Dreams...
Я часто во сне говорю по-английски. То со случайным прохожим, то со старой аристократкой. С кем только не приходится общаться. Говорю, читаю, перевожу. Видимо неизбывное моё желание владеть языком и подсознательная зависть ко всем, кто говорит лучше, чем я, делает своё тёмное дело.
Пришли мы будто с 12 летней племянницей в гости в большууую коммуналку. Но принадлежала она, как будто, большей частью одному человеку. В прихожей, как положено, сняли верхнюю одежду, но положили её на стоящее здесь кресло, слева от которого стояла некая конторка, такой секретер с откидывающимся столиком и выдвижными ящичками. Он был отделён от пространства прихожей причудливой резной деревянной перегородкой. С другой стороны конторка упиралась боком в окно, уставленное высокими, в высоту потолка, растениями, которые каждую минуту обещали упасть на того, кто бы сел у окна. У стены напротив конторки, стоял стеллаж с книгами, папками, баночками и коробочками. Впрочем, не было времени всё это рассматривать - ведь мы шли в гости, и нас уже ждали. В гостиной стоял большой овальный стол, вокруг которого, очевидно, строилась вся жизнь в этой комнате. На стенах картины, оружие, старые фотографии, полки с книгами и «милыми сердцу» пылесборниками (всегда так любовно переставляемыми с места на место: как же, ведь память…). На столе поверх толстой скатерти с кистями - ажурная клеёнка, в неё вросла стеклянная ваза со сладостями. Серебряные приборы, дымящиеся тарелки с первым. Хозяева хлопочут, пододвигают нам стулья с высокими спинками. «А что супруг, опаздывает?» - «Нет, - говорю - он немного задержится…» И прочие разговоры в том же духе. Незаметно и плавно за столом появляется еще один гость - мой супруг
aborovsky, но ощущение было, что он и не уходил отсюда…
В следующем эпизоде мы с племянницей ходим в исподнем (какие-то кружевные длинные сорочки) - после какой-то примерки. И вдруг вбегает в комнату горничная (!) и сообщает, что
aborovsky разыскивает Владыка Мемфисский и …. (Какой он там еще, этот владыка, я утром уже не вспомнила). Я тогда подумала: «Неужели, наверное, прислал кого-нибудь за мужем …» Супруг вышел, а я меня посетила мысль: «Надо забрать из прихожей наши вещи» (каким-то образом там оказалась и прочая наша одежда…). И я пошла.
aborovsky склонился над конторкой, а рядом с ним на табуреточке, с трудом умещаясь, сидел монах. В чёрной рясе, в скуфейке - казалось бы ничего такого. Но был он мулат, темнокожий с полными ярко-красными губами и весёлым таким лицом. Бурно жестикулируя (что показалось мне крайне неосмотрительным вблизи гигантской растительности на подоконнике), он пытался изъясниться с
aborovsky на сильно ломанном русском. Мало, что можно было понять из его слов, однако
aborovsky кивал и что-то спрашивал. Владыка же (а это был именно он) думал некоторое время после вопроса и после отвечал на еще более ломаном русском. Заметив меня, он перешёл на полушёпот, как это может сделать человек фактуры Паваротти и со столь же громким голосом. Видя, что этого не достаточно, чтобы сохранить таинственность и секретность дела, Владыка перешёл на английский. Я же в свою очередь, была сильно смущена появлением в столь бесславном виде перед высоким гостем и старалась как можно быстрее покинуть прихожую, собирала, заваленные на кресле вещи. Владыка убедившись, что
aborovsky его понимает, а я более не обращаю на него внимания, принялся подробно излагать своё дело на родном для него языке. Меня же это заинтересовало (не само дело, а факт присутствия живой английской речи) и я, к своему стыду, стала собирать вещи медленнее. Но меня радовало, что все слова мне знакомы и речь Мемфисского владыки понятна. С этим радостным ощущением довольства собой я и проснулась.