поэтами!
Из своей палатки выбрался Март, тихий, утренний. Увидел клевер под ее лентой, нацелился фотоаппаратом.
- Смотри на меня. Вот, хорошо.
«Что он нашел? после той фотографии».
- По маленькой? Неужели не пригубишь?
- Ни-ни.
Юрс поставил перед Мартом миску щей, сваренных из трав.
- Он - здешний леший, - поведал Март. - Все травы знает. Даже сборник стихов сопроводил «Пособием травника».
- То был самый ранний сборник, - отмахнулся Юрс. - Не слушай его
Март хлебал деревянной ложкой. Он был голоден. Такой же ложкой Аннета с осторожностью черпанула из его миски.
- Давай из одной, - подался он.- Дома с сыном всегда из одной едим.
- Вкусно. И будто кислые, и будто мясные. Из каких трав, Юрс?
- Из разных.
Ещё ложка и они словно породнились. Какие мужики! Как просто, надежно с ними!
Вообще-то, хотелось привычной утренней каши. Сгущенка была с собой, однако, ни овсянки, ни риса не нашлось, да и масла тоже, поэтому, и по другому тоже, решили прогуляться в магазин за те самые четыре километра лесом. Идти, так идти. В опасении змей Юрс-лесник натянул сапоги, и они отправились. И едва отошли, как увидели домик за деревьями и кустами, крепенький, с чистым крыльцом, сарайчиком, выкошенным двориком, на котором тяжело поблескивала железная станина, похожая на массивный заводской станок. О, да они не одни здесь!
- Это дом Ромы. Приезжает на выходные.
Второй соседкой оказалась избушка у самого леса, с задернутыми занавесками, серая, неухоженная, заросшая выше крыши.
- Закрыта-заколочена и неизвестно чъя. Приезжай и живи.
- Хоть бы картошку посадили.
А дальше начался тот самый лес. Зеленый сумрак деревьев, пронизанный дымными струнами солнца, заросли темного папоротника, прохладное касание орешника вдоль дороги. Сосны и ели, высокие, стройные, преобладали, но росли и березы, и осины переливались зелеными огоньками. Каково-то здесь осенью! А мох! Упасть бы на его ковер и смотреть, смотреть на дремотное покачивание вершин. Многожды за жизнь мечталось об этом, и каждый раз не хватало времени. Не хватает и сейчас.
Легким летящим шагом. Юрс шел по лесной дороге. Он был у себя.
- Лес - все мое добро, - говорил с невольной улыбкой, обводя руками и вдыхая полной грудью. - Несравненная живая красота. Тишина, ажно звенит. Даже птиц не слыхать, а на той неделе была гроза, лес шумел, стонал, а мне слышались хоралы и фуги Баха. Уверен, что Иоганн Себастьян слушал свои дубравы, - он оборвал себя, избегая пышностей. - А русская музыка вся созвучна лесным голосам, - добавил для концовки.
И, словно откликаясь, со стороны березы вскрикнули звуки флейты.
- Иволга. Вон-вон, желтенька, видишь? Флю-тиу-лиу, - просвистел красиво и точно, - фитиу-лиу.
- Аах! - восхитилась Аннета, - еще разок. Ну, пожалуйста. Дивно! А еще с кем можешь разговаривать?
- Рябчика могу подманить, - и тонкий свист закончился трелью.
- Ты охотник, что ли?
Он дернул плечом.
- Баловался с ружьишком, стыдно вспомнить. Моя охота - свобода и красота.
Две колеи уходили вглубь леса по всхолмленной поверхности, вверх - вниз, вверх - вниз, но мягче, легче вчерашних. Озеро просвечивало, словно предвестие любви. Россыпи земляники вновь соблазнили отдохнувших москвичей, они накинулись, как дети, и ту, и эту, и другую, самую сладкую.
- Берите землянику, ешьте. Грибочки оставим на обратный путь.
Шагнув с дорожки, она прогулялась, утопая в темно-зеленом мху среди сосновых шишек.
- Мягко? Поваляйся.
- Неловно.
- А я люблю. Бывало, лежишь, как на перине, и смотришь, как деревья качаются.
- О?
- Тем и спасался на «обходах», как все лесники. От земли силы набираешься. По болотам, по хлябям, с утра до вечера. Не терпелось мне на одном месте.
- Везде побывал? - она и сама не на стуле просидела.
- Везде, где леса стоят. С каждым пнем знаком. Так и прожил, вольный, как птица, без движимого и недвижимого.
Легко и беззаботно прозвучали его слова, как легко и беззаботно шел он по лесной тропе среди сосен-великанов, как ходил теми «обходами», поэт, человек высокой души, но ничего не укрылось за их легкостью, ни единой нотки: тяжкая матрица общества и вызов личности, отстаивающей себя на поле духа, покачивались на его весах.
- Так у тебя два высших образования? - вдруг вспомнил с видом недовольного кота.
Ревнивец. Такой поэт, а, поди ж ты, укололся. Воистину, настроение его скачет, как та дорога!
- Тебя пора убивать, - продолжал он. - Слишком много знаешь.
Ах, так? И Аннета высказала то, в чем уверилась давным-давно.
