посмотрели мы сегодня "
Фатих 1453". Граждане Турции, разумеется, в восторге. Чего и следовало бы ожидать. А со своей колокольни отмечу, что фильм воспринимается далеко не так однозначно, даже при учете того, что я мусульманка и подобное отражение исторических событий вроде как должно меня радовать.
По-хорошему такие эпопейные фильмы следовало бы делать совместно с потомками другой стороны. Не факт, чтобы потомков идея экранизации порадовала бы (например, Германия бойкотировала фильм еще до премьеры), но объективность происходящего всяко была бы интереснее турецкой одностороннести. Потому, как во-первых византийцев показали (ну еще бы) не шибко умными и местами с примесью легкой истерии.
Во-вторых, не совсем понятно почему Константину XI и его соратникам прислуживают за трапезой блондинки-официантки в коротких до колен белых платьях с приличным декольте и с синими салфетками на поясе. Ничего не имею против блондинок, но почему именно они, а не юноши, пищу разносящие? Честно говоря, выглядело как реванш на изображение гаремов в западном кинематографичном понимании. Можно добавить сцену, где император обсуждает защиту города с приближенными, а сам возлежит в круглом бассейне с тремя "одалисками", и танцы странного содержания за очередной трапезой.
В-третьих, в фильм вбухана куча бабла (это видно), но не проработать европейский костюм той эпохи и народов - позор джунглям.
В-четвертых, султан Мехмет видит сон, в котором кольцо падает в огненную бездну. Не иначе, как Властелина коец посмотрели. Для тех, кто тоже смотрел, будет забавно узнать, что на царствие после смерти своего отца Мурада II султана вызвали из санджака Сарухан (ныне Маниса). На самом деле за несколько дней до кончины, но это мелочи, по мнению создателей ленты, не существенные.
В-пятых, начиная картину со сцены в Медине, а именно с высказывания Пророка (сас) о том, что город будет взят, продолжая восхвалением Всевышнего героями картины, сцена после близости (читай прелюбодеяния) Эры и Хасана в определенной степени странна. Вроде как взялись донести возвышенный смысл.
В-шестых, зачем нужна "историческая" картина, если нет истории любви. Примерно 10-летнюю девочку-турчанку Эру, семья которой пала под ударами случайно зашедших в деревню крестоносцев, купил на невольничьем рынке (в Византии?) и удочерил инженер-оружейник Урбан. Для справки:
крестовый поход (последний) против османов был в году эдак 1396, взятие Константинии произошло в 1453, во время которого Эре примерно лет 20, хотя по датам должно быть примерно 70. В девушку влюблен итальянский военачальник
Джованни Джустиниани, а после того, как турки умыкнули Урбана с приемной дочерью лить пушки, в любовном треугольнике появляется воин-всадник (сипахи) Хасан. И итальянец, и турок старательно пренебрегают боевым снаряжение, до последнего полагая, что они "дунканы маклауды". Хасан даже по-маклаудистее - после дого, как его изрешетили стрелами, смог выкинуть вражеский стяг с двухголовым мутантом и придавить древко со знаменем османов своим бездыханным телом к зубцу на башне.
И в-седьмых, войдя в город, султан Мехмет милостиво разрешает проститься с погибшим византийским императором, далее проходит в собор Святой Софии, где собрались горожане, мило с ними беседует, обещая, что все они теперь будут жить мирно и счастливо. Все радуются.
Для поддержания национального патриотизма, который в Турции и так в избытке, совершенно не нужно показывать, что после проникновения в город была резня, самого императора опознали по сапогам, а потом уже и голову его нашли. Справедливосли ради надо сказать, что до осады городу было отправлено предложение сдаться и сохранить в этом случае жизни и имущества, но император выразил готовность выплатить дань и сдать любую другую территорию.
Теперь хватит ругать попытку турецкого кинематографа создать нечто масштабное. С массовкой у них все хорошо получилось. Красиво среляют, бьются и сражаются.
Графика малось недоработана, но виды Стамбула до перехода в другие руки весьма интересны. Кстати, название города в фильме Константинийе. Так он назывался в оманский период, а в Истанбул был официально обращен в 1930 в ходе реформ Ататюрка.