- Вся обманка в очаровании слова «высшее», - произнесла по-преподавательски твердо и занудно, - пятилетний курс обучения есть пятьдесят учебников, пятьдесят экзаменов и диплом, чтобы пустили в профессию. Это не знание, но лишь коробочка сухих сведений.
- А Литературный?
- Юрс! Писать не научишь, согласись. Однако в графоманской среде привыкаешь к «священному ужасу» в своей душе. И только. Недаром наш профессор спрашивал дрожащим голосом: Вам не страшно писать прозу?
- Среда многому учит, - он обошел глинистую лужицу в низинке между спусками. - Даже в Нижнем буфете.
По мелким колеям, густо устланным желтыми хвойными иголками, казалось, не ходили никакие машины, лишь в топкостях между буграми сохранялись следы колес, и то не первой свежести.
- Это твои гости?
- Роман наезжает, еще кое-кто. Всем тяжко в городе.
Ей вспомнился длинный стол в бане. Да уже, веников хватит.
- Все-таки ты лукавишь, - вернулся он к разговору. - Десять лет учебы…
- Ну, кое-что есть, да, ты угадал, - она рассмеялась. - Именно, шансы, те, что берешь сама. В геологии это свобода, маршруты, дипломная практика среди вулканов Камчатки, в Литературном - духовное всматривание в строение языка. Меня шатало от наречий, предлогов, частиц, я и теперь тащусь от них.
Его насмешило слово тащусь, но он промолчал, худой, вдохновенный, а длинная борода его уже не замечалась.
- Кстати, Юрс. Сказочка как раз для тебя. Отдали Иванушку учиться на разные языки к одному мудрецу аль тоже знающему человеку, чтоб по-всячески знал: птица ли запоет, лошадь ли заржет, овца ли заблеет, ну, словом, чтобы все знал. Как тебе такие знания?
Поэт улыбнулся.
- Согласен.
Ах, хорошо! И лесная дорога, и понимание в полуслова.
Аннета запела. Стеснения уже не было.
Ой ты, степь широкая,
Степь раздольная,
Широко ты, матушка,
Протянулася.
Это была ее любимая песня. Какой зачин, какой простор в свободных а-а-а и о-о-о с потуханием в конце, будто вдалеке-вдалеке!
Ой, да не степной орел
Подымается,
Ой, да то донской казак
Разгуляется.
И здесь разгул, но о нем ли?
Ой, да не летай, ты, орел,
Низко ко земле,
Ой, да не гуляй, казак,
Близко к берегу!
О чем песня? Не утонул бы загулявший казак? Не-ет. Степь, орел, сама Вселенная в душе восхищенного казака. И близость смерти, на вызов которой дóлжно ответить…
- Записать бы тебя, - негромко сказал Март, мудро промолчавший всю «говорильню».- У меня задание «Русь вечно-сущая», подъеду к тебе. Разрешишь?
Сердце растаяло. Радостно с ним.
- Русланову не превзойдешь.
- При чем тут, - возразил невозмутимо. - Русланова велика, но мы тоже не в промах.
С тропинки, бегущей по самой бровке, просматривался сверху вниз весь склон, быстро падающий влево, и было странновато видеть на его крутизне пряморастущие под острым углом деревья; озера было скрыто, но в самом низу, у подножья, оно таинственно просвечивало сквозь чащу, и это свечение волновало, как и повороты лесной дороги, и молчаливое стояние векового леса.
Посмеиваясь, наклоняясь за ягодой, покусывая горькие иглы с соснового подроста, они говорили о завсегдатаях Нижнего буфета, о сложившейся там субкультуре выпивающих писателей с их многолетними обидами, пересудами о том, кто хитрит, кто угощает. Юрс выпивал со всеми, Аннета помнила двух-трех. Подвальчик - не ее место.
- Ты видела книжку Гроса обо всех, с кем он пил?
- Никогда. Интересно?
- Всех запомнил, описал, сотни имен. Кого по-божески, кого не без яда.
Наверняка, образ Юрса тоже красуется, - подумала она.
- В книгу Гиннеса не попал?
Он рассмеялся.
- Ха-ха-ха. Нет, к сожалению.
- Лет через сто ей цены не будет. Как думаешь, что им двигало?
- Вдохновение, что еще. Оно заказывает, и попробуй увернись.
У промоины поперек дороги во весь свой рост лежала недавно упавшая красавица-береза, свежая листва ее блестела и еще не поняла своей беды.
- Запустили лес, никому не нужен, - ворчал лесник, далеко обходя ее вместе со всеми. - Сухостой не пилят, что упало - гниет, валёжник в три слоя… - разве так было? Им нефть нужна, а лес … растет и ладно. Позор! Как можно видеть в нем одну древесину?
Упавших, замшелых деревьев валялось и впрямь немало, и поперек дороги тоже, распиленные, растащенные в стороны, как на таежной тропе.
- Не паркет. Сумочки твоей не хватает, - ехидничал Март.
Желтая дорога не отпускала его. Она пролегала где-то справа, за сосняком, дорога жесткого испытания.
А вот и зеленый поворот, милая полянка с песчаным просветом в камышах.
продолжение следует
http://astra.web-bib.ru/